Суд начался 14 марта, обвинителем был Главный прокурор Великобритании сэр Реджинальд Меннингем Буллер, к чьему имени прекрасно подходит прозвище «сэр, смеющийся над манерами», чего, естественно, не упустила пресса. Сэр Меннингем Буллер настойчиво пытался преодолеть скуку, возникшую на суде, и собственную склонность к риторике. Восемь дней — необычайно долгое время для суда в Англии, и в драме пяти советских агентов, чья вина была очевидна с самого начала, оказалось совсем не много волнующих моментов.
Было выслушано тридцать свидетелей, которые только добавляли цемент к уже построенной стене доказательств, была также выставка из 120 предметов, начиная от китайских свитков и заканчивая сумочкой мисс Ги. Выступило двадцать агентов МИ-5, которых вызывали по буквам (чтобы не разглашать их имен), они рассказывали о своих наблюдениях.
Агентов вводили из специальной боковой комнаты в углу зала, они исчезали сразу после дачи показаний, поэтому их нельзя было сфотографировать, нарисовать или каким-то образом запомнить.
Первый зал в, здании Центрального криминального суда (Олд-Бейли) отделан светлым дубом, в потолке непрозрачное окно. Подсудимые находились в стеклянной камере напротив судей. За ними была галерея для гостей на 100 мест. Все дни она была полностью занята. Жюри присяжных, в составе которого были только мужчины, сидело напротив обвинителей.
Героем суда стал Лонсдейл, а негодяем — Гоутон. Теперь, когда все знали, кто такой Лонсдейл, наблюдатели говорили, что его невозможно принять ни за кого, кроме русского. По их словам, даже по-английски он говорил со славянскими интонациями, которые ясно доказывали, что английский не был его родным языком. Когда он выступал на суде, то говорил и выглядел тем, кем был на самом деле: русским, который прошел подготовку, чтобы казаться канадцем. В то же время он демонстрировал качества настоящего профессионала. Он как бы отделил себя от суда и на каждое заседание приходил с книгой о шпионах, написанной в XIX веке, «Лотос и Ветер», которую читал, когда ход процесса становился неинтересен.
Ребекка Вест писала в одной из своих статей, что Лонсдейл может быть привлекательным благодаря «отношению к своему физическому состоянию, которое не пострадало в тяжелых условиях. После нескольких недель, проведенных в тюрьме, он выглядел так, как будто мог выйти из Олд-Бейли и пойти на ближайший теннисный корт».
Случайно или по расчету, Лонсдейл смог найти тон в обращении к своим слушателям-англичанам. Он смог стать достойным любви англичан к спортсменам, умеющим достойно проигрывать, сделав заявление в середине суда, в котором брал всю вину на себя, снимая ее с Крогеров. Когда он закончил говорить, в зале Олд-Бейли были слышны крики «браво». Он сказал следующее:
«Я делаю это заявление, потому что не хочу, чтобы по моей вине страдали мистер и миссис Крогер… Крогеры знали, что я снимаю тесную квартиру в доме, ключ от которой был у многих членов обслуживающего персонала. Пользуясь этим извинением, я перевез часть своих вещей в дом Крогеров… Я подарил миссис Крогер лампу и подставки для книг, которые казались обычными предметами в быту. Как вы могли убедиться, в этих предметах были тайники, содержавшие различные объекты, представленные здесь. Поверхностный осмотр покажет, что даже списки позывных были копией тех, что были найдены в моей квартире… Ванной Крогеров я пользовался для работы с фотографией. Некоторые химикаты, найденные в их доме, принадлежат мне. Одно время я проводил опыты по микрофотографированию, и полоса целлофана, найденная в доме, — результат этих опытов…
Пока Крогеры были в отъезде, я соорудил тайник, найденный в основании дома, и разместил там радиопередатчик… Я знал, что, если тайник будет обнаружен, я поставлю Крогеров в очень серьезное положение. Я решил получить поддельные паспорта на тот случай, если возникнет такая ситуация.
Я взял фотографии мистера и миссис Крогер и вклеил их в паспорта. Паспорта я спрятал в письменный прибор. Если бы полиция сняла отпечатки пальцев с передатчика, паспортов и других предметов, она бы не обнаружила отпечатков пальцев Крогеров.
В субботу, 7 января, в день нашего ареста, я ходил за покупками с миссис Крогер. Она купила одеяло и ткань. Продавец отдал мне чеки на доставку купленных вещей. Когда я вернулся домой, то увидел, что забыл отдать их миссис Крогер, и решил оставить их у себя на какое-то время. Пока мы ходили по магазинам, я отдал миссис Крогер большой конверт и попросил отнести его к ней домой. В этом конверте лежала моя деловая переписка, и я не хотел брать его с собой на вечеринку, на которую должен был пойти в тот вечер. Я понимаю, что сейчас слишком поздно извиняться, но я полагаю, что лучшее, что я могу сделать, — это принять полную ответственность за свои действия, несмотря на то, чем это может обернуться для меня».
Кто мог услышать эту просьбу и не вспомнить при этом героя «Сказки о двух городах» и его: «то, что я делаю сейчас, гораздо лучше того, что я сделал раньше»?
После этого Крогер сделал заявление, подтверждающее рассказ Лонсдейла. Он объяснил: «Поскольку я встаю раньше жены, я привык слушать утренние новости по радио в наушниках, так как не хочу нарушать ее сон». (Это могло бы произвести впечатление на судей-женщин, но их, к сожалению, не было среди присяжных.)
Миссис Крогер сказала, что Лонсдейл был старым другом семьи, который «много помогал по дому — приносил уголь, выручал с посудой, даже ходил за покупками, несколько раз помогал с фотографиями».
В то время как Лонсдейл принес себя в жертву ради спасения друзей, Гоутон пытался спасти свою жизнь, предложив свои услуги в качестве свидетеля обвинения.
Через день после ареста Гоутон попросил о встрече с детективом Смитом. По словам Смита, Гоутон «хотел заключить сделку, чтобы не появляться в зале суда, а стать вместо этого свидетелем обвинения… он хотел предоставить информацию, которую можно было передать властям и использовать против остальных обвиняемых». Смит ответил, что не может на это согласиться.
Гоутон сказал Смиту, что может по фотографиям опознать русских и поляков, занимающих дипломатические посты в Великобритании и также работающих на секретные службы. Он заявил, что несколько его связных были официальными лицами, которые еще могут работать в Великобритании, прикрываясь дипломатическим иммунитетом. Предложение Гоутона было отклонено, и он предстал перед судом вместе с остальными обвиняемыми.
Заключительные речи адвокатов звучали как примирение с существующими доказательствами. Однако В. М. Ф. Хатсону, адвокату Лонсдейла, удалось заронить семя сомнения, когда он говорил о радиосигналах из Москвы, которые МИ-5 получал в течение нескольких дней после ареста агентов. Он сказал: «Я уверен, что глупость существует везде, но не должен ли этот факт убедить вас, как бы вы ни относились к русским, в том, что, если этот человек русский шпион, его руководители, ответственные за его поступки, кем бы они ни были, должны были к тому времени знать об аресте этого человека.
Мы знаем, что шпионы существуют по обе стороны этого несчастного мира, известно также, что шпионы относительно умны, и кажется невероятным, что его руководство продолжало передавать сообщения, которые, и это они должны были знать, будут прослушиваться МИ-5, чтобы окончательно доказать, что этот человек — русский шпион».
Этот аргумент, какие бы сомнения он не вызвал, не произвел впечатления на присяжных, которые 23 марта в 14 часов 33 минуты удалились на совещание. Они вернулись в 16 часов с вердиктом «виновны».
Приговор, вынесенный Верховным судьей лордом Паркером, был очень строгим — суммарно 95 лет тюремного заключения — самый суровый коллективный приговор, вынесенный в Великобритании в мирное время. Лонсдейл получил львиную долю, причину этого объяснил лорд Паркер:
«Очевидно, что Вы профессиональный шпион. Это опасная профессия, готовясь к которой (а Вы несомненно готовы к ней), человек должен знать, что его могут арестовать. Более того, я понимаю, что из пяти человек, вовлеченных в это дело, именно Вы имели решающий голос».