Рядом с Антоном был майор Кравченко, он получил орден Красного Знамени.

Вручив ордена, Михаил Иванович Калинин напутствовал орденоносцев:

— Мы не можем гарантировать, что не будет войны, но мы твердо убеждены в том, что, если наша Красная Армия будет сильной, если командиры и политработники овладеют современными способами ведения войны, нам не страшны будут никакие армии…

В тот же вечер Антон оказался в доме Анатолия Константиновича Серова. Но хозяин был хмур, неразговорчив, рассеян. Он напрягал себя, чтобы выслушать Губенко, устремлял на него цепкие глаза, но через секунду они непроизвольно выдавали его печаль.

Расспрашивать было неудобно, но и продолжать игру в хорошее настроение Губенко стало невмоготу.

— Анатолий Константинович, меня угнетает ваше молчание, — заговорил Губенко. — Чем вам помочь? Или уж, на худой конец, будем грустить вместе.

— Что угнетает? — стукнул кулаком по столу Серов и, видимо, чтобы продемонстрировать бодрость духа, встал, подошел к окну. — В общем-то ничего, кроме пустяков. Сказать?

— Сказать! — послышались голоса.

— Хочу вернуться на испытательскую работу… Мало летаю. Заседания, совещания, бумаги, а мне самолет нужен… Обстановка в мире накаляется. Вы, ты, я — все должны летать… Нужны самолеты — скоростные, высотные, дальние. Впрочем, и обдумывать все это — тоже дело…

Поздно вечером Антон Алексеевич выехал в Смоленск. Настроение у Губенко радостное. Получил вторую награду. И какую награду: настоящую, боевую! В тридцать лет человек не носит долго печали, мир кажется ему устойчивым. В молодом сердце коротка грусть. Возникая, она быстро сменяется бодростью. А тем более, если тебя ждет любимая работа.

В Смоленске Антон Алексеевич прочитал новый приказ начальника ВВС РККА о задачах на ближайший период.

Немедленное и безотлагательное повышение боеготовности всех частей авиации — магистральное направление деятельности командиров. Приказывалось сосредоточить внимание на высотной подготовке летчиков, организации внеаэродромных полетов и полетов на полный радиус, на поэтапном проведении летно-тактических учений. Каждому командиру вменялось в обязанность изучить театр военных действий, вооруженные силы вероятного противника.

Авиационные части как бы получили толчок… Были организованы курсы по подготовке командиров запаса, обновлялись неприкосновенные запасы — НЗ, проводился учет боекомплектов, складов горюче-смазочных материалов.

Осенью пришло распоряжение о повышении бдительности, о ведении отныне всей переписки по условным наименованиям частей. Во избежание пограничных конфликтов осенью 1938 года на аэродромах было введено боевое дежурство. В инструкции дежурным экипажам предписывалось:

«Попарно, с получением настоящего пакета, дежурному звену или отряду вылетать навстречу воздушному противнику с целью:

1. Сбить, если самолеты иностранного происхождения.

2. Посадить, если самолеты наши, или сбить, если не желают садиться».

Разъясняя эти требования, организуя выполнение приказа, полковник Губенко летает по гарнизонам, учит командиров, выступает перед личным составом. Он учит правильно строить атаки, рассказывает об опыте своих товарищей, о таране…

Он приглашает к себе командиров авиационных бригад, полковников Фалалеева и Белецкого, майора Добыша… Губенко говорит им об умении самостоятельно принимать решения, действовать изолированно…

Незаметно подбиралась зима. Снег лег на темную, незамерзшую землю, будто проделывал репетицию, а потом неожиданно растаял, освободив место для морозов. А морозы не торопились, робко сковывали землю, усыпанную листвой, поникшими стеблями высокой травы. Снова выпал снег.

Погода установилась ясная. Полки получили возможность продолжать полеты днем и ночью.

В один из таких дней после работы в дальних гарнизонах полковник Губенко прилетел на своем И-16 в Смоленск, сделал круг над городом, осторожно притер истребитель к полосе, поблагодарил механика и направился в штаб.

Дежурный стоял с затуманенными глазами, представился как-то вяло, небрежно. Антон остановился, хотел отчитать его, но сдержался и зашел к начальнику авиатыла Худякову, чтобы спросить, что же случилось…

Майор Сергей Худяков, невысокий, красивый армянин, нравился ему своей подтянутостью, исполнительностью, особой командирской корректностью. Губенко хорошо его знал, брал с собой в командировки, отмечал его усердие, оперативную выучку. Это побудило его посоветовать Худякову перейти на штабную работу. Худяков в числе немногих командиров штаба окончил военную академию, имел большой налет на тяжелых самолетах, хорошо знал истребители.

Еще в коридоре, сняв реглан с меховой подстежкой, Антон Алексеевич зябко потер руки — инстинктивная привычка выражать озноб, — наскоро распушил волосы, повернулся боком, чтобы плечом толкнуть дверь, но она неожиданно отворилась, шагнул, едва не упав.

— А, Сергей Александрович! — радостно приветствовал его Губенко. — Простите, пожалуйста, что валюсь у ваших ног.

Худяков никак не реагировал на шутку, чем немало удивил своего гостя. Сергей Александрович любил шутку, а тут каменное, печальное выражение его лица озадачило Губенко. Он сделал шаг назад.

— Товарищ полковник, — Худяков поднял глаза на Губенко, — только что получено сообщение о гибели Валерия Павловича Чкалова.

Худяков опустил глаза и не видел, как воспринял его известие Губенко. Уши наполнились оглушительным гулом. Когда майор успокоился и мог спокойно поднять глаза на Антона Алексеевича, того в кабинете уже не было.

Губенко вбежал в кабинет командующего.

— Понимаю, гибель Валерия Павловича всеобщая печаль, а вы друг его, — говорил комдив, — пожалуйста, поезжайте в Москву, но самолет дать вам не могу…

— Почему?

— Поймите меня, мы несем ответственность за вас. Вы предельно взволнованы, в таком состоянии за рулем автомашины быть опасно, в кабине самолета тем более… Поезжайте поездом… Вам предстоит беспокойная ночь. Обо всем успеете передумать. Утром будете в столице. Кстати, звонил Серов, он ждет вас…

— Да, да, я понимаю. Но время… хорошо, поеду поездом.

Из Москвы Антон Алексеевич вернулся через пять дней. Гибель Валерия Павловича Чкалова глубоко потрясла Губенко. Он похудел, замкнулся, морщинки иссекли его лоб. Командующий ВВС не разрешал ему летать, не отпускал в командировку. Чтобы занять его, поручил написать ряд указаний по боевой подготовке, проводить сборы руководящего состава, готовить приказы по усилению боевого дежурства, проверить работу частей местного гарнизона.

В суете проскочил декабрь, напряженность пограничной обстановки требовала от Антона Алексеевича частых разъездов.

— Я много думал эти дни, — сказал в новогоднюю ночь Губенко майору Худякову. — Почему-то часто вспоминаю Дальний Восток. Как жаль, что вам не пришлось там служить. Вот где превосходные места для закалки летчиков.

— Ваше пожелание, Антон Алексеевич, я воспринимаю как приказ.

В ту новогоднюю ночь никто из них не мог предположить, что пожелание Губенко сбудется: Худяков в 1945 году станет во главе 12-й Воздушной Армии и примет участие в разгроме японских войск в Китае.

— Ваша жизнь интересная, — мечтательно говорил Худяков. — Вы встречались с такими людьми…

Да, встреч действительно было много: Сталин, Калинин, Чкалов, Серов, Орджоникидзе, Поликарпов. Антон Алексеевич настойчиво возвращается к мысли, давно волновавшей его:

— Возбуждать у молодых летчиков жажду к подвигу. Наша профессия немыслима без мужественных людей, без способных на риск. Но необходимо и мастерство, чтобы победить врага, сохраняя свою жизнь. — Мысль не новая, но Губенко говорил об этом задумчиво. — В чем секрет настоящего мужества? Я наблюдал на маневрах за новичками. Стремясь показать храбрость, они атакуют противника залихватски, без расчета, на первом же встречном маневре вероятность нападения весьма невелика, но летчики легковерно открывают врагу свой курс, свои намерения и дают ему преимущества на попутных маневрах. У такого новичка не смелость, а отсутствие знаний и дурная привычка к риску…