Градов был так голоден, что вгрызся в беляш до того, как отыскал свободную скамейку. Беляш был твердоватым, жирным, мяса в нём почти не было, и лучше бы не задаваться вопросом, какому животному это мясо принадлежало при жизни. Но всё же, беляш был вполне пригодным для употребления.

На скамейке — бетонном каркасе с двумя досками на нём — Зиновий принялся за пирожки и беляши, запивая всё это дело из пластиковой баночки. Тёплый «тархун» проталкивал пережёванную еду, ничего больше. Градов предпочёл бы ему обычную воду, но кроме мерзкой зелёной газировки у мордоворота в ларьке ничего не оказалось. Нет, лучше не вспоминать его, забыть, как назойливую муху, прихлопнутую свёрнутой газетой.

Сосед по скамейке — низенький чернокожий блондин в пропитавшейся потом гавайской рубашке — с нескрываемой завистью заглядывал в рот Зиновию. Казалось, каждый раз, как старик откусывал кусочек, сосед испытывал укол классового неравенства, мол, вот ты, старик-богатей, жрёшь свой беляш и картошку в пирожке, а я, простой чернорабочий, сижу тут, полуголодный, дожидаюсь своей смены, а точнее — конца месяца, чтобы получить причитающиеся за тяжкий труд талоны на байган…

Ещё один человек, которого надо будет забыть. Ещё одна ракушка, выброшенная на берег. Как бы потом не наступить на неё. Градов очень не любил, когда кто-то следит, как он ест. А чтобы в рот заглядывали — тем более! Так и поперхнуться можно.

Зиновий не выдержал и протянул блондину пирожок:

— Ты слюной сейчас захлебнёшься. Держи, только перестань меня взглядом сверлить.

— Спасыбо, — виновато улыбнулся чернокожий, принимая съедобный дар. — Нэ панимай твоя гаварить, нэ панимай, — как бы доказывая, что действительно не понимает, парень затряс головой, что, впрочем, не помешало ему жадно приложиться к пирожку.

— Что же ты забыл у нас, дружище, если ничего не понимаешь? — задал риторический вопрос Градов. — У нас и делать-то нечего такому как ты… На, тебе, должно быть, нужней, — Зиновий протянул соседу баночку с остатками «тархуна» и пакет с покоящимся на дне беляшом.

Парень вначале замахал руками, мол, не надо, я слишком гордый, мне и одного пирожка хватит. Но потом перестал ломаться, принял пакет и баночку. Улыбнулся, обнажая жемчужные зубы, а потом со всего маху врезал кулаком Зиновию в подбородок. Сноп разноцветных искр перед глазами. Чёрная бейсболка в сеточку слетела с головы, обнажая седые волосы.

Градов потерял сознание. А когда очнулся…

Когда очнулся, в карманах шортов не обнаружил кошелёк. Благо, грабитель хоть ключи от квартиры оставил. Никого живого поблизости не наблюдалось. Только дыры в асфальте и растущая из них полынь.

— Я был неправ, — иронично произнёс Зиновий, потирая ушибленный подбородок, — тебе есть чем у нас заняться, дружище…

Троллейбус «двойка» прибыл на остановку чуть ли не мгновенно. Ну прямо как по заказу Вэньг Ли. И вправду, задержись рогатый — Таня и Света передумали бы ехать в гетто чупакабр. Но забравшись в забитый салон, девчонки сами отрезали себе путь к отступлению.

Как и большинство троллейбусов города Н, этот нуждался в капитальном ремонте. Как ходовой, так и салона. Лысая резина тысячу раз рихтованных колёс впечатывала в землю сорняки. Шофёр не разгонялся, но и при малых скоростях каждая яма в асфальте передавалась в салон жёсткой тряской и вибрацией. А если учесть, что вся дорога — сплошная яма, то можно себе представить, каково было пассажирам, которые жались друг к другу промокшими от пота телами.

В местах, где ямы оказывались особенно глубокими, водителю приходилось направлять своего ржавеющего рогатого монстра в объезд — взбираться круглыми резиновыми лапами на остатки бордюра, плестись по тротуару, земле, траве, камням и остаткам пешеходной плитки. Штанги троллейбуса то и дело срывались с проводов, и водителю приходилось надевать грубые варежки из мешковины, чтобы тянуть за капроновые тросы. Башмаки токосъёмников всякий раз возвращались на место, чтобы вновь сосать электричество из вен контактной сети, сплёвывая его в электромотор.

До конечной остановки «Площадь Победы» троллейбус полз около часа, если не больше. В забитом пассажирами салоне это время показалось вечностью. Даже несмотря на то, что за пару остановок до «Площади» значительная часть людей вышла, и Тане Паучковой даже посчастливилось присесть на дерматиновое сиденье с торчащим из надрывов пожелтевшим поролоном.

И всё же вечность потных мучений кончилась. Двойные дверцы троллейбуса со скрипом распахнулись, девчонки с облегчением порхнули на заросшую бурьяном остановку. И пусть день выдался довольно жарким, но, по сравнению с салоном троллейбуса, улица казалась обителью живительной прохлады и свежести воздуха. И, о чудо, нигде не пахло полынью! Правда, вскоре подул знойный ветер, неся с собой её горький запах.

Площадь Победы не оправдывала громкое название. Совсем, как и Парк Победы. Да вообще, в городе Н трудно отыскать что-то соответствующее громким названиям. Все эти улицы, скверы, парки великих людей и событий, здания, посвящённые целым странам и городам, коллективам когда-то прославившихся ударников труда, все эти скелеты заводов и фабрик… Всё это лишь отголоски прошлого, бледное эхо, пепел сгоревшей эпохи. Ну разве можно называть Площадью Победы пустырь, поросший бурьяном и чертополохом? Разве можно молодёжи без насмешки, а старикам без боли смотреть на гранитный постамент с обрубками зелёных от окисления бронзовых ног и торчащих из них штырей каркаса? Ведь остальную часть памятника растащили на металлолом… А что, спрашивается, случилось с часами на здании ДК? Почему стрелки замерли на многозначительной «половине шестого»? А сам Дворец культуры превратился в склад удобрений. Культура города Н переживает «половину шестого»? Творческий упадок, импотенция?..

Ещё бы!

Зачем в ДК склад удобрений? Всё просто. Чупакабры помимо торговли байганом, ещё выращивают коноплю и рапс. Из листьев и пыльцы конопли они делают густой отвар, который достаточно высоко ценится дагонцами — для них это что-то вроде чая. Называют они его коновар. Некоторые чупакабры тоже время от времени пьют отвар из конопли, но в связи с наличием человеческих генов, их организмы испытывают стойкое наркотическое воздействие. Привыкание к отвару происходит почти мгновенно, если не с первой кружки, то уж точно со второй. К тому же частое употребление коновара способно спровоцировать рак желудка — чуму чупакабр.

Что делают чупакабры из стеблей и семян рапса — не то, чтобы тайна, но мало кто об этом знает. По крайней мере, ни Таня, ни Света, ни Вэньг об этом не имели и малейшего представления.

— Все за мной, — махнула рукой Ли, ощутившая, что подруги начинают мешкать. Того гляди и передумают ещё…

— Сусанина Иванна, блин, — буркнула Таня Паучкова.

— Эй, я ещё никого в непролазную чащу не завела, — парировала Ли.

— А заведёшь? — ухмыльнулась Таня. — То-то я смотрю, глазки твои бегают…

— С тобой вообще можно нормально разговаривать? — разозлилась Вэньг. — Нет, ну разве можно такой пустомелей быть, скажи Светка?

Света неопределённо пожала плечами, мол, не мне судить…

— Солнце палит, — после некоторой паузы возобновила беседу Таня. — Долго ещё?

— Мы только пять минут идём, — раздражённо сказала Ли. — Ты вообще умеешь терпеть?

— А зачем мне терпеть? — не унималась Таня. — Я в троллейбусе достаточно натерпелась. Хватит уже.

— Вот на Соловьёву посмотри — идёт себе молча, никого не достаёт… — Ли говорила это так, словно разжёвывала каждое слово умственно-отсталому человеку. — Задумчивая вся, сосредоточенная. Пример для подражания, в общем.

— Света, ты и вправду какая-то задумчивая, — Таня сменила жертву. — Я бы даже сказала — мрачная. Что случилось?

Света неопределённо махнула рукой и выдавила из себя улыбку. Не очень убедительная улыбка получилась, с кислинкой.

— Да чего там гадать? — встряла Ли. — О Говарде она своём думает. Мечтает, как бы поскорее он её на заднем сиденье патрульного флаера оприходовал.