Глава шестая. ИНТЕРЛЮДИЯ

Зима 1920/21 года миновала благополучно. Мы встречались с Валерианом все чаше и чаще и, хотя я чувствовала, что между нами что-то назревает, мы никогда об этом не говорили. Потом в одну из наших встреч он сделал мне предложение. Я была счастлива и гордилась тем, что такой человек любит меня, что скоро я выйду замуж и начну новую жизнь. Пожалуй, об этом я думала больше, чем о любви. Я знала, что тетушки будут возражать против этого брака, но мама была на моей стороне. Однако она настаивала, чтобы венчанье было отложено на год, за это время они несколько успокоились бы. Теперь ситуация изменилась, мы встречались часто наедине и могли о многом говорить. Я узнала его лучше. Однажды он сказал мне, что он друг Троцкого, хотя сам не коммунист. Это огорчило меня, а тетушек привело в ярость.

Тем временем бабушка Нарышкина переселилась из своей комнаты в большое село Ивашково с почтовым отделением, расположенное в шести верстах от Степановского. Она приглашала нас приехать навестить ее на несколько дней перед Пасхой.

Ей предложили по ее выбору комнату в доме богатого крестьянина. Мы нашли ее бодрой, но, конечно, очень одинокой. Крестьяне были очень добры к ней и снабжали ее всем необходимым. Я видела, как некоторые из них приходили, склоняли колена перед бабушкой и расспрашивали о Царе. Это было трогательное зрелище. Что она могла ответить им, чтобы не поколебать их искреннюю веру, когда некоторые из них говорили, что, вероятно, Царская Семья в безопасности живет за границей? Для них бабушка была ниточкой, связывающей их со счастливыми прошедшими днями, и они старались помочь ей всем, чем могли.

Однажды приехал пожилой учитель из Ивашкова. Там организовывалась средняя школа, и они пытались подыскать подходящих учителей. У них уже было несколько кандидатур, но ни одной для преподавания иностранного языка, и они предлагали матери работу в качестве учительницы французского и немецкого. Ей показалось это хорошей идеей, потому что позволяло жить рядом с бабушкой, чувствовавшей себя в деревне одинокой. Поскольку я не хотела разлучаться с матерью, то учитель из Ивашкова получил трех учителей вместо одного: меня, моего жениха и мою маму. Мы решили отправиться до начала учебного года, чтобы освоиться.

Мы покинули Москву в конце августа. Было приятно провести осень в деревне. У нас была комната при аптеке, недалеко от бабушки, и мы могли проводить с ней много времени. Я немного волновалась, как я справлюсь с целым классом, в котором ученики лет пятнадцати и старше. Я должна была учить их немецкому и французскому, позже добавилась естественная история.

Я помню несколько прогулок в Степановское. Дорога туда была длинной, около 6 верст. К счастью «управляющий» имением был очень приятным человеком, который, как и его жена, хорошо относился ко мне. Они угощали меня обедом и чаем и старались обогреть. После трапезы он вручал мне ключи от «дворца», как его тогда называли, и говорил:

— Делайте, что хотите, смотрите любые комнаты, чувствуйте себя как дома.

Последняя фраза звучала несколько жалостливо, но я понимала, что он говорит это от чистого сердца. Я благодарила его и начинала свое грустное путешествие. Я входила через заднюю дверь этого огромного дома и поднималась по лестнице в «китайский зал». Чувство одиночества охватываю меня, но я старалась отогнать его. «Я не поддамся эмоциям», — говорила я себе и потом шла по всем главным комнатам.

В портретной галерее я смотрела на моих предков, взиравших на меня в молчании. Я глядела на них и думала, думала. Действительно ли они смотрят на меня с высоты и знают ли они, что происходит здесь? Может быть, и знают, — у некоторых были такие печальные взгляды. Между двумя портретными галереями был круглый зал, где был выставлен фарфор. Ничего из него не осталось, но некоторая мебель была всё еще там. Четырехсторонний диван, на котором мы играли в поезд, и четыре стола стояли на своих местах.

Однажды я открыла ящик в одном из этих столов и обнаружила там маленькие кусочки бумаги с нарисованными мною монетами. Мы играли в них с Петриком, когда он был здесь последний раз. Сердце упало, едва я увидела их. Я закрыла ящик и продолжала свой путь.

Так я бродила и бродила, вспоминая, и ничто не нарушало тишину, кроме звука моих шагов по паркету. Наверху все картины и мебель оставались нетронутыми, остался даже запах дома, каким я его помнила. Слезы подступали у меня к глазам в комнате тети Саши, где в прежние времена я всегда находила ее спокойно сидящей в старинном кресле перед письменным столом. Мне вспоминалось ее доброе любящее лицо и сигарета в тонкой руке. Может быть, хоть она видит меня сейчас, одинокую девушку, странствующую по этому огромному дому, полному воспоминаний о прошедших днях?

Внизу, в «желтой комнате», я снова бросала быстрый взгляд на «Турка», который так пугал меня раньше. Всё та же неприятная ироничная улыбка приветствовала меня, как будто он говорил: «А, вот, наконец, и ты пришла сюда. Видишь, я вовсе не так плох, как ты думала! С тех пор ты видела много людей и событий гораздо хуже». И в самом деле, я не находила его таким пугающим и думала, каким же ребенком я была, страшась его лица.

В одно из посещений у меня была особая цель. В комнате бабушки, как раз над кушеткой, висели две фотографии. Я сняла их и вынула из рамок. Я заранее предупредила «управляющего» о том, что хочу сделать. Он сказал, что я могу их взять, если укажу ему место, чтобы он мог заменить их чем-то другим: все картины были пронумерованы. Одна из них была фотографией Великого князя Георгия Михайловича.

За осень 1921 года я совершила несколько таких путешествий, но не всегда просила ключи от здания. Если бы меня спросили, зачем я вообще туда ходила, пожалуй, я не смогла бы определенно ответить. Вероятно, я проходила все эти 12 верст туда и обратно, только чтобы увидеть знакомый большой дом с его колоннадой, куполами и балконами. Я бродила вокруг, навешала знакомые места, где мы играли и были счастливы. Я не заходила в обитаемые уголки имения, хоть там и могли быть те, кого я знала раньше, но можно было встретиться и с людьми, настроенными враждебно.

Валериан не поехал вместе с нами в Ивашково, он должен был присоединиться позже. Мы писали друг другу письма, но оба чувствовали, что сердечности в них нет. Через некоторое время он написал, что решил сохранить работу в Москве и не переедет в Ивашково.

На Рождественские каникулы мы с матерью поехали в Москву. Я послала весточку Валериану, и на следующий день он пришел. Я была рада его видеть, но почему-то от наших прежних чувств друг к другу почти ничего не осталось. Я чувствовала, что просто играю роль, а он, будучи умным человеком, понимал это.

Было не легко разорвать помолвку — слишком много было сказано, слишком многие знали о ней, но я решила смело смотреть в лицо трудностям.

В начале марта я взяла мою новую подругу Прасковью Федоровну, учительницу рукоделия в школе, посмотреть Степановское. Погода была достаточно теплая, снег подтаивал днем, но к вечеру сильно подмораживало, и можно было ходить, где хочешь, крепкий наст выдерживал. Для прогулки мы выбрали прекрасный солнечный день.

На обратном пути мы по целине обогнули деревню, лежавшую у нас на пути. Очень немногие знали меня там, но мне не хотелось, чтобы меня заметили. Когда я решила, что мы ее уже прошли, я повернула к дороге. Мы шли довольно долго, но дороги всё не было. Куда бы мы ни сворачивали, всё было одно и то же — твердый белый снег с отдельными кустиками, засыпанными снегом. Мы заблудились. Было уже темно. Яркий свет появился вдали. Я поняла, что это должна быть единственная в окрестности электрифицированная большая деревня. Я знала, что она далеко, однако мы пошли к ней. Но свет исчез. Мы сели отдохнуть.

Через некоторое время моя спутница поднялась и сказала: