— Нарекаю тебя Като, отныне и во веки веков. Аминь. Отныне ты будешь царицей класса, а по достижении совершеннолетия — королевой школы. Да исполнится воля Божия. Андрей, я ничего не перепутала?

— Кажется, нет. — Он не был уверен.

— Хорошо, нарекаю вас, верные мои вассалы.

— Это уже из «Айвенго», так нечестно, — возмутился Марк, читавший за ними вдогонку.

— Все равно нарекаю вас фаворитами. Отныне и во веки веков. Аминь.

— Фавориты — это не имя, — убежденно сказал Андрей.

— А что же это, по-твоему? — От возмущения глаза Като превратились в щелочки.

— Это — лошади.

— Значит, Потемкин — это лошадь! — Като залилась смехом. — Дурак же ты, Андрей.

Андрей по-бандитски плюнул себе под ноги и ушел.

— Ладно, меня одного нарекай. — Марк был доволен оборотом событий и готов считаться лошадью.

— Тебя одного скучно. Потом, в другой раз. Потому что вы оба должны поцеловать мне руку.

— А я могу и сейчас, и потом. — Марк просительно заглядывал Кате в глаза.

— Давай лучше просто поцелуемся. — Катя была очень-очень рассержена на Андрея.

— Да, — сказал Марк.

— Закрывай крепко рот. Вот так, — Катя сжала губы в ниточку, — молодец, теперь — глаза, приближайся ко мне, только не зацепляй носом.

Они соприкоснулись щеками, кажется, и Катя сказала:

— Теперь нужно громко выдохнуть «уф-ф-ф».

— Мне не понравилось, — честно сказал Марк.

— Мне тоже. Больше не будем.

— Пока не будем, — согласился предусмотрительный Марк.

Что же еще? Почему не училась? Потому что жила. Жизнь — это когда строишь воздушные замки и плачешь, если они рушатся. Все остальное — это течка и текучка. Без слез и сантиментов. Инстинкты, перешедшие в автоматизмы. Или автоматизмы — в инстинкты. Всему свое время. Но не в смысле точки отсчета, а в смысле продолжительности. Это Като усвоила точно. Если бы в первый раз она влюбилась, как все, в семнадцать, то еще и куролесила бы до тридцати семи. Двадцать лет — оптимальный срок цветения чувства. А так? Семь плюс двадцать — двадцать семь. И нечего на зеркало пенять. Время вышло.

Теперь мама волновалась, что у Като непорядок с гормонами. Като проверилась: цвиркают как часы, новообразований нет, к беременности готова. Хорошо!

Когда Като, Марк и Андрей первый раз поехали в пионерский лагерь, то возбужденная воздухом свободы Като призналась им в любви. И убежденная в том, что от любви обязательно появятся дети, Като таскала Марка с Андреем по очереди в самоволки. На капустные грядки. А вдруг? Через год, просвещенные дворовыми товарищами, они неприязненно вспоминали свои походы. Но Като и сейчас казалось, что они просто плохо искали.

Последний всплеск чувственности у Като пришелся на Марка. Первый тоже. Андрей не попал даже в промежуточный.

Лагерь труда и отдыха. ЛТО. Эпоха сокращений и доверия в кредит. «Товарищ начальник лагеря, задание партии и правительства по сбору клубники выполнено. Каждый, кто не мог больше есть, собрал по три лукошка. Страна не останется без героев». Като была бригадиром. На правах начальства она всю смену валялась с Марком в лесочке. Андрей мужественно свистел, если что. Сейчас у него на свист аллергия. Като разрывалась между девственностью и любовью. Марк научился разговаривать вкрадчивым голосом, а его крупный припухлый рот уже прошелся по одноклассницам. Туда и назад. Верность — это маскировка для слабых. Андрей был слабым. Царицы любят нахалов. Давно известный исторический факт спровоцировал бы лесное соитие, но Като укусил жук за очень голую попу. Любовь пришлось перенести. Марк открывал другие неизведанные дали. Самым верным органом Марка было сердце. Пороки развития. В сердце восседала Като. Только одно другому не мешает. В семнадцать лет это понятно не всем. Но у Като разум брал верх. Она позволяла Андрею прикасаться к себе сухими тонкими губами и дрожащими руками с длинными аристократическими пальцами. Като любила утыкаться носом в заушье Андрею и вдыхать его очень медицинский запах. Марк ревновал. И они втроем ездили на охоту. Ловили бабочек.

Като была готова разделить любовь на троих. Андрей ей не мешал и тоже был нужен. Иногда даже больше, чем Марк. Они не хотели. Это было не по правилам. В армию Като писала им письма. Ответы Марка были пламенно написаны под диктовку политрука. «Здесь, дорогая подруга, решаются судьбы Родины». Андрей служил фельдшером, его взяли из института. Его накрыло достоевщиной, в письмах к Като он не понимал, почему Родина не отвечает за судьбу своих сыновей. Политрук у Андрея, наверное, был алкоголиком.

Сначала Като дождалась Марка. Они решили, что нечего дать красе засохнуть, и полюбили друг друга. Для Като наступила одна сплошная романтическая ночь. Ночь-ночь и деньги из воздуха. Марк умел и любить, и рисковать. Иногда он ходил делать «ночь» с другими женщинами. К этому Като привыкла еще в школе.

— Давай поженимся, — как-то по делу сказала она.

— Штамп в паспорте еще никого не удержал. — Марк был спокоен.

— А ребенку отец?

— Еще рано. Ты сама потом пожалеешь.

— Аборт? — обыденно спросила Като. Она сама решила это. За «ночью» и деньгами никак не наступал день. А Катин ребенок на меньшее не был согласен. К Марку с вопросом она обратилась, скорее, для проформы.

Но после аборта Като начала отмирать. И отмерла с появлением Насти. Когда Марк сел пьяным за руль, Като просто передала его в хорошие руки. В Настины.

А вспоминалось только смешное и хорошее. У них все время воровали мусорное ведро. Митина квартира находилась в десятиэтажном доме, но по решению трудового коллектива во избежание тараканов и крыс мусоропровод был запаян. Баки стояли почти на проезжей части. Между домом и бывшим гастрономом, ставшим супером. Марк честно доносил ведро до мусорника, оставлял его вонять и шел в магазин. По возвращении ведро отсутствовало. Марк купил радиотелефон с километровым радиусом. Он взял телефон, мусор и пошел, строго наказав Като:

— Следи из окна. Если что — нажимай кнопку «Пейдж».

Когда к ведру подобрался обрадованный бомж, Като передала сигнал бедствия. Разъяренный Марк пулей вылетел из магазина и бросился догонять преступника. В честной драке Марку досталась ручка. Но в ручку нельзя складывать мусор. Они долго смеялись и навезли из Польши десять километров одноразовых пакетов.

В больницу к Марку Като не ходила. Но предложение Насти в дальнейшем дружить семьями приняла.

Като стала стильной и спокойной. Сначала ждала момента, когда сможет полюбить процесс засолки помидоров и станет счастливой, как мама. «Что еще нужно — поле да сад, умного мужа ласковый взгляд». Взгляд мужа у Като уже был. Но восторг по поводу вроде события «мне дали чудный рецепт дивного постного пирожка» все не приходил. По-настоящему Като теперь удивляли только деньги и люди, способные прожить на двести долларов в месяц. Порог ее нищеты начинался, когда на трюмо случайно не стояли пять флаконов духов. Естественно, от Кашарель или Ги Лароша.

Като вышла замуж за Митю, а на следующий день позвонил взволнованный Марк:

— Эй, мы теперь квиты. Может, встретимся?

— Мы еще не квиты, — выдавила Като.

— Да-да, согласен. Буду возмещать, — затарахтел Марк, — теперь по делу: нужно составить график…

— Дурак.

— График работы твоего мужа. С местом встреч вопрос решенный. Мы не студенты. Но ключи Андрюшка даст. Хорошо я придумал?

— Зачем, Марк? Правда…

Они встретились в тот же день. Душа окаменела, голова молчала. Не мешала. Потому что тело помнило.

— Я люблю только тебя, — прошептал Марк.

— Слишком много лишних слов, — откликнулась она.

— Так чего же ты хочешь? — Марк спросил так, как будто это Като затащила его в постель. И не просто так, а гнусным шантажом.

— Помоги мне с работой. Регистрация, офис, кредит. Больше ничего не надо.

— Правильно. Это мелочи. А может, я буду давать тебе деньги так, а?

— Так тебе иногда буду давать я, — не согласилась Като.