Потом, однако, Стелла оживилась и затеяла игру с ракушками, которые до того собирала в ладонь, старательно выискивая нужные в мокром песке.

«Как ты думаешь, что это?» – показывала она мне одну, вытянутую и закругленную на концах с узкой извилистой трещиной посередине.

«Похоже на треснувшее блюдо», – неуверенно отвечал я, и Стелла сердилась: – «Примитив! Сколько тебе лет – семьдесят? Не будь такой занудой, напряги мозги».

«Может, тропа в ущелье?» – гадал я наудачу.

«Слишком просто, каждый может, – опять не соглашалась она, – давай по серьезному – уж если взялся, то не увиливай».

«Ну ладно, это стена твоей комнаты с лопнувшей по шву штукатуркой, которую ты видишь, просыпаясь, и день сразу кажется несчастливым», – фантазировал я многословно, втайне надеясь, что меня похвалят, но Стелла лишь кривилась: – «Нет, бесполезно, ты даже не присмотрелся как следует. Я думала, ты внимательнее, а ты такой же ленивый, как все прочие. Думаешь, обе половинки одинаковые? Разве не видно, это же Гиббс…» Она сунула мне раковину, и, повертев ее на свету, я увидел, что, действительно, трещина разделяла две разные поверхности – одна была покрыта матовой патиной, словно иссеченная песчинками, а другая казалась глянцевой и нетронутой, невозмутимой и безликой.

«Да, похоже», – признавал я важно, стараясь сохранять достоинство, а моя спутница, не слушая, уже вертела у меня перед глазами следующую шараду. Эта ракушка была сточена в глубину посередине, словно греческая омега, а ее края завивались круглыми несимметричными локонами.

«Давай-ка что-нибудь поинтереснее», – деловито требовала Стелла, заглядывая мне в лицо.

Я честно размышлял какое-то время, но ничего остроумного не шло в голову. «Парик на монахине», – предложил я наконец, но Стелла лишь отрицательно помотала головой.

«При чем тут монахиня? – пробормотала она чуть слышно. – Кто тут монахиня?..»

«Две волны подряд – большая и поменьше», – старался я ее убедить, настаивая и поясняя жестами, и Стелла верила казалось, признавая, что, да, это близко, но все же не то, не то. «Что связывает твои две волны? – горячилась она. – Посмотри, вон их много, выбери похожие на это. Сам видишь, каждая отдельно, просто не хочешь постараться».

«Ну ладно, не знаю», – сдавался я тогда, и она говорила непреклонно: – «Это – ночь между двумя днями – дни, видишь, одного свойства, хоть похожи и не до конца. А между ними – перемычка, ночь, изогнутая вверх, грациозная и хрупкая, в ней нельзя задержаться надолго, тут же скатишься – то ли в какой-то сон, очнувшись уже впереди, то ли назад, в воспоминание, и тогда прошедший день словно и не захочет с тобой расставаться. У тебя такое бывало?»

«Может и бывало», – отвечал я, готовясь защищаться. Что-то внутри ощеривалось воинственно, но нет, никто не нападал, выискивая слабые места, мне уже снова предлагали ракушку на ладони – походящую на вытянутый плавник, острый и длинный, на другом, широком конце закругляющийся спиралью, рисунок которой сужался и сужался, стягиваясь в точку.

«Ну а с этим как?» – Стелла хитро смотрела на меня, и я почувствовал, как что-то откликнулось во мне, будто ударили по клавишам невидимой рукой, всколыхнув застоявшуюся память.

«Это – как рвануться прочь, – сказал я не очень уверенно, не зная, поймут ли меня, и повторил еще раз: – Рвануться в сторону, отважившись на побег. Вот тут – прямой путь, сворачивать некогда, а позади водоворот – закружит и не вырваться…»

Стелла перебила, закивав, очевидно довольная мною: – «Вот видишь, в чем-то мы с тобой схожи – и я думала про это. Но там, позади, не только водоворот, но еще и чей-то внимательный глаз – присматривает, чтобы не отпустить…» Она еще что-то говорила, а у меня завертелось в голове: Гиббс-ночь-побег – случайно или нет? Недавняя постыдная попытка вспомнилась тут же, и жутковатые трели ночных дюн зазвучали в ушах. «Гиббс-ночь-побег», – начал было я вслух, но Стелла уже бежала вперед вприпрыжку, веселясь и не слушая меня. «Поиграли и будет, теперь – купаться!» – кричала она, океан шумел грозным фоном, и я понял, что расспрашивать не стоит – мне все равно не скажут больше, чем хотели.

Идея с купанием не вызывала воодушевления – было вовсе не жарко, ветер пробирал даже сквозь плотную куртку. «Слабак! – определила Стелла. – Смотри», – и быстро сбросила с себя всю одежду, вовсе меня не стесняясь. Ее худое мальчишеское тело тут же покрылось гусиной кожей, но она смело шагнула в воду и через миг уже плыла прочь от берега, сильно взмахивая руками и подныривая под набегающие волны. Я стоял и смотрел, то и дело теряя ее из вида, боясь за нее, но почему-то зная, что океан не причинит ей вреда. «Иди ко мне…» – крикнула Стелла, переворачиваясь на спину, но я лишь помахал рукой, чувствуя себя смешным и неловким.

Она купалась долго, потом, выбравшись на берег, стояла на ветру, обсыхая, наблюдая с усмешкой как я отвожу глаза, не решаясь глядеть в открытую на ее узкие бедра и маленькую грудь. «Если бы ты разделся, – сказала она лукаво, – то мог бы меня обнять, но раз ты такой мерзлявый и скучный, то ничего тебе не будет». Я улыбнулся растерянно, а она показала мне язык и стала не спеша одеваться, потряхивая мокрыми волосами.

Мы пошли назад. Стелла посвежела и раскраснелась после купания – казалось, все ее горести позабыты, она резвилась, как девчонка, бросалась в меня ракушками и визжала, спасаясь от слишком резвых волн, грозящих захлестнуть песок под ногами. Вокруг по-прежнему не было ни одного человека – я подумал даже, что, быть может, сюда никогда до того не добирались люди. Приятно было ощущать себя первооткрывателем, безраздельно владеющим теперь и этим берегом, и свинцовыми волнами, и счастливой дикаркой с мокрыми волосами – если знать, что никто не отнимет, то можно много отдать взамен. Столицу и Гретчен? – Пожалуй. Юлиана? – Почему бы и нет?..

«Отвернись, я хочу пи-пи», – протянула Стелла детским голоском, притворно потупившись. Я повернулся к ней спиной, всматриваясь в океанскую даль, уходящую к едва заметному горизонту, где небо, вновь нахмурившееся и сплошь покрытое облаками, смыкалось с безграничной водной поверхностью. Ветер еще усилился, вероятно предвещая новую непогоду. Обрывки темных туч стремительно неслись с севера на юг, проплывая под облачной завесой хлопотливыми вестниками грядущих бедствий, не имеющими минуты для передышки. Я тщетно искал порядка в их рядах, пытаясь разгадать сбивчивые знаки, чтобы откликнуться своим языком, но посланники, очевидно, не рассчитывали на меня, и одинокий разум пасовал перед невнятной чужеземной волей. Несколько раз мне казалось, что вдали мелькали какие-то точки, то сбивавшиеся в стаю, то опять расходившиеся веером, и я вглядывался в пространство до рези в глазах, но опять и опять оказывался обманут океанской рябью и грязно-серыми клочьями сгустившейся влаги.

«Что ты высматриваешь там?» – спросила Стелла, неслышно подойдя и испугав меня, так что я обернулся порывисто, с трудом возвращаясь к действительности.

«Черных пеликанов, – грубовато пошутил я в ответ. – Их от меня будто прячет кто, ни одного еще не видел…»

Однако, шутки не получилось. Стелла отшатнулась, словно ее ударили, отвернулась от меня и насупилась. Ее плечи опустились безвольно, лицо сморщилось и постарело. Какая-то пугающая безысходность проглянула на миг во всем ее облике, я почувствовал, что сказал что-то очень неприличное, и тронул ее за руку виновато, но она злобно отдернула руку и не оглядываясь пошла вперед. Я пристроился рядом, чуть сзади, пытаясь взять в толк, что же произошло, и ругая себя за что-то, чему не знал названия.

«Черных пеликанов не высматривают, – сказала наконец Стелла после того, как мы прошли в молчании несколько минут. – Каждый знает, они сами тебя высмотрят, если нужно – неужели я выгляжу такой дурой, чтобы не понимать?» Она остановилась, обернулась и сердито посмотрела на меня: – «Ты думаешь, ты можешь говорить такие вещи вслух при мне, поддевать своими шуточками, потому что никто не вступится? Думай, что хочешь, но мне не нужны эти намеки, и потом – кто ты мне, что ты мне?.. Вы все можете провалиться с этой вашей взрослой жизнью, с этими играми вашими, от которых воротит, а меня не трогайте, мне и так неплохо!» – и снова отвернулась и пошла вдоль берега к дому, не глядя на меня и больше не говоря ни слова.