Царь засвидетельствовал свою любовь к соколиной охоте составлением устава, или «Урядника сокольничьяго пути». Здесь он называет ее «красною и славною птичьею охотою», ибо «красносмотрителен и радостен высокий сокола лет». Поощряя служилых людей к ней, он собственноручно приписывает следующий «прилог»: «делу время, потехе час». Посол германского императора барон Меерберг, желая снискать царское расположение, всячески выказывал свой интерес к этой охоте. Царь, награждая его за это своим вниманием, посылал к нему своих сокольников для показу, с лучшими кречетами и другими ловчими птицами. Этот дипломат даже снял с любимого государева кречета портрет и приложил его к описанию своего путешествия в Московию.
Но, предаваясь охотничьей потехе, государь прилежно занимался государственными делами; он высоко ставил свою царскую самодержавную власть и оберегал ее от всяких посягательств на нее, хотя бы они шли от «собиннаго друга» и патриарха всех северных стран, каким был Никон. Государь всея Руси, он был одним из последних ее собирателей, присоединив от Польши к Москве Малую Русь. Своим законодательством («Соборным уложением» — подлинник его в виде столбцов хранится в Архиве Министерства иностранных дел), он продвинул вперед русское право вообще, и в особенности государственное, оградив Царское Величество не только от восстания на него и неповиновения, но и от малейшего его оскорбления. На Москву свою он смотрел, как на новый Цареград, и был очень рад поместить в первопрестольном соборе икону Влахернской Богоматери, которая считалась покровительницею второго Рима. Относительно блеска своей обстановки, он для Восточной Европы был тем же, чем для Западной был Людвиг XIV. Ни один из государей не окружал себя таким величавым этикетом и такой ослепительной роскошью, как Алексей Михайлович. Это обуславливалось не одним только накоплением царских сокровищ в Москве, но и самыми воззрениями и чувствованиями государя. Он внес живую мысль и искреннее настроение в те величавые и роскошные обряды царских выходов, приемов послов и церковных празднеств, кои, будучи совершаемы без подобающего одушевления, обращаются в блестящий формализм. В этом, как и в семейной жизни, государь был верен заветам и уставам своих царственных предшественников.
Государь был любящим супругом и примерным отцом своей семьи. Мы привели уже портрет первой его супруги царицы Марии (Милославской). Воспроизводим портрет и второй супруги его Натальи Кирилловны (Нарышкиной). Она, по словам одного иностранца (Рейтенфельса), была блестящей красоты, стройная станом, с челом возвышенным, пленяла звонкой сладостной речью.
Алексей Михайлович много заботился об обучении не только своих сыновей, но и дочерей, коим в учителя дал ученого Симеона Полоцкого. В новый (1 сентября) 1674 год он объявил старшего сына, тринадцатилетнего царевича Феодора, своим наследником. «Действо» (церковно-государственный обряд) происходило в этот раз на Красной площади, в присутствии двора, духовенства, народа и иноземцев. При этом царевич поздравлял отца и патриарха с Новым годом и говорил речь. Царевича показывали в этот день в Архангельском соборе иностранным послам и находившимся в Москве малороссиянам (сыновьям гетмана Самойловича).
За два года перед тем, 30 мая 1672 года, родился царевич Петр. Народ в своей песне так сказывал об этом событии:
Ранним утром колокола Кремля и Москвы разнесли повсюду весть об этом событии, и царь-отец уже в 5 часов утра был на благодарном молебне в Успенском соборе и ходил к Михаилу Архангелу и в Вознесенский и Чудов монастыри. В Благовещенском соборе возвел в окольничьи отца царицы Кирилла Нарышкина и ее воспитателя Матвеева. Во дворце в этот день угощали бояр и думных людей и других поздравителей водкой, фряжскими винами и плодами, а 1 июля был обед для бояр в царицыной палате. 29 июня в Чудовом монастыре происходило крещение младенца; крестным отцом был брат царевича Феодор, а крестной матерью тетка, царевна Ирина Михайловна. На следующий день был крестильный стол в Грановитой палате. Так встречен был в Москве на заре своей жизни Петр I…
Царь Алексей Михайлович еще с пятилетнего возраста начал учиться грамоте. С этого времени, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его Филарет Никитич и бояре стали дарить ему книги, а отец приставил к нему в учителя дьяка Василия Прокофьева, который прилежно учил его чтению, письму и даже церковному пению. По дошедшим до нас сведениям, ученье его заключалось в чтении книг Св. Писания и церковного богослужения. При живых способностях и любознательности царственного ученика учебные годы не пропали для него даром. Разнообразным чтением и беседами с образованными людьми он всю жизнь пополнял свои познания. По смерти своего отца, он заметно выдавался из ряда своих современников своим умом и интересом к образованию. Молодой государь не только писал отличным, как мы видели, почерком, но имел склонность к писательству. Он любил писать длинные письма, выражавшие способность живо подметить и картинно передавать свои мысли и чувства. Немало осталось от него записок, заметок и даже описаний походов, московских событий и даже случаев на охоте и т. д. Государь любил и устно говорил речи, как, например, при отпуске воевод в поход и при других торжественных случаях. Даже в одном письме его к Ромодановскому мы видим опыт царя писать стихами…
Царь сочувствовал развитию на Руси образования и ее сношениям с государствами Запада, начиная с Франции и Германии, и Востока, кончая Китаем и Индией, и не чуждался перемен и нововведений.
Нечего и говорить о том, что царь Алексей Михайлович не мог быть сторонником того умственного застоя, который выразился в расколе, в протопопе Аввакуме и им подобных, и готов был содействовать насаждению в России школ и разных нововведений, поддерживал и приближал к себе лиц такого же направления.
Представителями их являются патриарх Никон, Ф. М. Ртищев, А. А. Ордин-Нащокин и А. С. Матвеев. Пред этими русскими людьми открывались два пути образования: один греко-славянский, верный началам православия, другой путь — западный, проложенный в чуждом нам католическом и протестантском мире.
Запад пережил уже к этому времени эпохи открытий и изобретений, возрождения наук и искусств и реформации. Ко времени Алексея Михайловича Италия, например, выставила уже не только предтеч Возрождения, какими были Данте, Петрарка и Боккачио, и великих художников Возрождения, какими являются Рафаэль, Микеланджело, Леонардо да Винчи, таких представителей науки, как Макиавели и Галилей; Германия — Эрамза и Рейхлина, Коперника и Кеплера; Франция — Декарта и Рабле, а там начался славный век Людовика XIV, с Корнелем, Расином, Мольером и другими; Англия уже имела Шекспира, Бэкона, Мильтона, Ньютона и других.
Но русские люди, в силу исторических условий отделенные от общей жизни Запада, опасливо относились к западно-европейской образованности, как основанной на католическом и протестантском инославии. Однако потребность в образовании чувствовали сам царь и те люди, коих он приближал к себе; но все боялись учиться у людей Запада, как у инославных. Предпочтение оказывалось грекам и западно-русским ученым, усвоившим западноевропейскую образованность, потому что те и другие были православными и не могли стирать особенностей в верованиях, воззрениях и обычаях русских людей. Только некоторые обращались к полякам и западным славянам, неправославным. Патриарх Никон входит в сношения с греческими патриархами и посылает на Восток за древними греческими и славянскими рукописями Арсения Суханова.