— Ладно, не плачь, — примирительно произнес Жеремиас. — Будем считать, что я тебе верю. О твоей дальнейшей судьбе мы поговорим потом, а пока мне надо заняться делами, которые я запустил из-за этой поездки.

Уединившись с Жеремиасом в его кабинете, Валдир пояснил, почему решился на временное задержание Рафаэлы:

— Я обнаружил отпечатки пальцев на коробке с патронами от вашего пистолета. Она не стерла их, полагая, что коробка сделана из картона, а не из пластика.

— И что это означает? — насторожился Жеремиас.

— Думаю, ваша племянница стреляла в доктора Фаусту. И, что еще хуже, она покушалась и на вашу жизнь. Сейчас я в этом не сомневаюсь, хотя прямых доказательств по-прежнему не имею. Рафаэла очень хитра и коварна.

— Но неужели у нее поднялась рука выстрелить в меня?

— Есть люди, способные на все ради наследства, — вздохнул инспектор.

— А что вы думаете о Луане, — настоящей Мариете Бердинацци? — спросил Жеремиас.

— Она не причастна к этому покушению. Жаль только, что мы до сих пор не смогли ее найти.

— Меня очень беспокоит судьба Луаны, — сказал Жеремиас. — Продолжайте искать ее. А Рафаэлу… не арестовывайте, пожалуйста.

Валдир удивлено вскинул брови.

— Вы же сами говорите, что у вас имеются только косвенные доказательства ее вины. Коробку с патронами Рафаэла могла держать в руках случайно, даже не открывая ее. Что же касается тех признаний, которые она уже сделала, то я в них не слишком верю.

— Но Рафаэла повторяла их, даже находясь под арестом, — напомнил Валдир. — Я не знаю, как заставить ее говорить правду!

— Позвольте это сделать мне, — попросил Жеремиас. — Думаю, на сей раз я сумею вызвать ее на откровенность.

Припереть Рафаэлу к стенке Жеремиас надеялся с помощью тех сведений, которые получил только что от Валдира: отпечатки пальцев на коробке с патронами, угроза ареста за попытку убить его, Жеремиаса. Разве этого мало, чтобы Рафаэла наконец созналась во лжи и сказала правду?

Оказалось — мало! Все вышеперечисленные аргументы Рафаэла легко опровергала, объясняя подозрения Валдира предвзятым к ней отношением.

— Но ты должна учесть, что я не позволил ему вновь засадить тебя за решетку, — перешел к обыкновенному торгу Жеремиас. — Хотя бы в благодарность за это ты могла бы сознаться, что оклеветала Луану! Она ведь ушла отсюда из-за тебя!

— Она ушла, потому что испугалась расплаты за преступление! — парировала Рафаэла. — А я, наоборот, никуда не убежала и согласилась отвечать за то, что помогла Маркусу убить Фаусту.

Терпение Жеремиаса лопнуло.

— Все, довольно куражится! — произнес он таким устрашающим голосом, от которого у Рафаэлы мурашки побежали по коже. — Ты никак не могла дать мой пистолет Маркусу Медзенге, потому что это я убил подонка Фаусту!

Глаза Рафаэлы расширились от изумления.

— Неужели вы… смогли?

— Да, я отомстил ему за смерть моего друга.

— Но почему ж вы сразу не уличили меня во лжи? — недоумевала Рафаэла.

— Потому что твое грязное вранье помогло мне поссорить Луану с Медзенгой. Но терпеть этот фарс и дальше я не намерен.

— Вы признаетесь инспектору Валдиру, что убили Фаусту?

— Нет.

— И не боитесь, что я проговорюсь об этом? Пусть даже не специально, а случайно? — осведомилась Рафаэла, прямо намекая на возможность шантажа.

Лицо Жеремиаса исказила гримаса отвращения.

— Я давно понял, что для тебя не существует ничего святого. Ни дружбы, ни любви, ни родственных отношений. Ты пыталась убить меня. К счастью, неудачно.

— Это неправда! — закричала Рафаэла, но Жеремиас ответил спокойно и твердо:

— Правда. Ты стреляла в меня. И если я скажу об этом Валдиру, у него будут все основания привлечь тебя к суду на покушение на мою жизнь. К этим показаниям он присовокупит пулю, которую нашла именно ты, а не кто иной, плюс отпечатки пальцев на коробке с патронами…

Рафаэла сникла, поняв, что окончательно проиграла. Теперь только от Жеремиаса зависело, проведет ли она свои лучшие годы за решеткой или будет жить в нищете, но все же на свободе. О том, чтобы получить от него хоть малую долю наследства, уже не могло быть и речи.

Ей бы следовало сейчас повиниться, сказать, что в тот роковой день на нее нашло затмение, но не такова была Рафаэла. Даже осознав свое поражение, она продолжала упорствовать:

— Все улики против меня — косвенные. А ваши показания не будут иметь веса, потому что вы убили Фаусту!

— Но об этом знаешь только ты, причем с моих слов, — напомнил ей Жеремиас. — И если вздумаешь сказать Валдиру, это будет выглядеть как еще один оговор. Тебе не поверят, потому что ты ты уже таким же способом пыталась обвинить Луану, Маркусу и Бруну.

— Вам могут не поверить по той же причине, — не сдавалась Рафаэла. — Вы ведь тоже обвиняли Бруну.

— Мои мотивы суд может счесть даже благодарными, — усмехнулся Жеремиас. — Будь я присяжным, то отнесся бы с симпатией к человеку, который простил стрелявшую в него племянницу и попытался направить инспектора по ложному следу.

— А вы и вправду меня простили? — ухватилась за соломинку Рафаэла.

— Нет. Для таких, как ты, у меня нет прощения, — гневно произнес Жеремиас. — Но я не жажду расплаты, а всего лишь требую, чтобы ты призналась Валдиру в том, что сознательно оговорила Луану. Я же, со своей стороны, обещаю молчать, кто на самом деле стрелял в меня.

Очередное признание Рафаэлы не принесло Валдиру ожидаемого удовлетворения: он чувствовал, что это еще не вся правда, что, сознавшись в одной лжи, она утаила нечто более существенное и важное. И сделала это, вероятно, с одобрения самого Жеремиаса. Валдир злился на них обоих и не считал нужным скрывать свое недовольства:

— Меня не устраивает роль марионетки в ваших семейных интригах. Я не могу закрыть дело, как вы того хотите, сеньор Жеремиас, потому что у меня есть факт покушения, есть пуля…

— Я же вам говорю, что нашла эту пулю не на кофейной плантации, а здесь, рядом с домом! — прервала его Рафаэла. — И подумала, что с ее помощью можно выжить отсюда Луану.

— Это вам вполне удалось, — хмуро заметил инспектор.

— Я глубоко раскаиваюсь в своем поступке, — елейным голоском произнесла Рафаэла.

— Верится с трудом, — сказал Валдир. — К тому же есть еще отпечатки пальцев на коробке с патронами. Как вы это объясните?

— Я иногда помогаю дяде работать с его бумагами, — выложила она заготовленный ответ, — и, вероятно, случайно коснулась этой коробки, когда искала нужный документ в ящике стола.

Валдир больше не мог видеть наглую комедиантку и попросил ее уйти, оставив их с Жеремиасом наедине. А потом сказал старику Бердинацци:

— Не кажется ли вам, что вы переоцениваете собственные силы? В вас ведь уже однажды стреляли! И, оставляя Рафаэлу на свободе, вы, на мой взгляд, очень рискуете. Я, к несчастью, не могу этого доказать, но уверен, что именно она стреляла в вас, и в доктора Фаусту.

— Нет, Рафаэла тут ни при чем, — твердо ответил Жеремиас. — А у меня и у Фаусту много было врагов.

— Тем более мне не понята такая беспечность!

— Инспектор, если вы имеете в виду Рафаэлу, то у нее больше нет мотивов для покушения на меня, — попытался успокоить его Жеремиас. — Как выяснилось, она не является внучкой моего брата, а потому и не может претендовать на наследство. Но в память о ее бабушке Джеме я подарю Рафаэле одну свою дальнюю фазенду, где она и будет жить постоянно. Так что вам не стоит за меня беспокоится. Вы лучше ищите Луану, мою единственную племянницу.

Дом Бердинацци Валдир покинул с тяжелым чувством и, чтобы развеять его, поспешил позвонить Бруну Медзенге, к которому с первой же встречи испытывал симпатию.

— С большим удовольствием сообщаю вам, — сказал он Бруну, — что все подозрения с вас и вашего сына сняты. Эта интриганка Рафаэла отказалась от своих прежних показаний.

— Значит, и Луана теперь вне подозрений! — обрадовался Бруну. — Остается, правда, свидетельство старого негодяя, будто я покушался на его жизнь.