В конце концов я отыскал гида, который говорил по-французски. Он сказал: «На запад к Бордж-Моктар… Этим трактом не пользовались уже лет пять. Много плохой песок, нет караванных троп». На моей же карте было обозначено хорошее шоссе до Бордж-Моктара, но, вероятно, гид располагал более свежими данными: в конце концов, пески перемещаются.
«Лучше поезжайте в Гао через Тимеявин, — сказал гид, — тогда я проведу вас».
Я объяснил, что мы можем расплатиться с ним только продовольствием. Это ему не понравилось — по-видимому, это был урбанизированный бедуин, привыкший завершать сделки динарами. «Вы пойдете без гида. Это возможно. Вы можете и не заблудиться». Эти слова ободрения, казалось, освободили его от угрызений совести. Затем я спросил, где найти колонии летучих мышей.
Он присел, нахмурился, немного поразмышлял.
«Они на западе. Может быть, вам стоит заглянуть в колодцы Силета».
С этим он отпустил меня.
Джинни и Симон желали осмотреть келью местной знаменитости — французского монаха-отшельника отца Шарля. У нас был в запасе один день, и, пока Чарли и Олли оттачивали в местных пещерах технику отлова летучих мышей, мы проехали миль пятьдесят по великолепному шоссе, ведущему буквально к самым вершинам Ахаггара. На высоте 2400 метров мы достигли прохода Асекрем, а дальше пошли пешком по истоптанной многими ногами горной тропе к маленькой часовне в скале, единственным хранителем которой был пожилой монах-француз — Маленький Брат, которому, по обычаю, мы принесли воды и пищи. Монах жил там уже двадцать лет. На плато, раскинувшемся выше часовни, была устроена метеорологическая площадка, где брат ежедневно проводил тщательнейшие наблюдения. Вид оттуда был великолепен. Прохладный ветерок теребил редкие, крошечные горные цветы, а за пределами немой, словно висящей в воздухе пустоты вписывались в небо могучие горы и хребты. Дорога, расположенная в скалах, привела обратно в Таманрассет сквозь другой проход, и темнота внезапно окутала нас своей синевой.
В лагере Симон развел костер из корней деревьев, чтобы приготовить поесть, потому что мы были голодны. Чарли крикнул: «Идите сюда, тут есть немного кэрри, он еще теплый». Джинни и Симон стали дожидаться жаркого, но я присоединился к другим, и Олли выловил для меня ложкой немного кэрри.
«Ну и как охотилось?» — спросил я.
«С утра ни одной мыши. Днем налетела буря и повалила все палатки».
Я поблагодарил его за то, что он поставил наши палатки, и набил рот порцией кэрри.
Без сомнения, это был самый горячий кэрри, который только мне довелось пробовать по обе стороны от Шираза. Глаза вылезли у меня из орбит.
«Воды», — прохрипел я.
Без промедления Чарли передал мне стакан воды, который я осушил одним глотком. Мир опрокинулся у меня перед глазами. Я словно горел в адском пламени, казалось, горячая наждачная бумага раздирала мне горло, покуда я судорожно глотал воздух.
«Эй, Чарли, — послышался голос Олли, — я дал ему джин с тоником, и у нас осталась последняя бутылка».
Сквозь слезы я просипел слова мщения, но они потонули в торжествующих воплях моих товарищей.
Из Таманрассета мы покатили на запад по дороге, которая становилась все хуже, до местечка, которое называлось Тит. Здесь была развилка дорог, не указанная на моей карте. Там не было дорожного указателя, однако я все же нашел таковой метрах в 300 от дороги. Абалеса и Силет были налево. Машины с грохотом подпрыгивали, как горошины в решете, на дороге, которая проходила то по зазубренным базальтовым ступеням, то по заполненным песком бороздам. Темные массивные грозовые облака громоздились позади, над невидимыми горами Ахаггар. Мы проносились, поднимая клубы пыли, по вади, вдоль которой зеленели кустарники и пальмы. Пыль была настолько прозрачной и тонкой, что преломляла каждый солнечный лучик, а само солнце было просто оранжевым шаром. Грязные, как вурдалаки, мы вылезли из автомобилей у колодца Силет, чтобы утолить жажду,
Симон, наш хранитель влаги, швырнул на веревке брезентовое ведро в жерло каменной дыры, обложенное камнем, и вытянул около галлона воды. Затем он вылил содержимое ведра через воронку с фильтром в канистру.
«Подонки», — пробормотал он, продувая марлю.
Я заглянул ему через плечо, что было нетрудно, потому что Симон был одного роста с Джинни. Дюжина миниатюрных головастиков с крючковатыми хвостами корчилась в панике, покуда горячий воздух обдувал их безобразные тельца.
«Какой только нечисти нет на свете, каких только источников заразы, и это только то, что видно невооруженным глазом. — Симон сиял от восторга. — Только вообрази, как может выглядеть капля этой воды под микроскопом! Наверное, все эти твари пожирают изнутри местных жителей».
Я наблюдал за тем, как Симон опускает стерилизующие таблетки в наши бутылки, после того как он разлил туда воду через известковые фильтры, и, если бы не жажда, ни за что не стал бы пить эту гадость.
У одной из машин забарахлил стартер. Часов пять при температуре воздуха 40 °C Симон старался исправить его. Он обжигал пальцы о горячий металл, но безуспешно. Олли, не одобривший методы Симона, кончил тем, что наорал на него и спустил пар, излив гнев в своем дневнике, т. е. сделал то, чему все мы научились еще в Гренландии. В тот вечер он записал: «С. заклинился на самом себе. Он не желает слушать никого».
Несмотря на утомление, которое мы все испытывали, Олли решил, что Силет выглядит подходящим местом для обитания летучих мышей. Я пошел с ним в качестве переводчика. Мы нашли старейшину деревни, который говорил на языке, похожем на французский. При упоминании летучих мышей он явно забеспокоился. «Нет их в этой деревне. У нас мышей нет. Но там, в колодцах, может быть много».
Он попытался объяснить нам, где находятся эти колодцы, однако без карты это было бесполезно. Весьма неохотно он все же согласился пойти с нами и в четырех милях от Силета показал несколько ям глубиной от шести до пятнадцати метров. Мы спустили вниз Олли на веревке там, где указал старейшина. Мы испробовали четыре ямы, но не нашли ничего, кроме голубиных перьев, и надышались ароматом дохлых животных. В одном из колодцев была вода и слизь. Как завороженные наблюдали мы, как тонкая зеленая змея длиной метра полтора выползла на поверхность, подняла голову и уставилась на нас. Когда Олли приблизился к ней, она исчезла с невероятной скоростью.
Аллаху угодно, чтобы мы не искали здесь мышей, а попробовали на западе; там, в пустынной местности, мы найдем бесчисленное количество летучих мышей в колодцах Тим-Миссао — старик был уверен в этом.
Отдали ему за труды по меньшей мере годовой запас томатного пюре. Через несколько недель я узнал от одного француза, что летучих мышей считают здесь сатанинским отродьем, главная цель которого — выкрасть дупл у молодых жителей селений в Сахаре. Никто не хотел связываться с мышами и выдавать их иностранным ловцам, поэтому лучше всего было двигаться дальше и искать «пастбища» этих тварей подальше от тех мест, где мы сейчас находились.
Три дня Симон выдавал воду порциями, покуда мы осторожно пробирались по бесцветной пустыне то в южном, то в западном направлении. Бушевали неистовые пыльные бури, засыпавшие дорогу. Час за часом мы продирались сквозь желтые сумерки с включенными фарами, выбирая направление только по компасу, стараясь держаться старой, почти исчезнувшей колеи. Часто приходилось вылезать из машин, чтобы удостовериться, что на правильном пути. Иногда казалось, что мы просто блуждаем без определенной цели.
15 октября мы набрели на три одиноких седла, лежавших в неглубокой вади вдали от каких бы то ни было дорог. Рядом с погребальными холмиками из черного камня три верблюжьих седла — они просто валялись в пыли. Тут же аккуратно сложенная кучка всевозможной утвари: литые чугунные кухонные горшки, резные деревянные ложки, металлические щипцы углей и тяжелые глиняные бутыли. Зачем они здесь? Нам оставалось толы гадать.
Я пошел вместе с Джинни разведать местность — отыскать древнюю «писте» двойных верблюжьих следов. Они вели на юг и на запад, а к вечеру мы вышли к тому месту, где были отчетливо видны следы автомобилып шин, идущие с севера. Всю ночь ветер шевелил песок, который покрыл наши палатки словно слоем мокрого снега.