А если очень честно, меня банально загнали в угол…

«Ну почему?» — я была готова стонать на весь мир. Почему моя жизнь, только начав налаживаться, оборачивается полной гадостью и двумя метрами земли в самом худшем раскладе? Я столько хотела сделать для мира, чтобы чуточку изменить его…

Ты от горя, а оно тебе навстречу…

Я в бессилии смотрела, как ко мне подходит эта троица. У первого был ножик в руках, точно: так держат нож в руках. Так его держал Стас когда-то…

Они приближались, а животный страх и обида душили мою душу.

Все происходило будто в замедленной съемке. Время растягивалось до бесконечности.

Мне даже нечем похвалиться перед Господом, если случится непоправимое. Я не сделала жизнь ни капельки лучше. И с моим уходом из мира не останется ничего, о чем бы я могла сказать Тебе: «Посмотри, я все же не зря пришла в мир, я оправдала Твое доверие. Я люблю тебя».

Но я бы смогла сказать лишь последнюю фразу. Ни похвальных листов великих поступков, ни грамот добрых дел.

Рядом ощетинился Жужик, и лаял так, как я никогда еще не слышала. Даже если бы я произнесла слово, оно утонуло бы в этих надсадных звуках.

«Не будь жертвой… Должна быть великая идея…Нужности тебя миру».

Что-то пронзило мое сердце, слезы выступили на глазах. Благодарю Тебя, Отче. Грязная обида отпустила меня. На что обижаюсь, чем недовольна?

Моя жизнь была вовсе не пустячной. Я сделала все, что смогла.

И если бы Господь предложил бы мне выбрать любую жизнь, наполнив самой, как пазлами, событиями, Вероника бы выбрала то же самое.

Мои неудачи и беды, сыпавшиеся на меня, были посланиями и происходили от Тебя. Мои попытки, старания и надежды были нужны Тебе.

Даже маленькая одинокая неудачница необходима Богу…

Через пелену я слышала лай Жужика, видела мужчин. Первый находился шагов десяти от меня, другие — подальше.

Ни шагу назад. Я не побегу больше и не стану жертвой. Никогда не стану жертвой. Пусть и прожила дурацкую жизнь, но за нее еще поборюсь.

Вечно сомневающаяся и трусящая, я вдруг ощутила, что за моей спиной нечто большее, чем я сама. Что я часть этого…

И у меня есть нож, чтобы защищаться.

Бросить на снег поводок, резко дернуть замок, залезть в кармашек и выставить вперед руку с ножом стало делом нескольких секунд.

Руки почти не дрожали, голова стала пустой и ясной.

Мне нечего терять, кроме огромного мира и моей жизни, которая была на самом деле прекраснейшей и полной счастья — всегда полной счастья. Как я раньше не додумалась? Все грустила и грустила…

Я мысленно простилась со Стасом, Жужиком, родителями и всем миром, но сейчас ничто не дрогнуло в сердце. Мы всегда вместе. Мы будем вместе, в каком бы состоянии ни были. Я люблю и отпускаю, ибо пришел час…

Ослепительный свет бил в глаза, а они все карабкались наверх, в гору, и Стас будто наяву ощущал, как лямки нагруженного под завязку рюкзака каждую секунду давят на плечи. А Командир шел вперед легким шагом, не замечая своей ноши.

Стас остановился. Приложив руку козырьком ко лбу, посмотрел вниз. Горы, вечные горы, и что же мы тут потеряли, раз скачем по ним, как сайгаки? Он смекнул, что не знает цели пути и конечной его точки.

— Санчо, куда мы премся?

— Все тебе надо знать, Счастливчик…

— Надо. Куда?

Санчо остановился. Стас смотрел на него снизу вверх: тропа поднималась под приличным углом, и солнце слепило глаза Стаса.

Командир кивнул ему и начал тонуть в свете, льющимся сверху, и скоро Стас его перестал видеть. Только ярчайший свет везде, закрывший и горы, и тропу, и Командира…

Стас резко сел на кровати, помотал головой. Опять гребаные сны!

Они редко посещали Стаса. Мать постаралась, нашла сыну когда-то хороших психологов — или психиатров, просто они психологами представились, черт их разберет — да и нервная система у Стаса сама по себе была крепкой.

От образов, иногда прорывающихся в упорядоченный мир Стаса, тот не мог заснуть оставшееся ночное время. Предпочитал больше не ложиться и бодрствовать. А утром бегать больше.

Стас встал с кровати, натянул джинсы и майку, походил по комнате. Открыл окно и с наслаждением вдохнул холодный воздух. Не обращая внимания на холод, высунул голову. Пусть малясь проветрится.

И тут же услышал собачий лай. Сердце стукнуло глухо и сильно в груди — она! Вернулась! Лай донесся снова, и Стас оторопел.

Лай был одновременно и испуганный, и нападающий. Собака чуть не срывалась на визг, изо всех сил напрягая свои собачьи связки, разорялась так, будто ее жизни угрожала опасность: изо всех сил, не останавливаясь, визжала, переходя с визга на низкий предупреждающий лай, а потом вновь сбиваясь на визг. Словно ужасно боялась, но кого-то защищала…

Твою мать!!!

Стас за несколько секунд вытащил из тайничка пистолет и снял с предохранителя. Всунул ноги в тренировочные кеды, удобные тем, что их не нужно было зашнуровывать, набросил куртку. Еще секунд десять, даже меньше — спуститься с лестницы и открыть дверь. С ключами возиться не стал, консьерж потом откроет.

Это было просто глупо — сжимая пистолет в руках бежать к парку, не чувствуя своих ног. Глупо и смешно, может, какая-нибудь приблудная шавка охраняет своих детенышей, ну что ты как дебил стукнутый, ей-Богу! Несешься ночью в парк, услышав лай какой-то собачки! Совсем ополоумел с этой своей лю…

Но интуиция Стаса вопила, что нужно бежать как можно скорее.

Холодный воздух попадал в легкие. Стас тяжело дышал — настолько резво по холоду он давно не носился. Но постоянные тренировки помогли добежать очень быстро: с собакой творилось что-то не то. Она замолкала временами, видно, атакуя кого-то.

Стас несся на собачий голос. Забежал в парк, пронесся по освещенной аллее, чуть подняв пистолет, завернул на лай.

С трех сторон окружали кого-то трое высоких мужчин. А рядом с фигуркой, размахивающей чем-то, прыгал пес, атакуя одного из нападавших. Стас был далековато, но с легкостью узнал Жужика. И Веронику.

И тогда он прицелился и выстрелил. Не раздумывая, автоматически — как иногда стрелял там, давно и далеко. Предупредительный: в землю. Пока ошарашенные силуэты поворачивались к Стасу, он выстрелил еще раз. Один из мужчин схватился за ногу.

Фигурка застыла без движения, пес же заскулил тоненько, пополз к хозяйке.

А те, другие, повели себя иначе: двое убегали, третий, прихрамывая, тоже спешил за ними. Стас выстрелил вдогонку, а потом бросился к Веронике.

Она, покачиваясь, начала оседать в снег. Подбежавший Стас ухватил Веронику за куртку, не дав упасть. Из ее руки что-то выпало. Стас нагнулся, заткнув пистолет за пояс, освободившейся рукой повозил по снегу… Поднял ножик. Свой ножик, подаренный когда-то Пулей, который договорился с дагестанским мастером, и он сделал штук шесть таких ножей. Два Пуля подарил Стасу, два — Командиру втихую. Они изначально были созданы больше для забавы как метательные ножи, и метались в бревна, хотя Пуля продумал в них еще кое-что: упор для пальца, длину…

— Ты что, ножик вытащила? Зачем тебе нож? — ляпнул слегка обалдевший Стас. Вопрос получился тупым и заданным не вовремя.

Она пыталась защищаться.

— Я…ты же сам, Стас, давно мне говорил…

— Говорил, — согласился Стас, соображая, о чем она и стараясь не обращать внимания на першение в горле.

Зато сильно стучащее сердце унять не удавалось.

— Обопрись на меня, пойдем отсюда. Жужик, мать твою! Не бегай вокруг меня, сидеть! Сидеть, я сказал!

Стас огляделся. Никого. Убежали, с. ки.

Он их найдет попозже. Нарики районные, не хватало на дозу или наширявшиеся. Стас поговорит с Вадимом, а лучше — с Тузом. Пусть Стас окажется у старика в должниках, эти твари сядут.

Если к Вадиму, надо бы уже звонить в полицию, чтобы приехали парни, и по свежим следам…

Стас посмотрел в остекленевшие глаза Вероники и обнял ее. Она не двигалась.

— Ну, все закончилось, дорогая. Их нет. Я с тобой… Идем домой.