«Вот счастливый старый осёл, — подумалось Зиновию Сергеевичу, — у этих чупакабр всё как не у людей. Список даже составить нормально не могут — по имени упорядочивают. Кто ж так делает? Скорей бы и меня…»
Но недовольство — недовольством, а ожидание не так уж и мучительно, когда ты сидишь в чертовски удобном кожаном кресле, у тебя полный доступ к Интернету, тебя не сверлит мысль о том, что нужно идти на работу, мягкий самогон Семёна Перебейноса ещё не выветрился из головы, и к тому же вместо лая дворового бабья, криков оборзевшего начальства и пилежа мегеры жены — ты слушаешь плеск воды и щебет птиц!..
Обстановка расслабляла.
Мягкие кресла охотно принимали форму сидящего. До того удобно, что некоторые старики даже задремали. Но Зиновий Сергеевич не оказался в их числе. Да и как тут оказаться, когда в поисковике планшетки нет и малейшего ограничителя?
Очень велик соблазн ввести что-нибудь вроде «горячие аргентинские девочки» или «бразильский страпон в подземелье с драконами»… Конечно же, привыкший во многом себе отказывать Градов пошёл на поводу у привычки. Не так-то и просто свыкнуться со свободой, когда тебя столько лет держали в узкой клетке ограничений. Но что-то подсказывало Зиновию, что здесь, в Ялтинском пенсионном пансионате, оковы серости рабочих будней окончательно спадут со старческих рук. И вместо того, чтобы биться лбом о стены запретов, Градов в полной мере насладится жизнью. И плевать на Лизу! Плевать на тлеющие угли прошлого. Они пекут, как бы ни пытался отрицать это Зиновий. Они очень сильно пекут, жгут чудовищные дыры в и без того изувеченной душе. Ведь несмотря на всё… Зиновий прожил с этой женщиной большую часть жизни. И узнать под конец столько грязи… Это адская боль. Словно раскалённые щипцы вонзились в сердце. И оторвали часть, вместо которой какой-то злой шутник подложил всё те же тлеющие угли прошлого, будь они прокляты. Они так чертовски пекут, так невыносимо снедают…
— Эй, друг, такого ты точно не видел!
— А? — всплыл на поверхность озера раздумий Зиновий Сергеевич.
— Набери в поиске «мишка кунг-фу», — всё не унимался Мистер Барокко.
— Чего? — опешил Градов.
— Да вот же, — Мистер Барокко принялся тыкать пальцем в планшетку, которая бесцельно маячила перед лицом впавшего в раздумья Градова.
Поиск выдал вереницу однотипных результатов. По верхней ссылке Мистер Барокко перешёл на Рутьюб, на котором после блока навязчивой рекламы байгана для мусульман «Малиновый Джихад» появился развлекающийся с поленом гималайский медведь (лунный медведь, чёрный уссурийский, если угодно) — их легко отличить по белым грудным пятнам в виде полумесяца на воронёной шерсти. Песня мёртвого заморского певца про кунг-фу и довольно однотипные движения зверя. Хотя полено крутилось достаточно быстро и умело. До мастеров кунг-фу далековато, конечно же, но для медведя очень даже неплохо. Вот правда гималайские медведи второй десяток лет как вымерли… Зиновий вспомнил об этом под конец ролика. И на душе сделалось ещё тоскливей и паршивей.
— Мудак ты, — только и выдавил из себя Градов.
— Я? Как же, уважаемый, за что, позвольте вас спросить, за что? Что я сделал, что?
Зиновий бросил презрительный взгляд на растерявшегося Мистера Барокко.
— За то…
— Виктор Эммануилович Дроздов! — разразился высокий худой чупакабра с подобием тараканьих усов под расплющенным носом; с электронной книгой в длинных узловатых пальцах. — Ваша очередь.
В глазах Мистера Барокко блеснул гремучий коктейль из надменности, превосходства, успеха, сожаления, ликования, страха, радости, печали и вседозволенности.
— Моё время пришло, — с бравадой сообщил он. — Надеюсь, до следующей нашей встречи, Зиновий Градов, вы осознаете свою ошибку и будете готовы извиниться за столь нелепое, неподобающее поведение, и я…
— Виктор Эммануилович Дроздов! — повторился чупакабра.
— До встречи, — ухмыльнулся Мистер Барокко и надменной походкой с задёрнутым подбородком направился к проёму в стеноэкране.
— И тебе не болеть, — кинул вслед Зиновий Сергеевич. Это был их последний разговор…
«Мишка кунг-фу, мать его так, крутит полешко и сосёт заднюю лапку. Чёрт, до чего же красивое животное. Было… Бедный Элвис…» — такие мысли пронеслись в голове Градова, ещё глубже повергая в депрессию.
Зиновий так долго мечтал о пенсии… В последние годы эти мечтания — чуть ли не единственное, что скрашивало безрадостное существование старика. Ожидание чего-то светлого, доброго и прекрасного — вот, что поддерживало огонь в угасающей печке воли к жизни. И сейчас, шагнув на порог мечты, находясь в шаге от распахнутых дверей, ведущих в ЗАСЛУЖЕННЫЙ РАЙ НА ЗЕМЛЕ, лишь дожидаясь приглашения войти, которое уже скоро прозвучит… Зиновий почувствовал себя несчастным, замученным, никому не нужным дряхлым старикашкой.
Жизнь прожита зря. В чём смысл этого дурацкого мельтешения? Итог ведь всегда один. Лиза, тупая сука, ты предала несчастного Зиновия. Ты — олицетворение всех бед и несчастий, выпавших на его голову. И этот долбанный пансионат, эта обретшая очертания мечта… Достигнув её, Зиновий потерял саму цель жизни. К чему теперь стремиться? Чем занимать мысли? Что теперь будет делать Градов? Доживать свой век в угоду животным желаниям? Зачем это всё надо? Вот и шкала настроения в чёрном секторе! Что и не удивительно.
Но с другой стороны…
Это лишь порывы старческих страхов. Чем старше человек, тем сложнее ему воспринимать что-то новое. Тем труднее ему приспособиться к изменениям. Хотя изменения имеют различный характер. Бывают они в худшую сторону, а бывают и в лучшую. Ялта, пансионат, отдых — не сложно догадаться, в какую сторону эти изменения.
Как известно, к хорошему быстро привыкают.
Нет, в это разве можно поверить? Жёлтый сектор! Или датчик настроения неисправен, или эмоциональный фон Зиновия Сергеевича сложнее и переменчивее траектории шмеля, обожравшегося нектаром спрыснутых дихлофосом лютиков…
— Зиновий Сергеевич Градов! — отчеканил усатенький чупакабра и ухмыльнулся, что койот, лижущий свои мохнатые яйца. — Ваша очередь!
Спину Зиновия обожгло уколами тысячи ледяных иголок. Дух перехватило и, чтобы не задохнуться, старик жадно и глубоко задышал. Встать с кресла с первого раза не получилось — от волнения ноги перестали слушаться. Кое-как совладав с собой, Градов выпрямился и зашаркал к двери в стеноэкране. Всё ближе и ближе к дорожке сказочного жидкокристаллического сада. Ноги были ватными, но это оказалась непростая вата. С каждый шагом она тяжелела. Вскоре начало казаться, что ватные волокна — не что иное, как колючая металлическая стружка. Тело противилось. Неподдающийся логике подсознательный страх вырвался наружу, интуиция или нет, инстинкт самосохранения, либо древняя боязнь неизвестного — невозможно понять.
Зиновий Сергеевич остановился за метр до сулящего все земные радости проёма. Из тёмной прямоугольной бреши в стене веяло прохладой и запахом стерильности, похожим на запах в операционной комнате. Кровь неистово пульсировала в висках старика, сердце молотило, словно птица в перевёрнутой клетке. Градов ощутил необъяснимое желание бежать прочь, но тело не слушалось. Оно застыло, оцепенело, замерло…
— Помогите ему, — скомандовал длинный чупакабра с электронной книжкой, — бедняга от радости совсем растерялся.
Двое полукровок взяли Зиновия под руки и затянули в проём.
Градов опомнился полулежа в кресле, чем-то похожем на акушерское. Но что это? Ремни из прозрачного материала, скорее всего плотного полиэтилена? Волна паники захлестнула старика. Он судорожно попытался вырваться, от чего ремни невыносимо врезались в тело. Запястья, лодыжки, предплечья, торс, шея, лоб, ляжки — эти проклятые ремни были повсюду! Они приковали Зиновия Сергеевича к креслу, словно лягушку к столу малолетнего садиста с отцовским скальпелем в руках…
— АААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!! — крик отчаяния вырвался из старческих лёгких, но тут же был оборван новой полиэтиленовой лентой, впившейся в рот и щёки.