Роза Андреевна согласно кивает и растягивает губы в улыбке. В чем-чем, а уж в Есенинской лирике мы с ней солидарны, и я найду, как утихомирить горячий порыв Юли.

— Объясню, — продолжаю я с молчаливого благословения Розы Андреевны, — ключевых здесь строчек для понимания стихотворения несколько. «Ты такая простая, как все, как сто тысяч других в России». Образ возлюбленной лирического героя здесь отличается типичностью, похожестью на большое количество русских женщин, у них одинаковые судьбы. Лирическая героиня видела в жизни одиночество и грусть, и много, а «холод осени синей» — это о возрасте героини, возможно. «Иконный и строгий лик по часовням висел в рязанях». Ну, здесь скажем о высокой нравственности героини, как считаешь? Герой-то, конечно, влюбляется, и эта любовь будит все хорошее в его душе, что он имеет, но вся красота теряется от строчки «Не хочу я лететь в зенит, слишком многое телу надо». Лирический герой избалован, и подобная любовь для него трудна и является чем-то чуждым ему, ради нее он не хочет жертвовать ни своими привычками, ни разрывом со старой жизнью… ничем. Он — поэт, и видит то, что не замечает другие, потому обращает внимание на эту скромную незаметную красоту, которая на самом деле — настоящая. Но его душа другая, развращенная и разменянная на удовольствия, и, увы, никакого счастливого финала…

Мой экспромт не отличается полнотой анализа стихотворения, но я и не готовилась к этому, и литературу соответствующую не смотрела. Можно было, конечно, сказать еще больше, но много говорить о стихотворении Есенина я не хочу. Оно к делу не относится.

А еще я лукавлю, кстати. Но обмануть общественность мне не удается.

— Не договариваете вы, Вероника Васильевна, — хитро щурит умные глаза Юля, — а идея-то стихотворения не в этом. «Потому и грущу, осев…». Эта грусть — и есть его любовь! Он понимает, что несовершенен, циничен, развращен любовью многих женщин, и, может, им не суждено быть вместе, но он действительно любит ее, и это чувство большое и настоящее! Да, они разные, но в последнем четверостишии мы видим, как эти два героя становятся равными, как эта любовь преображает его!

— Так, прекратили обе! Устроили литературный вечер, — призывает к порядку Роза Андреевна, — с детьми устраивайте!

Мы с Юлей, не сговариваясь, прыскаем и понимающе переглядываемся. Филолог филолога всегда поймет.

— Мой хулиган, кстати, не любит Есенина, — сообщаю с усмешкой я Юле.

— Ты ему Есенина читала? — брови девушки взлетают вверх, и рейтинг Стаса повышается, подозреваю, на много пунктов. Хотя бы за то, что стихи просто послушал.

— Было дело. Хулигану Есенин не понравился, — хмуро сообщаю я, не вдаваясь в подробности.

Роза Андреевна морщит лоб и возводит глаза к потолку. Пламенная речь Юли спутала ей все карты, а вот мне эта речь пытается помочь поднять голову надежде. Надежде на большую и красивую любовь…

— Обожаю Есенина. Был, конечно, великим бабником, но такой он…ух! — говорит мне Юля. Посмеиваюсь и кошусь на Розу Андреевну, которая очень недовольна:

— Я тоже.

Ни по каким делам, как он складно наврал Веронике, Стас не поехал.

Просто решил побыть один, отдохнуть и подумать.

А думать было о чем.

Ну наконец-то! Стас в субботу до семи вечера прокрутил в голове тысячи вариантов сценариев удачного соблазнения. А не понадобился ни один. Как только Вероника согласилась, что собралась к мормону, не называя заветное слово «Роберт», Стас уже знал, что сегодня ее никуда не отпустит. И даже в ванной бы запер, по хозяйственному совету Димыча, если дело бы повернулось иначе. Поплескал бы ей в лицо холодной водички, чтобы очухалась от мормонского гипноза, а дальше — по ситуации. Плевать, что делать, лишь бы не ушла!

Это вообще что за хр. нь? Скромненькая наша девочка, напялила чулочки — и на свиданьице! А уж как платьице постоянно поправляла, только бы он, Стас, не увидел!

Стаса до сих пор колотило, когда он вспоминал о мормоне. Вот урод. Небось, наобещал Веронике, что женится, раз она без оглядки бежит на свидание и уже пытается наряжаться для него. Другого объяснения у Стаса не было.

Он поотжимался еще немножко, сделал упражнение на растяжку мышц — и утренний комплекс закончен. Стас посмотрел в окно: грязно, пасмурно. Снег так и не выпал пока.

Пробежку на сегодня Стас решил отменить. Отдыхать так отдыхать! Он еще в себя не пришел после той бурной ночи.

Легкость в теле кружила почему-то голову, и Стас бы смог бы много-много пробежать сегодня. Не стал. Слишком уж легко, слишком хорошо. Эта легкость Стаса сильно настораживала.

Десять часов дня! Десять! Ну и проспал он, привыкший вставать максимум в восемь утра, даже когда у него в гостях была Алиска или какая-то другая веселая девчонка. Стас вставал, заваривал чай, иногда даже готовил завтрак — он не гнушался это делать, ведь в полях на учениях приходилось и сухпайками питаться, а иногда и самим кашеварить. Да и что тут особого готовить на завтрак? Ну, кашу там сварить или омлет сделать. А Зоя Алексеевна, его приходящая домработница, хлопотливая болтушка лет пятидесяти пяти, года два назад научила Стаса печь блины. Чем он иногда тоже пользовался, чтобы не потерять навык.

Стас ни от кого никогда не хотел зависеть. Поэтому учился всему, что ему было полезно.

Алиске, встававшей намного позже Стаса, доставался обычно готовый завтрак. Эта красота могла есть все подряд, никогда не сидела на особых диетах. А фигурка оставалась обалденной. Бывает же такое.

После утренней зарядки Стас прошел по коридору в ванную. Вот где он оторвался, покупая квартиру. Поставил и душевую кабину, и джакузи с гидромассажем — сказывались его контракты, когда и душа-то могло не быть толкового, а о ванной все только мечтали.

Быстро принять душ и нормально поесть. А потом… нет, не звонить ей. Ни в коем случае не звонить, хотя так и подмывало.

Эта вредина не осталась на ночь. Может, и к лучшему — пробуждение утром было бы для нее нелегким. Засмущалась бы, не знала, куда глаза деть…

Стас часов в десять проводил ее, молчаливую, до двери. Напоследок прижал в подъезде к давно крашенной синей краской стене, поцеловал и немного потискал. Кажется, ей это понравилось. Стас уж стал было надеяться, что она позовет его к себе на ночь…

Но она не позвала. Ладно, пригласим сами, мы не гордые.

Горячие струи воды били мускулистую спину Стаса. Он намыливал голову шампунем.

А ведь это не коньяк — выпили-то всего ничего, да и Стас втихаря отставил рюмочку: не понравилось ему, что все время она платье одергивает. Не прячет ли там что? Может, не помогли никакие Стасовы договоренности, и ее избили — так, несильно, чисто чтобы припугнуть, и Вероника изо всех сил скрывает синяки? Только чтобы Стас не помогал, ага. Она же сама со всеми разберется, ну-ну. Что нам стоит коня на скаку остановить али избу подпаленную спасти? Да фигня.

Пришлось воспользоваться старым, как мир, способом со столовыми приборами. Пусть только встанет из-за стола…

Но то, что увидел Стас под платьем Вероники — а вернее, то, что из-под платья выглянуло — переплюнуло все самые немыслимые Стасовы фантазии и переживания.

Бантики, мать их!

Вот этого он никак не ожидал. На мгновение мелькнула шальная мысль — а может, для него сюрприз хочет сделать? — но потом Стас отмел эту глупую надежду. Так не делают. И что-то там про уйти и про ребенка — вообще отмазка ни о чем.

Ну а дальше все случилось как случилось.

А ведь это не коньяк…Стас не ждал такой раскованности от Вероники, а от себя — подобной реакции. А ты попробуй, потяни процесс, если твоя женщина кричит и извивается на столе, и кончает поразительно быстро, а ее внутренние мышцы сжимают тебя так, что тянуть с разрядкой становится нереально?

Конечно, первый раз все закончилось за несколько минут. Второй уже Стас постарался исправиться, быть понежнее и потянуть все подольше, но опять плохо вышло. Да что ж такое? Он всегда гордился своей выдержкой. Не зря Алиска разводила кипиш, когда Стас ее отшил. Закончилось блаженство-то. Рамзанчик вряд ли будет думать об удовольствии Алисочки. Накупит ей, конечно, золота, одежды дорогой, но уныло правильной, спа-салоны да развлечения, скучные для вольнолюбивой русалки.