Но следы, оставленные на земле одним из посетителей, привлекли все же внимание гестаповца: их оставили даже не сапоги, а сапожки, которые могли принадлежать разве что подростку. Но сапог такого размера обувные фабрики армии вообще не поставляли! Более того, рисунок подошвы не соответствовал рисунку подошвы германского сапога!

Отпечаток ладони в перчатке, оставленный на стеллаже, тоже был каким-то детским. Судя по всему, фельдфебель и солдат обычного роста на склад не заходили, снаряд явно похитил маленький солдат с детской ладонью, обутый в нестандартные сапоги, тот, кого обер-ефрейтор Юнг описал как почти подростка.

— Но ведь не могли же русские взять на такую операцию ребенка, господин доктор! — недоуменно протянул лейтенант войск СС Шмидт.

И тут доктору Фишеру пришла в голову неожиданная мысль:

— Это и не был ребенок, лейтенант. Это была женщина!

Следователь гестапо Шмидт имел все основания считать себя неудачником. Его однокашники ходили уже в гораздо более высоких чинах, а он по-прежнему оставался лейтенантом войск СС. Да и следователем он стал совершенно случайно, после ранения в карательной экспедиции против ровенских партизан, а то сидеть бы ему командиром взвода эсэсовском полевом полку и ожидать с тоскливой неизбежностью конца от партизанской пули.

Вести следствие он не умел, потому ему поручались лишь дела очевидные, не требующие профессионального мастерства. Единственное, что он мог, это допрашивать с пристрастием, для чего, как известно, требуется минимальная физическая сила и определенные наклонности характера.

В другое время Фишер не стал бы выкладывать Шмидту свои соображения, но сейчас Шмидт был лицом официальным, первым следователем (он дежурил в ту ночь по управлению), прибывшим на склад, и волей-неволей Фишер обращался к нему:

— Да, лейтенант, несомненно, женщина, и в этом пока наша единственная зацепка. Кстати, мы знаем о ней не так уж мало: размер ноги, ширину шага, заметьте, что здоровые люди на ровной местности, если они не спешат, всегда делают шаги одинаковой ширины. Мы знаем, как она ставит ступни, у нас есть отпечаток её ладони. К тому же, я не сомневаюсь, что обер-ефрейтор Юнг сумеет ее опознать.

— Но для этого нужно сначала ее задержать, — почтительно вставил Шмидт.

— Очень дельное замечание, — с нескрываемой иронией парировал Фишер, — и боюсь, что нам всем придется в лепёшку разбиться, но разыскать эту ночную красавицу. Кстати, лейтенант, я уверен, что она местная жительница. За линию фронта русская разведка обычно забрасывает женщин-радисток, которых никогда не привлекают к подобным операциям, у них другая обязанность — связь. Скорее всего это местная, хорошо знающая город, имеет, видимо, связи. Не исключено, что их было и не трое, а больше, для прикрытия отхода хотя бы.

Фишер умел рассуждать логично. Теперь он действительно был уверен, что маленький солдатик — женщина и что рано или поздно в таком небольшом городке, как Луцк, сумеет ее разыскать. И снова тяжелая мысль заставила его нервно передернуть плечами: поздно, будет слишком поздно. Даже если он и поймает девчонку, снаряд уже будет далеко…

Заставы на дорогах не принесли успеха ни в этот, ни в последующие дни. Было задержано и подвергнуто обыску несколько сот человек. Кого только не было среди них: и офицеры вермахта, и немецкие коммерсанты, и крестьяне, приезжавшие на базар из окрестных сел, и два деревенских попика, страшно смущенных тем, что при обыске им бесцеремонно задрали рясы.

И ни у кого из них не было обнаружено ничего похожего на смертоносный баллон: ни у офицеров, ни у коммерсантов, ни у крестьян, ни у двух попиков.

Заряд исчез, растворился без следа. Когда первые гитлеровские патрули перекрывали ближние и дальние выезды из города, Василий Неудахин уже передал пакет с баллоном партизанскому связному, поджидавшему его на «зеленом маяке», а этот связной под усиленной охраной в тот же день доставил его в Цуманские леса, в штаб особого чекистского отряда «Победители».

13

Два дня в отряде ждали обещанный самолет из Москвы. И не дождались: по всему маршруту стояла нелетная погода. Самолеты, конечно, вылетали, но из-за низкой свинцовой облачности, окутавшей землю, словно ватным одеялом, летчики так и не смогли разыскать лагерь. И тогда из Москвы поступил новый приказ: немедленно доставить баллон с ОВ в расположение советских войск своими силами. В приказе сообщалось, что командиры всех воинских частей по линии фронта будут предупреждены.

Командование отряда перебрало имена десятков разведчиков и бойцов, чтобы отобрать тех, кто, невзирая ни на какие препятствия, сумеет выполнить ответственнейшее задание. Отобрали троих: Серафима Афонина, Владимира Малышенко и Василия Таланова. Старшим назначили Афонина. Высокий темноволосый парень с голубыми глазами, он был превосходным разведчиком, хотя в своей предыдущей жизни учителя сельской школы к этой роли никогда не готовился.

Сима, как звали его друзья, был родом из Мордовии. Война застала его на действительной службе неподалеку от Ровно. В один из самых первых дней он был ранен и контужен в бою. Очнулся за колючей проволокой в ровенском лагере для военнопленных. Как только Серафим немного оправился после ранения, он с несколькими командирами бежал из лагеря, сумел укрыться в городе, а затем стал активным участником группы ровенских подпольщиков.

Афонин выполнял важные задания командования, несколько раз действовал совместно с легендарным Николаем Кузнецовым. Был смел, хитер, выдержан. Как сельский житель, прекрасно ориентировался в лесу. Словом, с любой точки зрения он подходил для выполнения той миссии, которая ему теперь предназначалась. И вот один за другим трое разведчиков входят в командирский «чум». Все готовы к переходу. Собраны вещевые мешки с продовольствием, в порядке оружие: пистолеты, ручные гранаты, ножи. Больной Медведев, лежа, на кровати, дает последние указания. Перед ним карта.

— Вот ваш маршрут, — морщась от боли, с трудом говорит Дмитрий Николаевич. — Пойдете прямо на север. Идти будете лесом, по компасу. Пройдя двадцать километров, выйдете на поляну. Пересечете ее с юга на север и снова углубитесь в лес. Через десять километров повернете на восток. Лес окончится, и вы окажетесь на горыньской пойме севернее Степани. Здесь вам предстоит переправа через Горынь. На той стороне снова войдете в лес. Там же, в лесу между Сарнами и Степанью, вы должны выйти на наши передовые части. Пойдете вечером, пакет получите перед выходом. Пока отдыхайте.

В пять вечера одного только Афонина снова вызвали в штаб и вручили ему продолговатый объемистый пакет, обшитый плотной мешковиной. Дали инструкцию: не раскрывать, в случае самой крайней опасности уничтожить. Если вдруг не встретят, требовать от любого бойца, чтоб доставили в штаб дивизии. Оттуда немедленно отправят в Москву.

Далее следовало указание, кому именно в Москве надлежит Серафиму Афонину вручить пакет. Сам разведчик о его содержимом узнал только спустя много лет.

Когда партизаны вошли в лес, уже стемнело, воздух был чист и прохладен. Первый переход длился без остановки до самого утра. Останавливались лишь для того, чтобы сверить по компасу правильность взятого направления. Утром немного отдохнули и пошли дальше. Теперь дорога пролегала не по лесу, а торфяному болоту. Идти было трудно: сапоги вязли, каждый шаг требовал усилия, ноги гудели от усталости.

Настоящий привал сделали только в полдень, прямо на болоте, лишь выбрали местечко посуше. Закусили хлебом и самодельной партизанской колбасой. Мучительно хотелось спать, но не ложиться же в мокрый торф. Разыскали старую, поваленную бурей осину и решили спать по очереди на стволе: один будет спать, а другие, придерживать, чтоб не свалился. Так и отдохнули, каждый урвал минут по сорок беспокойного сна на этой странной постели… Остаток дня и вся ночь ушли на то, чтобы выбраться из болота на твердую почву.