Глава 10, завершающая седьмую книгу
Амелия не преминула откликнуться на последнее признание миссис Беннет уверениями, что и сама питает к ней те же чувства. Она призналась, что с первой же минуты их знакомства испытывала сильнейшее желание подружиться с ней и что теперь, выслушав ее рассказ, прониклась к ней еще большей симпатией.
– Полноте, сударыня, вы чересчур сурово себя казните; – убеждала подругу Амелия. – По моему мнению, те, кто посмеет вас осудить, попросту лицемеры. В моих же глазах, уверяю вас, вы достойны глубочайшего сострадания, и я всегда буду считать вас безвинной несчастной жертвой.
Амелия собиралась уже удалиться, но миссис Беннет так настойчиво уговаривала ее остаться позавтракать с ней, что гостья в конце концов уступила; она так долго в этот день постилась, ее нежной отзывчивой душе пришлось пережить за это время столько разнообразнейших чувств, что голос природы побудил ее уступить и принять предложение миссис Беннет.
Пока служанка накрывала на стол, Амелия не без доли лукавства осведомилась у миссис Беннет, не квартирует ли по соседству с ней сержант Аткинсон? При этом вопрос ее приятельница залилась густой краской, растерянно переспросила имя сержанта и пришла в такое замешательство, что Амелии не требовалось дальнейшего подтверждения своих догадок. Она, однако же, не стала делиться ими вслух, а пустилась вместо того в рассуждения относительно достоинств сержанта; она не преминула отметить, что тот был сегодня до крайности встревожен, когда стал свидетелем случившегося с миссис Беннет припадка, а в завершение выразила уверенность, что сержант был бы самым лучшим мужем на свете, ибо отличается такой сердечной добротой и учтивостью, какие нечасто можно встретить среди мужчин, а у людей его звания и того реже.
– А почему бы и не среди людей его звания? – возразила миссис Беннет. – Выходит, миссис Бут, что мы почему-то отказываемся воздать должное людям более низкого звания. Я, конечно, не отрицаю значения и преимуществ образования, но если мы поразмыслим над тем, насколько нелепо то образование, которое в большинстве своем получают люди, занимающие высокое положение в обществе, и как мало их наставляют на путь добродетели, то тогда мы вряд ли сохраним надежду встретить сердце, облагороженное образованием. А в какой ничтожной мере так называемое благородное воспитание содействует совершенствованию разума! Мне самой, например, доводилось подмечать у людей простых доброту и проницательность, какие далеко не всегда свойственны знатным особам. А теперь давайте сравним вашего сержанта и лорда, о котором сегодня шла речь, – на чью сторону склонит чашу весов беспристрастный судья?
– Сколь чудовищно поэтому, – подхватила Амелия, – мнение тех, кто рассматривает брак с человеком, стоящим ниже на общественной лестнице, как нечто позорное!
– Самый что ни на есть вздорный и несуразный взгляд, – с горячностью откликнулась миссис Беннет, – противоречащий справедливости, здравому смыслу и человечности, – но особенно несовместимый с религией, которая учит нас не ведать никаких различий между людьми и считать всех ближних своими братьями! Из всех видов человеческой гордыни нет ничего более чуждого христианству, нежели гордость своим положением, и, в сущности, нет ничего более презренного. Воистину, таким людям следует обратить свое презрение против самих себя; для меня презреннее всех те, кто презирает других.
– Поверьте, – подхватила Амелия, – вы высказываете мои собственные мысли. Даю вам слово, что я не устыдилась бы стать женой честного человека, каково бы ни было его положение в обществе. Да если бы я принадлежала к куда более высокому кругу, то и тогда не считала бы унизительным назвать нашего честного сержанта своим мужем.
– Что ж, после такого признания, – воскликнула миссис Беннет, – вы, несомненно, не будете оскорблены одной тайной, которую я собираюсь вам поверить.
– Конечно, дорогая моя, – ответила с улыбкой Амелия, – я признаться, удивлена тем, что вы так долго ее от меня скрывали, особенно после стольких с моей стороны намеков.
– Право же, сударыня, простите, – продолжала миссис Беннет, – но я что-то не припомню ничего подобного; да, вы, возможно, даже не догадываетесь, что именно я собираюсь вам сообщить. Тайна эта состоит в том, что ни одну женщину никто не любил так искренно и так пылко, как вы были любимы сержантом.
– Я любима сержантом… Я? – воскликнула в изумлении Амелия.
– Наберитесь терпения, моя дорогая, и я все вам объясню. Хотя это для вас, как я вижу, неожиданность, но я, тем не менее, говорю вам сущую правду; конечно, вы вряд ли могли ожидать, что скажу вам об этом именно я, тем более с таким добрым к вам чувством, но я хочу откровенно признаться вам в том, что… Впрочем, есть ли необходимость признаваться… ведь вы, я знаю, и без того уже догадываетесь, в чем дело? Скажите мне откровенно, неужто вы не догадываетесь?
– Конечно, догадываюсь, – ответила Амелия, – и надеюсь, что догадка моя верна: мистер Аткинсон – ваш супруг.
– Да, он в самом деле мой супруг, – воскликнула миссис Беннет, – и ваше одобрение безмерно меня радует. Впрочем, говоря по совести, вы непременно должны были одобрить мой выбор, поскольку именно вы во всех отношениях содействовали тому, что я решилась на этот шаг. То, что вы о нем рассказывали, чрезвычайно расположило меня в его пользу, однако еще более сержант покорил меня тем, как он говорил о вас. Одним словом, я убедилась, что он всегда питал к вам такую преданную, искреннюю, благородную и возвышенную любовь, на которую, как я заключила, способен лишь тот, кто и сам обладает истинным благородством, добротой, скромностью, отвагой, нежностью, – одним словом, лучшими человеческими достоинствами. Простите меня, дорогая, но я не знала покоя, пока сама не стала предметом такого чувства.
– Неужели вы в самом деле думаете, – заметила с улыбкой Амелия, – что я когда-нибудь прощу вам, что вы отняли у меня такого поклонника? Ну, а если предположить, что за вашей шуткой скрывается истина, то неужели вы в самом деле полагаете, будто вам удалось подавить такое чувство?
– О, нет, милейшая миссис Бут, – возразила миссис Беннет. – Я лишь надеюсь, что мне удалось направить его в другое русло: поверьте, нет более распространенного заблуждения, нежели считать, будто мужчина, влюбленный в одну женщину, не в силах полюбить другую. Напротив, мужчина, способный любить женщину на расстоянии, полюбит еще пламенней ту, которая с ним рядом. Правда, я слыхала, как один из самых преданных на свете мужей признался в присутствии жены, что всегда пылко преклонялся перед некоей принцессой. Но ведь такого рода чувства обитают лишь в очень влюбчивых и утонченных душах и пищей им служат собственные утонченные переживания, а более существенная пища, с достаточной долей всяких тонкостей в придачу, остается все-таки жене.
Тут подали чай, и миссис Беннет, или, если вам угодно, миссис Аткинсон, предложила пригласить хозяина дома, чему Амелия, однако же, воспротивилась. Она сказала, что будет рада повидаться с ним в любое другое время, но сейчас слишком торопится, поскольку уже три часа разлучена с теми, кто ей дороже всего на свете. Не успев, однако, допить чашку чая, Амелия переменила свое решение и пожелала увидеться с мистером Аткинсоном, заметив, что ей не хотелось бы разлучать мужа с женой.
Служанка ответила, что хозяина сейчас нет дома, но не успела она договорить, как раздался сильный стук в дверь и сержант опрометью вбежал в комнату, бледный и запыхавшийся. Обратясь к Амелии, он вскричал:
– Очень сожалею, дорогая госпожа, что должен сообщить вам дурную весть, но капитан Бут…
– Что! Капитан Бут! – воскликнула Амелия, выронив из рук чашку. – С ним что-то случилось?
– Не пугайтесь, дорогая моя госпожа, – заторопился сержант. – Он, слава Богу, в добром здравии; но случилось несчастье…
– С моими детьми! Что с ними? Они здоровы?
– Да нет же, и они в добром здравии, – ответил сержант. – Прошу вас, сударыня, не пугайтесь. Я надеюсь, что все обойдется… мистера Бута арестовали, но я надеюсь, что сумею вскорости вызволить его из их проклятых лап.