– Поэтому – вот тебе мой вывод. И одновременно дружеский совет. Пусть чеченцы всегда и во всем чувствуют твою твердость.

– Не хотел бы их пугать.

– Ты их не испугаешь, а только добьешься уважения. Повторяю, они уважают только силу.

– Это так.

– Таков, если угодно, их менталитет. И еще одно, Иван Иванович: ты всегда должен действовать с чеченцами на опережение. Исхожу из собственного опыта, от генштабистов это не услышишь.

– Это как понимать – на опережение?

– А я все вспоминаю первую чеченскую, будь она трижды неладна. Знаешь, если о ней задуматься всерьез, можно запросто с катушек слететь. Вот там мы действовали не на опережение, а наоборот, все время как бы запаздывали… А это означает простую вещь: боевики нас во многом опережали. Мы что-то задумаем сотворить, а боевики, глядь, нас уже опередили.

– Можешь привести пример?

– Сколько угодно. Идет война. Или антитеррористическая акция, если тебе так угодно.

– Первая чеченская?

– Ну да. Мы гоняемся за бандами, банды за нами – всяко бывает, сам понимаешь. Но вот, казалось бы, мы ухватили удачу за хвост: банда в огненном кольце, и никуда ей не деться. Как полагаешь, что нужно делать?

– Добивать врага в собственной берлоге.

– Верно. Этого требуют здравый смысл и сама логика военных действий.

Что же происходит на самом деле?

– Вот тут и начинается самое интересное, – Куликовский поднял указательный палец. – Так происходило в первую чеченскую войну, и я не хочу, чтобы то же самое повторилось теперь.

– Враг окружен.

– Видя полную безвыходность своего положения, бандиты просят начать с нами переговоры.

– И вы?

– Ну как же, мы гуманисты. И начальство жмет – никакой лишней крови, врага надо перевоспитывать, коль скоро он сам осознал бессмысленность сопротивления.

– Об итоге догадываюсь.

– Не трудно догадаться. Бандиты валяют дурака, прикидываются идиотами, как можно дольше затягивают переговоры. Между тем по связи – она у них великолепная, не в пример нашей, – вызванивают подкрепление, подтягивают боеприпасы. И как ты думаешь, что в результате?

– Сказка про белого бычка.

– Это в лучшем случае. А в худшем – мы остаемся у разбитого корыта, банда уходит, мы терпим унизительное поражение.

– Детские штучки.

– И они, представь себе, срабатывали. Прошу тебя, Иван Иванович, не поддавайся на такие провокации, пусть даже начальство сверху грызет тебе голову.

– Ты многого хочешь.

– Потому что ты многое можешь!

– Спасибо на добром слове.

– Теперь-то мы немного поумнели, – продолжал Куликовский, сделав добрый глоток пива.

– Пример.

– Вот совсем свежий – из дагестанских событий, когда боевики внаглую вторглись в эту сопредельную республику. Мы зажали их в Карамахи и Чабанмахи прямо-таки в железные клещи.

– И что боевики?

– Применяют испытанный прием: просят вступить с ними в переговоры. Откройте, мол, нам коридор в Чечню, и мы уйдем туда без лишних разговоров. Но наши, слава тебе, господи, немного поумнели. Отвечают: разговор один – либо полная капитуляция, либо через сорок пять минут открываем огонь на полное поражение.

– Вот это дело.

– И только так! Еще одна важная вещь. Чеченцы – хитрый народ, и мы теперь тоже научились пускать в ход всякие хитрости.

– С волками жить – во волчьи выть.

– А в общем, скажу тебе так, Иван Иванович: теперь воевать стало гораздо легче. Раньше политики нам мешали, вставляли палки в колеса. Уж не знаю, в чьих это делалось интересах – этот вопрос оставляем за скобками.

– Почему?

– Боюсь, чтобы его обсудить, нам пива не хватит. Но теперь политики нам не мешают воевать, и это главное.

– Вижу, вижу я это, Константин Борисович. Военные настроены более чем решительно, и это радует.

– Давай, полпред, доводи дело до ума.

– А я знаешь что вспомнил?

– Что?

– Август девяносто шестого. Страшные дни, которые помнят, наверно, все россияне, а уж военные наверняка. Бандформирования захватили Грозный. И ты выдвинул ультиматум – его так и называли тогда: «ультиматум Куликовского».

– Было дело.

– Почему тебе не удалось тогда воплотить замысел? Меня интересует, сам понимаешь, не официоз, а твоя личная оценка событий, – произнес Матейченков.

– Вот тебе тогдашний расклад. Как говорится, из первых рук. Бандиты внезапно захватили город.

– В нем оставались главные очаги сопротивления…

– Ну да, однако речь сейчас не о них. Спустя всего десять дней нам удалось полностью блокировать Грозный, представляешь!

– Бандиты оказались в крысоловке.

– Мало того! Наши разведчики в городе поработали великолепно – слов нет. Передо мной на оперативной карте были нанесены все скопления боевиков в городе, их базы, склады с оружием и боеприпасами. Что оставалось?

– Нанести точечные удары.

– Именно так я и решил. И выдал ультиматум, который ты вспомнил: в городе есть мирные люди, мы не хотим их случайной гибели во время бомбежек или артобстрела. Поэтому пусть уходят – я дал для этого определенный срок.

– Помню, и коридоры определил.

– Два: один в сторону Гудермеса, другой – Аргуна, – кивнул Константин Куликовский. – Оповестил об этом население, как положено.

– Каким образом?

– Телевидения в Грозном не было, я велел повсюду разбросать листовки, в которых обрисовал ситуацию и предложил мирному населению покинуть город.

– А дальше?

– Дальше началась обычная в наших условиях вакханалия, или беспредел, говоря твоими словами. Некоторые наши СМИ, особенно электронные, повели против меня разнузданную пропаганду. Мол, телевидение в Грозном не действует А листовки не все прочитали. И генерал Куликовский сам действует как живодер и бандит с большой дороги: хочет вырвать победу, пустив реки крови, изничтожив мирное население, которое не оповещено о том, что его ожидает… Послушай, Матейченков, ты веришь мне? – неожиданно спросил Константин Борисович.

– Абсолютно.

– Так вот клянусь тебе всем святым, что я говорю чистую правду, и только правду, и ничего, кроме правды.

– Говори.

– Я специально облетал на вертолете, до того, как закончится срок ультиматума, весь Грозный вдоль и поперек, подлетел даже к Гудермесу, и наблюдал, как тысячные толпы мирных жителей тянутся из Грозного прочь по открытым мной коридорам.

– Но может, в тревожных сообщениях СМИ была какая-то доля правды? – сказал Матейченков.

– Тут есть один любопытный психологический нюанс, – произнес Куликовский. – Ты любишь Маяковского? – спросил он неожиданно.

– Маяковского?

– Ну да. Он у нынешних горлопанов сегодня не в чести, но я его уважаю.

– При чем тут Маяковский?

– Сейчас объясню. Видишь ли, он однажды высказал замечательно точную мысль:

– Костя, а ты не перебрал пивка? В такую жару оно может крепко в голову ударять, – улыбнулся собеседник.

– Я могу выпить и впятеро больше, и ни в одном глазу, – заверил генерал-лейтенант запаса.

– Тогда объясни: какое отношение имеет поэт Маяковский к ультиматуму генерала Куликовского?

– Самое прямое. Пойми простую вещь. Если бы я в листовках извещал, что, допустим, раздаются бесплатные учебники для школьников к новому году, или водопровод, давно сухой, с завтрашнего дня наполнится водой – допускаю, эти вести могли бы дойти не до всех: «Радость ползет улиткой». Но если речь идет о жизни и смерти… Извини меня. Любой, кто прочтет такую листовку, двадцать соседних домов обежит, чтобы проинформировать соседей. «У горя – бешеный бег». Согласен?

– Ты прав.

– Потому мне и было дьявольски обидно слушать и читать напраслину, которую на меня возводили некоторые наши газеты и телевидение, все – ужасно независимые, дальше некуда!

– Но тебе, в конечном счете, плевать на них.