— Слепы мои глаза и глухи мои уши! — произнесла Рубина.

— Ну бабушка… — не no-взрослому заныла Кармелита.

Рубина зло махнула рукой: «Э-э-эх!» — и вышла из трейлера.

Миро достал из кармана браслет и надел на протянутую Кармелитой руку.

— Спасибо, — сказала девушка. — А я уж и не надеялась, что отыщу его.

— Так вот ты какая! Груша!

— Миро! Тогда, на дороге, я тебя просто не узнала.

— Ну, теперь-то узнаешь? Помнишь, как мы с тобой в детстве играли?

— Еще бы! Ты меня на лошади катал! Ты вырос. Такой… вытянулся… совсем взрослый стал.

— Ты тоже изменилась. Красавица! И танцуешь — глаз не оторвать. А уж на лошади как скачешь… Я тебя как увидел, подумал, вот если б моя невеста похожа была на…

— Вот так сразу?

— Правда.

— Не может быть!

— Я тебе не вру, клянусь. Я еще в тот момент подумал: жаль, что помолвлен с другой. А девушка моей мечты ускакала от меня.

— А теперь не жалеешь, что помолвлен?

— Да нет. Что ты! Ты же вот, рядом стоишь. До тебя рукой можно дотронуться.

— Нельзя. Обычай не велит, — сказала Кармелита и сама отошла от Миро подальше. Значит, все же есть что-то в этих обычаях, если и не хочешь, а следуешь им.

И этот шаг назад, и вызванная им отстраненность сбили весь разговор.

Помолчали. Миро боялся что-то не так сказать (как у него в последние дни часто получалось).

Кармелита оказалась смелее:

— Знаешь, все равно, странно как-то получилось. У меня до сих пор в голове не укладывается. Ты же мне как старший брат!

— Больше, чем старший брат. Жених.

— В том-то и дело, Миро, что жених — это не больше, чем старший брат. И не меньше. Это что-то совсем-совсем другое. Как говорится, из соседней кибитки…

Миро погрустнел. Еще совсем недавно ему казалось, что все уж решено. А тут…

— Миро, не грусти! Пойми просто: я выйду замуж только тогда, когда буду чувствовать, что ты для меня дороже всех на свете.

— Я все сделаю для этого, Кармелита. Клянусь тебе! Верь мне!

Глава 8

Пока Антон разговаривал с отцом, Тамара измеряла приемную шажками. То по диагонали пройдет, то под стеночкой, то спиралью от стенки до центра комнаты и наоборот, то кружок навернет…

Она очень боялась за сына. И дело не в должности. И не в этой ублюдочной зарплате, что выделил Антону Астахов. Она никому об этом не рассказывала, но… В общем, дед Тамары был алкоголиком. Мама рассказывала, жизнь у него не сложилась: как с работы выгнали, так за полтора года и спился, сгорел.

Как бы Антон не пошел той же дорожкой!

Ну что ж этот Астахов его там столько мучит?

И тут в приемную зашел Максим с пакетом. Тамара и думать забыла, куда и зачем он ездил, потому встретила не очень приветливо:

— А ты что здесь делаешь?

— Вот, удалось вернуть. Все в целости и сохранности, даже деньги.

Тамара опешила. Отлично! Теперь-то ее мальчик точно спасен. Теперь еще нужно вытурить отсюда Максима. Он сейчас совсем лишний. Но и не похвалить нельзя:

— Максим, какой же ты молодец! И документы? Ну, давай сюда.

— А Николай Андреевич?

— Он занят. Давай мне. А с Николаем Андреевичем потом поговоришь.

Максим достал из кармана визитку.

— Хорошо. Только вот — это срочно. Цыганский барон Зарецкий из слободы очень хотел встретиться с Астаховым. Просил передать ему телефон, чтобы позвонил часов в пять вечера.

Тамара испугалась:

— А он не просил еще что-то передать?

Максим пожал плечам:

— Просил. Сказал, если эта встреча не состоится, то будет большая беда…

Тамара перепугалась еще больше.

Но Максим этого не заметил. Вообще-то, как по-хорошему, все это надо было бы передать Николаю Андреичу лично.

Но тратить столько сил, чтобы прорваться через оборону Тамары Александровны, Максим сейчас не мог. После разговора с Кармелитой все, кроме нее, ему было безразлично. Поэтому он пошел к выходу, забыв даже попрощаться.

Но шефиня его притормозила:

— Максим…

— Да, Тамара Александровна.

— Скажи, этот… барон… он ничего не спрашивал? Ну… о нашей семье, например?

— Да нет… просто просил передать, и все.

— Ясно. Ну ладно, иди. Я все передам. Сделаю все так, как надо. Не волнуйся.

— Хорошо. Спасибо большое. До свидания.

Тамара чуть успокоилась. Достала цыганскую визитку, красивую, яркую, тисненную золотом. Порвала ее на мелкие кусочки. Это только помогло внутренне собраться для следующего словесного боя.

Ничего страшного, все будет хорошо. Аутотренинг. Чистый аутотренинг. А теперь вперед — в кабинет, на выручку Антону.

И она решительно открыла дверь…

— Мужики! — сказала с напускной, шутливой строгостью. — Женщина не помешает серьезному мужскому разговору?

— Да нет, — сказал Астахов. — Мы, в общем-то, уже и договорили…

— Антоша!

— Да, мама…

— А почему ты не отдал отцу документы, которые нашел сегодня утром? — Тамара помахала барсеткой и бросила ее на стол.

— Да так… — Антон растерялся, но очень быстро сообразил, что к чему, и дальше заговорил с прелестной веселой наглостью, которая так ему шла: — Для чистоты эксперимента. Получше хотел узнать все, что отец обо мне думает.

А вот Николай Андреич действительно был ошарашен.

— Какие документы?

Антон же не дал никому опомниться и виртуозно повел свою партию дальше:

— Ну что ж, папа. Как ты справедливо сказал, я уволен в связи с несоответствием. И ухожу. Хоть в дворники, хоть в грузчики. Куда пошлешь, отец родной! Прям сейчас и начну работать. А это тебе так, на долгую память, — достал из барсетки бумаги, полученные от мэрского чиновника, отдал отцу и направился к выходу.

Тамара смотрела на сына с восторгом:

— Я в тебе, Антоша, никогда не сомневалась!

— Так это у нас папочка вечно сомневающийся. Но его можно понять — в бизнесе без сомнений нельзя.

Астахов, не слушая всю эту трескотню, быстро просмотрел документы и остановил Антона уже у самой двери:

— Постой!

По улице Максим шел совершенно бессмысленно. И найти смысл ну никак не получалось. Почему, почему он должен бесцельно ходить здесь, а не быть там, рядом с Кармелитой? Вопрос этот так или иначе повторялся, уходил, видоизменялся, но ответа на него было.

А ноги сами собой привели Макса к котельной Палыча. Вот так — ноги, получается, мудрее его дурной головы.

Палыч — старинный его приятель. Максим познакомился с ним сразу, как только переехал в Управск. Раньше Пал Палыч (фамилию свою он, кажется, и сам уж забыл) жил в деревеньке. А потом захотел жизни городской — и махнул в Управск, откуда уж и до областного центра рукой подать, километра два с половиной.

Работу тут нашел самую интеллигентскую — котельная при гостинице. По слухам, при советской власти уголек в ней бросал один диссидентствующий писатель, а потом еще рок-музыкант. Позже оба стали знаменитыми. Их портреты, качественные, красивые, вырезанные из ярких журналов, Палыч обрамил и повесил на видном месте. А о самих великих предшественниках перечитал все, что нашел в газетах, после чего проводил для знакомых увлекательные бесплатные экскурсии по всей котельной.

Впрочем, Максиму после третьего раза экскурсии надоели, и он приходил к Палычу по более приземленным делам: воспользоваться наличием горячей воды (когда в гостинице на этаже очередная авария происходила) и теплотой Палычевой души.

— О! Максимка! — воскликнул Палыч, увидев своего юного друга. — Стираться пришел? Или мыться-бриться?

— Нет, Палыч, не пришел я. Ноги сами привели.

— Ясно. Смурняк одолел. Готов помочь — полечить тоску по-русски. А?..

— Нет, спасибо, не надо. Боюсь спиться. Я вчера и так наресторанился.

— Ну, тады чай. Тем более, что кипяточку у нас завались в любое время суток.

Палыч налил крепкого душистого чаю и продолжил беседу:

— Слушай, Максимка, а тебе не надоела такая жизнь? Чужие углы, ни дома, ни уюта. Ладно, я — старый бобыль. Но ты ж молодой парень!