Шакита тут же собралась уходить.

— Ничего, не переживайте, — сказала она Лилиане. — Я найду, где переночевать. Зачем вам иметь из-за меня столько неприятностей?..

— Нет уж, я пойду с тобой, — сказала Лилиана, — я сейчас устрою тебя у Лии Медзенги.

И они отправились на виллу Медзенга. Лилиана собиралась выдать Шакиту за свою подругу, но та прямо сказала Лие, что она горничная господина сенатора в Бразилия, и Лилиане пришлось рассказать о скандале, который разгорелся у них дома.

— Конечно, пусть ночует, — сказала Лия, посочувствовав девушке. — Я даже больше тебе скажу, может, для Шакиты и место у нас найдется, если твои отец с материю решат с ней расстаться. С тех пор как Лурдинья ушла, Жулия все ищет ей замену.

Лилиана поблагодарила, а Шакита вздохнула — не очень-то ей хотелось расставаться с господином сенатором.

Бруну наконец оформил развод.

— Ну вот, теперь мы с тобой свободные люди, — сказал он Лейе, пригласив ее к себе, чтобы вручить свидетельство и уладить имущественные дела.

Лейя становилась теперь официальной владелицей фазенды и двух квартир: в Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро.

— Обещаю тебе, что своими наследниками я сделаю наших детей, — сказала Лейя. — А ты теперь оформишь свои отношения с Луаной?

— С Мариетой Бердинацци, которая отныне станет Мариетой Медзенгой, — уточнил Бруну. — А ты? Выйдешь замуж за Ралфа?

— Скорее всего, да, — призналась Лейя.

— Тогда я советую тебе быть поосторожнее с Маркусом. Он так ненавидит Ралфа, что вряд ли простит тебе этот шаг.

Лейя только вздохнула — что можно поделать, если она по-прежнему надеялась на счастье с Ралфом? После истории с телефонным звонком соперницы, которая даже собиралась к ним сама приехать, отношения Ралфа с Сузаной окончательно разладились. Ралф наконец нашел в себе силы порвать с ней. И Лейя была счастлива.

Она не знала только одного, что, расставаясь с Сузаной, Ралф сказал:

— Я больше не хочу находить угрозы на своем автоответчике, поэтому прошу оставить меня в покое!

И не знала, что Сузана была в ярости…

Лейя полетела к Ралфу как на крыльях, она чувствовала себя богатой и совершено свободной, и это было такое счастливое, такое пьянящее чувство! Особенно если вспомнить все эти долгие унизительные годы! Как она мучилась, и ради чего? Почему так боялась развода? Ах, да! Бруну не собирался давать ей никаких средств к существованию… Как изменила его встреча со смертью! Она сделала его добрее, великодушнее… Но смотреть в прошлое уже не имело смысла. У Лейи было настоящее, и оно было прекрасно!

Лейя отлично понимала, что полученная от Бруну фазенда — это залог ее счастья, и поэтому сразу же принялась за дело.

— Для начала, — сказала она Ралфу, — нам надо будет переклеймить быков.

— Разумеется, — согласился он, — они должны носить наше клеймо.

— Мое, — сказала Лейя. — Мое! — и выразительно посмотрела на Ралфа, который вздохнул про себя.

Отказавшись сотрудничать с Бруну Медзенгой, Режину и его люди решили продолжать борьбу за свои права. Они предполагали вернуться в то имение, из которого их когда-то выгнали, вновь занять его и уже не поддаваться ни на какие уговоры. Правительство должно наконец позаботиться о них и устроить всех разом! Людям надоело полагаться на милостыню тех, кто захочет ее подать!

После долгих дней бездействия люди в лагере ощущали подъем и воодушевления. Они готовы были на смерть, потому что хотели жить по-человечески.

Общее настроение не смогло подействовать и на Жасиру. Конечно же, она была рядом со своим мужем, хотя червячок сомнения точил ее сердце. Сколько раз они уже занимали имения, и опять оставались без земли и без крова…

Когда множеством людей овладевает единое стремление, когда они готовы во имя него пожертвовать собой, то непременно добиваются успеха.

Люди Режину, плохо вооруженные, голодные, ослабленные физически, смели охрану имения, возле которого стояли лагерем и откуда их уже дважды выкинули, и заняли его.

Они тут же стали строить бараки, которые должны были послужить им защитой в случае вооруженного на них нападения. Воодушевление не покидало их.

— Мы будем защищаться до последней капли крови! — твердили они.

— Если закон решит нас отсюда прогнать, мы не сдвинемся с места, — пообещал своим сподвижникам Режину, заслужив всеобщее одобрение. Не пообещай он этого, люди перестали бы его уважать, и он прекрасно чувствовал их готовность стоять насмерть.

Вскоре прошел слух, что владельцы соседних имений стали вооружаться. Правительство пока молчало, но если слухи подтвердятся, то, значит, дело идет к гражданской войне.

Лагерь жужжал как растревоженный улей. Люди торопились закончить бараки. Продумывали, с какой стороны им вероятнее всего грозит нападение и как они могут оборониться. Решали, какие укрепления должны еще построить, где расставить дозорных, куда поместить женщин и детей.

Все, кто был способен держать в руках оружие, собрались с тем, чтобы разбиться на отряды и выбрать командиров. После того как это было сделано, командиры пришли к Режину.

— Люди готовы сражаться, — объяснили они. — Но беда в том, что у нас слишком мало оружия.

Да, Режину знал это. Нужно было срочно принимать меры, что-то придумывать…

— Я постараюсь достать денег, — пообещал он. Но где их брать, он пока даже не мог представить. Однако права гасить пыл своих соратников в борьбе за землю не имел. Наоборот, во что бы то ни стало он должен был поддерживать в них боевой дух.

Слухи о тревожных событиях дошли до сенатора Кашиаса. Он узнал, что люди Режину захватили пустующую фазенду, что владельцы соседних — вооружаются.

«Гражданская война? — с тревогой спросил он сам себя. — Нет, мы не должны допустить ее. Ни за что! Ни за что!»

Глава 32

А пока гражданская война шла у сенатора дома. Роза бушевала и требовала увольнения Шакиты.

— Если она пробудет еще хоть день под твоей крышей, — кричала она, — я немедленно начну бракоразводный процесс! И тебя, и ее я смешаю с грязью! Я не потерплю в своей семье подобного безобразия! Если у тебя с ней ничего нет, то почему ты не хочешь ее уволить? Все равно выходит, что какая-то паршивая девчонка тебе дороже спокойствия твой жены! А вот этого-то я не потерплю!

Сенатор Кашиас обескуражено покачивал головой. Он терпеть не мог семейных бурь и давно бы уступил жене, если бы речь не шла о живом человеке. Ему было неприятно все: обвинения Розы, ее дурацкое требование, ее уверенность, что она имеет право командовать всеми вокруг. Одним словом, коса нашла на камень, и сенатор не желал уступить своей разбушевавшейся жене.

А когда он думал о Шаките, то не мог не сказать себе, что ему бесконечно отрадна та преданность, с какой девушка на него смотрит. Обычно люди приходили к нему со своими проблемами и заботами, прося помочь им. Даже дочь. И, уж конечно, жена. И только один человек в целом свете словно бы предлагал ему: «Давай я помогу тебе. Я могу, я сильная!» и сенатору очень не хотелось лишиться этой эфемерной, но такой согревающей его поддержки…

Поэтому всякий раз, когда Шакита, чувствуя, как накалилась атмосфера в доме сенатора, начинала собирать свой чемодан, он удерживал ее. И она покорялась.

Наконец Роза, чувствуя, что муж так и не расстался с ненавистной горничной, объявила Лилиане:

— Ну хорошо же! Я немедленно отправляюсь в Бразилиа, и, если эта негодница будет там, устрою твоему папочке такой скандал! Такой… Это будет скандал года!

Даже Лилиана и та перепугалась: судя по лицу матери, она не шутила и действительно была способна учинить нечто невероятное.

Как только Роза уехала, Лилиана позвонила отцу.

— Ты только не выдавай меня, — начала она, — мама поехала к тебе и собирается устроить что-то феерическое, если найдет Шакиту у тебя. Устрой Шаките выходной день, что ли, или сделай что хочешь. Я тебя предупредила, а там как знаешь.