— Справим тризну по кончине великого князя Новгородского, Рюрика! — хриплым голосом проговорил наконец Аскольд, не выпуская руки Дира. — Зови дружину! — приказал он рыжеволосому сподвижнику и, подняв подбородок, добавил: — Три дня и три ночи кручиниться будем! — И он отпустил, как выбросил вон, руку Дира и неуверенной походкой пошел к идолу, изображающему Святовита, и с жаром зашептал перед ним:

— О Святовит! О твое всевидящее око! Зачем ты так рано отправил в царство северной богини того, с кем я всю жизнь соперничал? Я так хотел, чтобы он увидел и почувствовал, чего стоит моя сила! А теперь? Неужели мне остаются только винолюбивые греки? Ответь мне, Святовит! — Аскольд пытливо всматривался в лицо каменного идола, высеченное на южной стороне глыбы, затем перешел к лику идола, высеченному на восточной стороне, внимательно вгляделся в его очертания и подождал проявления того теплого или сурового выражения на лике, которое он почти всегда замечал, когда ждал особо важного ответа. Вот и сейчас — ему показалось или действительно — южное лико Святовита преобразилось. Аскольд затрепетал. Сколько раз он видел это живое участие Святовита во всех своих действах! Сколько раз, особенно после приезда Бастарна в Киев! Непостижимо! Камень, огромная четырехликая глыба, и — животворящая сила! «Что бы сказал на это Исидор?..» — прошептал Аскольд и понял, что в ближайшее время боги будут благосклонны к его замыслам. Он вдохновенно поднял руки к небу и стал обходить свою святыню, начиная с южной стороны…

Исидор, издали наблюдая за поведением Аскольда, сжался в комок. Он обхватил обеими руками Святое Писание и тихо бормотал:

— О всевидящий Боже Иисусе Христе! Просвети головы этих дивных воев своим учением! Заставь их исповедаться и понять тебя! Да исповедаются имени твоему великому, яко страшно и свято есть! Во веки веков, аминь!..

— Не будем отступать, когда бываем не услышаны! Не станем унывать и ослабевать, но будем продолжать просить с усердием, ибо Бог делает все на пользу! — услышал вдруг греческий проповедник жаркий шепот и оглянулся: за его спиной стоял один из черноволосых дружинников Аскольда, которого он чаще других видел во время своих бесед с киевским правителем.

— Кто ты? Я тебя вижу здесь довольно часто, — оторопев, проговорил Исидор, внимательно разглядывая дружинника.

— Всего лишь сотник, — лукаво ответил тот.

— Это я понял, но как кличут тебя? — все так же растерянно допытывался Исидор.

— Мое имя… Софроний! — многозначительно, но почти беззвучно ответил сотник и благосклонно проговорил; — Ты хороший проповедник, Исидор! Тебя приятно слушать и зрить!

Исидор смутился.

— Не отходи от Аскольда ни на шаг! — прошептал Софроний и, описав в воздухе руками треугольник, резко отвернулся от крайне удивленного проповедника и быстро зашагал прочь с княжеского двора.

— Софроний!.. — прошептал обескураженный грек и вспомнил учение патриарха Иерусалимского, жившего двести пятьдесят лет назад и проповедующего: «Сейте в себе правду! Помните о воле Божьей, которая учит нас только добру! Просветите этот свет ведения всем, кого встретите на пути своем, ибо только в добре смысл всей жизни!»

— Так-так, — бормотал Исидор, пытаясь сосредоточиться на главном. — Какой сегодня день?.. Все верно! В конце второй седмицы первого весеннего месяца я должен получить весть и узнаю… Да! Он так и сказал! — И Исидор вспомнил наставления самого Фотия: «В канун дня святого Софрония тебе поведают, как дальше быть!» — И патриарх Константинопольский очертил тогда в воздухе развернутыми ладонями угольник с тремя вершинами.

«Значит, я давно здесь не один!» — обрадовался Исидор и выпрямил спину. Он ласково и бережно положил рядом с собой Евангелие, прочел про себя молитву ко святому Иоанну Предтече и хотел было тихо удалиться в дом Аскольда, как увидел Дира, решительно направляющегося к нему.

— Что означает этот жест, проповедник? — спросил Дир, очертя в воздухе ладонями треугольник, и пытливо уставился на грека.

Исидор, оттягивая ответ, попытался переключить внимание рыжеволосого волоха на его одежду.

— Какие красивые вышивки сотворили ваши жены на ваших рубахах! — искренне изумился он. — И везде вижу я крест!

— Не лукавь, грек! Боишься отвечать? — зло допытывался Дир.

— Нет! — просто возразил Исидор. — Я отвечу, — и, спокойно глядя в лицо волоха, объяснил: — Это священный знак моих братьев во Христе.

— Знак?! — удивленно переспросил Дир и подставил голову свежему порыву ветра. Но, глотнув весеннего воздуха и упрямо тряхнув головой, он еще более подозрительно продолжил рассуждать вслух, Произнося некоторые слова медленно, почти по складам: — Значит, предвестие? Невысказанная мысль? Ратная тайна?! Вы, монахи, тоже воины? Отвечай!

— Это… — неуверенно протянул грек. — Не в том смысле, как ты понимаешь…

— А как надо понимать? — ехидно спросил Дир и, снова вытянув шею, вдохнул воздух, насыщенный ранним цветением трав и речной влагой.

— А так, что для нашего Бога мы должны быть святым воинством, — пытался объяснить Исидор, ощущая боевой азарт и злость помощника Аскольда. — Но…

— Да-а, — протянул Дир, смягчив свой гнев и видя искреннее недоумение проповедника. — Объясни-ка все же, что означает этот ваш символический жест? — уже теплее спросил Дир и снова очертил в воздухе развернутыми к собеседнику ладонями треугольник.

— Хорошо, — согласился Исидор и словоохотливо объяснил: — Три вершины треугольника — это три ступени познания Бога Отца, Бога Сына, Бога Святаго Духа!

— Три ступени познания? — как эхо повторил Дир и сознался себе, что ничего из этого не понял.

— Бывают видения, сны, в которых людям являются либо сам Бог, либо его архангелы…

— Видения?! Ну и что? Да, в сны мы верим тоже.

— Эта связь объясняет возможность нашей вечной жизни… Через три ступени бытия! — с медлительной важностью, выделяя особой паузой каждое слово, прошептал Исидор и взглянул на небо. — В основе человеческого бытия три силы: сила духа, сила разума и сила любви, которые тоже объясняют три стороны священного треугольника.

Но это объяснение не убедило Дира, и он снова недоверчиво спросил:

— Так просто?! Скрываете, наверное, что-то еще…

— Почему скрываем? — изумился грек. — Напротив, потому и ни семьи, ни дома не имеем, что то одному народу, то другому эти истины Божии доносим.

Дир вгляделся в глаза грека. Они были чистыми, ласковыми, спокойными.

— Странно, — протянул волох. — Либо я напугал тебя и ты мне не все сказал, либо… я не способен жить думами.

Он отпустил измученного разговором грека и зашагал в южный угол двора, где Аскольд, стоя на коленях перед изваянием Святовита, уже творил моление об умершем великом князе Новгорода. Дир замедлил шаг, вгляделся в лицо своего повелителя и понял, какое важное дело вершил сейчас их предводитель. Очень важно было сразу, как только весть о смерти великого князя достигла его бывших сподвижников, поведать своим богам, и прежде всего Святовиту, свою скорбь и свою покорность воле богов. Очень важно было сейчас говорить в молитве о Рюрике добрыми, теплыми словами, слить воедино доброту слов и помыслов о великом князе, благодаря которому в конце концов Аскольд и Дир стали такими сильными и важными правителями Киева. Важно было искренне и горячо попросить богов переселить душу Рюрика в гордую, красивую птицу, что своим полетом будет напоминать всем о незабвенном первом великом князе, русиче в словенской земле!

Дир вдруг поймал себя на мысли, что думает сейчас словами Бэрина, когда-то верховного жреца рарожского селения, а ныне, наверное, Новгорода. Ведь Рюрик везде неотступно возил с собой этого необычного человека, который всегда так ревностно старался оберегать здоровье их былого единого князя-русича и вот не сберег.

«Как же ты там теперь, Бэрин, один, без Рюрика?» — неожиданно подумал Дир и вспомнил, как этот хитрый друид наказал Аскольда за позорное поучение секирой рарожского князя. Дир вспомнил, как неожиданно заточение Аскольда закончилось не смертью, а почетным участием волохов в битве рарогов с германцами, где его предводитель особо отличился, тяжело ранив Лотария и обеспечив победу Рюрику. Дир вспомнил, как долго и упорно противостояли друг другу Рюрик и Аскольд, как хотели доказать друг другу каждый свою правоту… Да, у Рюрика было больше врагов, чем у Аскольда, поэтому, наверное, русич так рано и ушел в царство северной владыки Яги… А Аскольд? Этот неугомонный черноволосый волох, понимает ли он, сколько лет жизни отнял он у новгородского князя?!