— Знаешь, при всей своей лощености, Добролюбов был настоящей гнидой. Бывало, смотришь в глаза и плюнуть хочется.

— Не скажи, Серый. Его многие любили. Особенно бабы…

Тубольцев ничего не ответил, решив, что самое лучшее, что можно сделать, — держать свои домыслы при себе. В конце концов, это не его собачье дело. Убийство — это грязь, черта, которую мало кто переступит, сколько бы гадости не плескалось внутри. От Лехи Златарева он всегда видел только хорошее, да и судить кого-либо он права не имел. Морального. Человеческого. Никакого.

Он знал человека, у которого был веский повод расквитаться с Добролюбовым.

И Златарев, похоже, догадывался о его подозрениях, но не подавал виду.

А ведь он мог — Леха Златарев — вполне мог хлопнуть Добролюбова.

И силы, и ярости у него бы хватило.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Чеченец

Глава 1

Летящей походкой Настя выпорхнула из здания милиции и нажала кнопку сигнализации. Серебристо- серая «девятка» приветливо подмигнула ей передними фарами. Чеченец, ковыляя, шел следом, волоча за собой гитару. Видно было, что сил у него немного, и еще чуть-чуть — и он рухнет прямо на асфальт. Но Настя по опыту знала, что пытаться помочь ему — дело неблагодарное. Брат никаким образом не хотел признавать себя слабым, и даже сейчас, когда культя ноги распухла так, что джинсы едва не лопались, он ни за что не оперся бы на заботливое женское плечо.

Он и раньше был довольно упрямым. Тогда, когда руки и ноги были целыми, а собственное отражение в зеркале не вызывало отвращения. Но сейчас… Если бы Настя сказала ему — «иди, куда глаза глядят» — он бы ушел, не оглядываясь. Не думая о том, что кроме сестры ему никто не протянет руку помощи, да ему и не нужно было…

Жизнь для Чеченца складывалась такой, какая она есть, без взлетов, надежд и порывов, способных увлечь, зажечь в душе трепетный огонек, рискующий перерасти в бушующее пламя. Это когда ты знаешь, что где-нибудь тебя будут ждать с распростертыми объятиями — друзья или любимая женщина, что твои дети не будут стыдиться и пугаться собственного отца, — только тогда ты стремишься жить полноценно, выбирая для себя лучшее. А для некоторых лучшего уже и не надо.

Настя искоса посмотрела на брата, сидевшего рядом на пассажирском сидении. Ей была видна его правая сторона, в профиль. Светлые волосы, собранные в хвостик на затылке, тонкий правильный нос — точь-в-точь, как у нее, только немного крупнее, белесые пушистые ресницы. Несколько прядей кудрявились на лбу и на висках…

Сейчас он был красавец. Если бы у них было достаточно денег, лицо брата можно было бы восстановить. Лицо, но не душу…

А когда-то все было по-другому. Когда-то они были счастливы. Или, по крайней мере, старались быть счастливыми, закрывая глаза на мелкие неурядицы, которые подбрасывала жизнь, как прикормку, очевидно, заранее подготавливая к тому, что вскоре наденет резиновые сапоги и придет рыбаком — закидывать удочку, чтоб потом безжалостно вонзиться крючком в горло…

Юность казалась безоблачной. Родители баловали, не жалели ни денег, ни времени. Все кружилось вокруг них — детей. И никто не задумывался о том, есть ли между родителями чувство, именуемое любовью. Зачем — они ведь всегда вместе и казались довольными. Но иллюзия счастливой семьи громко рухнула вскоре после того, как старший брат Денис женился.

Отец заявил, что уходит из семьи к другой женщине, которую любит уже несколько лет. К женщине, которую давно мечтает назвать своей женой, но все никак не решался.

А мать он не любил. И только спустя столько лет, Настя наконец поняла, почему. Поняла, и сумела простить ему тот страшный бумеранг, запущенный не со зла, но отточенный, как лезвие бритвы, что безжалостно срубил не одну макушку.

Юрке тогда было восемнадцать, и мать всеми средствами старалась откупить его от призыва. Готовилось куча липовых справок — брат был здоров как бык. Но когда отец вдруг ушел из дома с чемоданом в руках, жизнь полетела вверх тормашками. По злой случайности, это событие совпало с осенним призывом, и на следующий день, не сказав никому ни слова, Юрка отправился в военкомат.

Должно быть, в этот момент рухнули его собственные замки, которые он строил на песке. Он верил, словно котенок, что только родился и еще не обсох, верил в семейное счастье, в стабильность и благополучие жизни. Он верил… и не сумел принять правду, поэтому объявил протест.

После ухода отца и бегства младшего брата, Настя осталась одна — вместе с матерью и новоиспеченной семьей Дениса. Но лучше бы она тоже сбежала куда-нибудь.

Мать стала невыносимой. Единственной темой для разговоров, была новая жена отца. Все ее достоинства, недостатки, фотографии, постоянное «чем она лучше?».

Настя вдруг превратилась в стерву, потому что «вся в отца». Невестку она стращала, что Денис — как и все мужики — кобель, и у него явно не одна на стороне. И скорей бы ей забеременеть, пока это не сделала другая.

Сходить с матерью на рынок было вообще кошмаром. Едва на девушку обращали внимание мужики — а где, спрашивается, видано, чтоб мужики на молодых девиц не глядели — мать предсказывала ей, что, мол, скоро семьи разбивать начнет — наследственность у нее такая. Настя держалась из последних сил.

Уйти было некуда. Не к отцу же в его новую чужую семью? И не к бабушке, которая все время ворчала, что «бросили мать, гады, а она всю жизнь, всю душу им отдала»…

И тут подвернулся Артур. Он жил на соседней улице и частенько поглядывал на Настю, еще в школе, когда она была соплей зеленой, а как выросла, расцвела, ему возле Настиного дома, что медом помазали. Хорош он был собой — высокий, черноволосый, при квартире и машине, да только не к душе…

Но, как известно, из двух зол выбирают меньшее. Хоть и слыла Настя красавицей, никто из сокурсников замуж не звал: молодые были все еще. В голове — гулянки да кутеж. Да и встречаться Насте особо ни с кем не хотелось. Перед лицом — отцово предательство да упреки матери. Боялась, что в таком аду ее любовное счастье не приживется.

Недаром боялась…

Тут и появился Артур: с цветами, подарками, походами в кино и скромными поцелуями на прощание. Знал, что ухаживает за девицей и не давил. Но это Настенька и купилась — на уважение это липовое. Думала, что раз не любовь, так ласка разожжет скупой огонь в семейном очаге. Разожгла — полыхнула и сгорела, оставив дымящееся пепелище.

Артур оказался человеком скупым. Денег давал ровно столько, сколько по его мнению нужно было. Да и ласки от него особо не дождешься, разве что когда выпьет. А уж если сильно выпьет — все вокруг крушит, а потом уходит и до утра домой не показывается.

Не было семейного счастья, не было. Одна тоска горемычная. Настя похудела, как тростинка, осунулась. А однажды утром не смогла подняться с постели: голова кружилась, тошнило. Артур грубо растолкал жену, прекрасно видя, что той нездоровится, и буркнул:

— Что разлеглась, словно барыня. Завтрак подавать кто будет? Или я даром тебя кормлю?

Даром или не даром — этого Настя не знала, да и знать не хотела. Следующие события в ее жизни завертелись, что январская вьюга. Колючая, холодная вьюга.

Она забеременела… Но как можно рожать от такого ублюдка, как Артур? Даже то, что в ребенке наполовину будут ее собственные гены, не избавляло от мысли, что у нее родится не человек — монстр, с ангельским личиком. И Настя решилась на аборт.

После этого она уже не могла оставаться с Артуром. Она собрала вещи, но уйти не успела: прямо на пороге ее настигло страшное известие.

Юра погиб.

Эта новость подкосила ее, словно серпом по босым ногам.

Он ведь писал ей. Писал совсем недавно — месяца три назад. Окунувшись с головой в собственные проблемы, Настя и не заметила, как пролетело время.

Никто не знал, что его роту отправили в Чечню. Никто, кроме матери, но она почему-то молчала. Как будто это совершенно естественно, когда твоего сына отправляют в самый разгар военных действий, где люди умирают ежедневно.