— Спаси, господь, и помилуй! На что тебе ещё жаловаться? — изумлённо уставился на него Максум-бобо.

— Всё тот же старый недуг, — снова вмешался в разговор Хайдарали. — Вон недавно Рустам на машине в город уехал. А после работы Мухаббат зашла в магазин. Купила конфет, печенья. Когда она вышла, Мирабид протягивает мне бутылку водки. «Открывай, — говорит, — выпьем». Вылили. Он осушил залпом два стакана подряд и ушёл куда-то в глубь магазина. Пошёл я следом за ним, а Мирабид сидит и плачет. Да, всё тот же старый недуг. Как только увидит её, так начинает с ума сходить. Вы что-то должны придумать, Максум-бобо, иначе и предположить трудно, что из всего этого может получиться.

— Помогите встретиться с ней — на два платья парчи дам, Максум-бобо, — заговорил, не поднимая головы, Мирабид.

— И один ковёр впридачу, — добавил Хайдарали.

Затем он, видимо, для того, чтобы оставить Мирабида и Максума-бобо наедине, встал и вышел из комнаты. Зашёл на кухню, достал из очага щипцами уголёк побольше и бросил на него несколько крупинок анаши. Загодя сделанной бумажной трубочкой стал вдыхать поднимавшийся с уголька дурманящий дым.

Жена Максума-бобо, ошеломлённая, растерянная, смущённая, прижалась в уголке, не зная, что делать.

Хайдарали, покурив анаши, бросил уголёк обратно в очаг, потянулся и оглядел женщину с головы до ног откровенно оценивающим взглядом.

— Что это вы так уставились? — рассердилась она.

— Эти румяные щёчки, эти необыкновенные глаза…

Хайдарали одним прыжком оказался рядом с женщиной и хотел было обнять её, но здесь ему ответили такую пощёчину, что возбуждение после выкуренной анаши в один миг улетучилось.

— А вы подлец, оказывается, — дрожащим от брезгливости и негодования голосом произнесла женщина.

Хайдарали, потирая лицо, чтобы, не дай бог, не осталось следов от довольно-таки увесистой пощёчины, снова вошёл в комнату. Здесь висела гнетущая тишина. И Максум-бобо и Мирабид сидели, безмолвно уставившись в землю.

— Ну и как, договорились? Твержу же я вам, он и ковёр даст в придачу. А может быть, вы наличными желаете?..

— Пять тысяч рублей даю, — вставил Мирабид.

— Так ты же женат! — укоризненно качнул головой Максум-бобо.

Мирабид, действительно, женился недавно на Гульчехре, дочери Тешабая-ата. Той закатил пышный, роскошный, шумный. Знай, мол, наших.

— Я её выгоню… Разведусь с ней.

— Вот как?

— Человек без любви, что колодец без воды. Ну так как?

— Я вам не сводник, — давая понять, что разговор на эту тему закончен, решительно встал с места Максум-бобо. — Оставьте себе и парчу, и ковры, и деньги ваши. Мне своего пока хватает.

— Знаем, — иронично заметил Хайдарали. — У вас и золотишко водится. Вы богач. Только думалось нам, что вы согласитесь сделать доброе дело.

— Я вам не сводник, — ещё раз повторил Максум-бобо, наливаясь гневом.

— Да, оскандалились мы, — прошептал Мирабид, нагнувшись к Хайдарали. — Я же говорил тебе, ничего путного из этой затеи не выйдет. А ты заладил: клюнет жадный старик, не устоит перед соблазном.

Увидев, что у мужа неожиданно испортилось настроение — он даже побледнел и осунулся — жена спросила с удивлением:

— Что с вами случилось? Вам нездоровится?

— Да вот, заставили выпить. Говорил им, не идёт мне, так нет же, не отстали, пока не выпил, — ответил уклончиво Максум-бобо.

Жена принесла с террасы одеяло, постелила в уголке кухни.

— Идите, прилягте немного. Сейчас я уже плов буду заправлять.

Максум бобо лёг и с облегчением вытянулся на постели. Он что-то проворчал. Жена не обратила внимания, решив, что это спьяну, и продолжала возиться у казана. Потом она налила в пиалу чаю и подошла к Максуму-бобо:

— Вот, выпейте горяченького, сразу полегчает…

Максум-бобо приподнялся на локте, выпил чай и снова лёг, но долго не пролежав, проворно вскочил с места и прямиком направился в большую комнату. Подошёл к нише и сунул руку под одно из парчовых одеял. Достал оттуда внушительную пачку денег и поспешно сунул её в карман.

Проследив за тем, что делает Максум-бобо, Хайдарали рассмеялся:

— Гляди, Мирабид, мы прямо в сокровищницу попали и не знали этого.

— Не деньги нам нужны, Максум-бобо, а жизнь для души, — снова попытался вернуться к прерванному разговору Хайдарали.

— Нет, ничего у вас не выйдет. На такое дело я не пойду. Есть бог, есть какие-то человеческие правила и законы, стыд и совесть наконец…

— Вы это племяннице своей расскажите. У неё-то, между прочим, этого самого стыда как раз и не осталось, — медленно и раздельно проговорил Хайдарали, в упор глядя Максуму-бобо прямо в глаза. — Да, она своё удовольствие получает, а на стыд ей наплевать.

— О чём это ты? — в волнении спросил Максум-бобо.

— Не прикидывайтесь простачком, — раздражённо проворчал Хайдарали и наклонился к Максуму-бобо, уперев руки в колени. — Знаете, о чём. Знаете и помалкиваете. Стыд и совесть, видишь ли…

Максум-бобо начал терять терпение:

— Так о чём же я всё-таки знаю? И перед кем и о чём молчу?

— О Мухаббат молчите. Об этом толстяке молчите. Знаем, как он слепому помогает. Удовольствие своё справляет. Замечательный помощничек!..

— О каком это вы толстяке болтаете? Неужели о Фазыле?!

— Говорил же я, что вы всё знаете… То-то он, сын блудницы, жениться не торопится. Видно, хорошо в помощничках ходить, — почти уже кричал Хайдарали, всё больше и больше раскаляясь.

— Да брось ты чепуху молоть… Никогда в такое не поверю! Он же Рустаму друг… С тех пор, как он появился у нас в кишлаке, никто о нём слова дурного не сказал!

— Вот, оказывается, вы какой. И видите, да глаза отводите, и слышите — уши затыкаете. И у ладно, пусть они продолжают наслаждаться, не будем завистниками, — заговорил молчавший на протяжении всей этой странной беседы Мирабид.

— А видел это кто-нибудь? — не сдавался Максум-бобо.

— Я видел. Да, я. Однажды, обходя но своим делам поля, я вышел на берег арыка, а они лежат под трактором. Правда, заслышали шаги и тут же вскочили как ошпаренные. Мухаббатхон глаз от земли не поднимает, а Фазылу хоть бы что. Стоит себе ухмыляется. Я подмигнул ему и пошёл своей дорогой. Мне-то что…

У Максума-бобо будто всё оборвалось внутри. Он снял висевшую на гвозде чалму и проворно намотал её поверх тюбетейки.

— Куда это вы, Максум-бобо?

— Надо сходить помолиться.

— А нам как же, ждать вас или но ждать?

— Это уж вы сами решайте…

Оба друга засобирались вслед за Максумом-бобо. Даже не дождались, когда поспеет плов.

НЕ СДАВАЙТЕСЬ, ТОВАРИЩИ!

Заведующий райсобесом очень тепло встретил Рустама. В помещении было многолюдно и шумно. Все стулья вдоль стен оказались занятыми. Шакирова усадили на единственный свободный стул у самой двери. Уже сидя, он начал здороваться с друзьями и знакомыми. Собравшиеся здесь, как и он, были незрячими. С ними Рустам встречался каждый раз, когда приезжал по делам в собес. У всех на лицах застыли какие-то неестественные, полувиноватые улыбки. Люди они в большинстве своём малоразговорчивые, невесёлые.

Рустам услышал незнакомый голос женщины, доносившийся оттуда, где сидел обычно заведующий. «Девушка, должно быть, лет двадцати», — решил он. А голос продолжал звенеть чисто и мелодично, как звонок. Она говорила, не умолкая, шутила и задорно смеялась на весь зал. «Здоровая, наверное, вот и радуется, — с лёгкой неприязнью подумал Рустам. — Конечно, здоровая.

Что ей?! Всю красоту белого света каждый день видит, всеми цветами жизни наслаждается и сама живёт как цветок, беззаботно и весело. Всё вокруг принадлежит ей, она может пойти и поехать, куда только захочет. Не то что мы. Коротаем дни в одиночестве, готовые от тоски голову о стену размозжить. Она небось ни разу не наступала босой ногой на нож, не опрокидывала, потянувшись за ломтём арбуза, чайник с чаем при всём честном народе и не проклинала после этого несчастную свою судьбу. Да, она здорова и потому может весело и беззаботно хохотать. Смейся, сестрёнка, смейся, не каждому это дано!..»