Ровно через два слова вышел Баев, крепко озадаченный, обнял за плечо — к Машке, к Машке. Что-нибудь придумаем. Я выставил Самсону ультиматум, сделал вид, что ухожу. Должно подействовать.

Машки не было, но Серега нам посочувствовал и где-то обнадежил — по выходным мы на даче у родителей, сейчас Машка придет и отчалим, следовательно, до понедельника комната ваша. Однако хочу спросить кое о чем, только чур не обижаться. Вам не приходило в голову самое простое решение? Ну о-о-очень простое и надежное, как электрический стул.

Какое же?

А расписаться! Мы с Машкой расписались, получили комнату и живем, горя не знаем. Вы же оба из МГУ, должны дать.

Чего? — изумленно спросил Баев, выпучив глаза.

Чего? — спросила я ошарашенно.

Чего? — спросили мы оба, недоумевая.

Серега поднял руки в знак капитуляции. Не горячитесь, ребята, вопросов больше нет. А вот и жена. Ты готова, солнышко, едем? Эти поборники свободной любви переночуют у нас, ничего? Чао, рагацци, в холодильнике котлетки, остальное сами.

Хороший он, Серега, сказала я. Везет нам на хороших людей. Вызываем Петьку и живем до понедельника, потом в ДАС.

Ниче, сказал Баев, не развалимся. Выходные это много, особенно если Петьку на ночь выгонять к маме. Раз в неделю — по статистике население так и живет, и даже воспроизводится. Чем мы хуже? Доставай котлетки, я пока пойду соберу твое барахлишко. Не будем мозолить глаза Самсону, мне с ним жить. Надеюсь, что недолго.

Когда я вернулась в ДАС, обнаружила, что и там тоже похолодало. Танька дулась.

Оказывается, я исчезла, не попрощавшись, бросила ее, приехала из Одессы не такая!.. Ты изменилась. (Укоризненно и без комментариев, со скорбью в голосе.)

Танька, ведь это была твоя идея, помнишь?

Допустим. И на старуху бывает проруха. Ты лучше скажи — он тебе хоть что-нибудь подарил? Кроме тех якобы французских духов, которые на самом деле польские?

Ай, причем тут это, отмахивалась я.

При том, настаивала Танька, что лучшего критерия пока не придумано, и он работает, и ты не ответила на вопрос.

(Ну откуда она такая прагматичная?)

Взялась за ум, учит немецкий, раздобыла лингафонный курс, крутит по вечерам, ломает язык, тявкает, шипит… Собралась переселяться, куда — неизвестно, вид загадочный, значит, нашелся тот самый, единственный, но тебе не скажу. Через пару дней оттаяла, достала из-под кровати банку варенья, мы залезли в нее двумя ложками, как раньше… Все-таки дуться — это серьезная работа, сил требует, и про единственного охота поговорить. Старше нас на восемь лет, экономист, москвич. Брошу все — и к нему. Надоел этот ДАС — тараканы, бычки, грязь. Дворники ходят в касках, потому что любой мусор выбрасывается сразу в окно. Мятые психфаковские мальчики в мятых маечках, изрядно разбавленные девочками, в пропорции один к двадцати. Тебе не кажется, что мы заслуживаем большего? Да нет, говорю, меня устраивает. Скептический взгляд, вздох сожаления — в жизни, Ася, должна быть цель, желательно конкретная, и желательно выше тебя на целую голову. А лучше на три — я высоких люблю.

(Остальное как прежде — и тельняшки, и диалоги по ночам. Танька она и есть Танька. С ней не поссоришься.)

Мертвая душа Наташа ожила и явилась нам воочию, потребовала жилплощадь, пригрозила разбирательством, оттяпала кусок кают-компании, завесила его тряпками, ужесточила режим. Ходит набыченная, на всех покрикивает, кто сквозняк устроил, ей нельзя, у нее гайморит, чьи волосы в ванной, негигиенично, почему в комнате посторонние, кто пропустил, сейчас охрану вызову… Выставила Баева за дверь, и он пошел. Баев — пошел! Юлька говорит — так продолжаться не может, давайте бунтовать, а сама мельтешит — Наташечка, душечка, поставить тебе чайничек, закрыть окошечко?..

Одно спасение — оазис имени Джорджа Харрисона, но не будешь же там круглые сутки торчать! Света нервничает. Рощин дописывает диплом. У Акиса с Танькой взаимопонимания еще меньше, чем было месяц назад. Остается пить пиво на улице и ждать выходных.

Или брать инициативу в свои руки.

Наташечка-душечка уведомила нас, что будет отсутствовать до завтрашнего вечера, грех не воспользоваться. Скинулись, сбегали на десятый этаж к спекулянтам, купили вина; Зурик приготовил плов с барбарисом (сильный ход, после бесплатного-то хлебушка, серых макарон и овсянки со шкурками). Жизнь налаживается?

Запах плова в коридорах, на лестницах, даже в лифте, к нам заглядывают, а нет ли соли, сахару, словарика, калькулятора, ой, а что это у вас, день рождения? Сейчас нас будет много, больше, чем может вместить одна даже очень большая комната, и мы увидим, как Михалина обнимается с Яськой, как Юлька пьет и добреет, и вот уже она всех любит — меня, Таньку, Акиса, Баева, которого до сих пор нет; Зурик откупоривает бутылку, штопор, поскрипывая, ввинчивается в пробку; его руки, открытые по локоть, подвернутый рукав рубашки, за столом он похож на дирижера, играет и пьет целый оркестр, но смотрят только на него; плавные жесты, улыбка, размноженная солнечным сквозняком; я тоже немножко пьяна, Баева все нет, окна настежь, огромные окна, которые не открываются, а переворачиваются, и вместе с ними улица с ног на голову; мрачный Рощин, которого с трудом оторвали от четвертой главы диплома, срок сдачи вчера, а еще введение и заключение, и ссылки не проставлены; взрослый, умный Рощин говорит мне — я не в обиде, Аська, я не в обиде, но если ты когда-нибудь захочешь посетить город Бердичев, вэлкам, это лучший город на свете, в котором никогда не отцветает жасмин.

Почему-то опять ощущение, что в последний раз, но я не поддамся; Баев пробирается ко мне по головам, курточка со сломанной молнией, под мышкой бутылка вермута; уберите руки, это приз; я объявляю конкурс бумажных самолетиков на кубок Вермута, быстрее, выше, дальше, у кого дальше, тому и приз.

И вот мы пыхтим по углам, складывая свои «Су» и «Ту», «боинги» и «конкорды»

папа-аэродинамик не гарантия, мои изделия никогда не летают, они врезаются носом в пол, вот и весь полет; в лучшем случае могу смастерить тебе шапку из газеты, бумажный тюльпан, лягушку или двухтрубный пароходик, который сразу же намокнет и потонет, но не поплывет

ерунда, говорит он, мы придумаем отличный самолет, разрисуем его, приделаем уши, а внутри обязательно текст послания — чтобы он гордился своей миссией и нес слово людям

мы хотим сообщить вам, выводила я, стенографируя

Баев диктовал, декретировал

всем, всем, всем

сегодня чудесный день и хочется выиграть кубок

но главное — все должны сегодня нас увидеть

потому что легкость и счастье заразительны.

Ушастый самолетик безошибочно выполнил петлю Нестерова, набрал высоту и взял курс на юг. Оставил позади крышу детского сада, на которой осело большинство летательных аппаратов, произведенных Акисом; уверенно обогнул тополь, прошел над пятиэтажкой, до которой не дотянули конкуренты-середнячки (Рощин, Танька, Зурик); поплыл медленно, любуясь солнцем, белея незапечатанным письмом; Акис завопил: «Ну!», и самолетик, планируя, покинул территорию Гагаринского района, Москвы, средней полосы; солнце било в глаза, наступил предел видимости. Танька захлопала в ладоши, Рощин, недоверчиво: «Ну и как у вас это получается?», бутылка была немедленно откупорена, мы победили.

Здравствуй, девочка.

Ты совсем пропала. Я терпел целый месяц и не вытерпел, отправился на поиски. Да, я должен знать, что ты здорова, весела и что тебя не отчислили. Мне кажется, с твой стороны это не потребует особых жертв. Ведь ты звонишь папе и маме, иногда бываешь у них. Допустим, они знают тебя двадцать лет, а я два с половиной года, почти три, но со временем эта разница сгладится, обещаю. Ты можешь включить меня в список дальних родственников в виде старенького дядюшки, которому раз в месяц нужно наносить визит милосердия. Почитать книжку, рассказать, какая на улице погода, попить чайку с баранками…