О том, что ниточка с портретами Бакунина ведет к Петрусенко, убеждает сообщение ленинградских чекистов. При задержании во время перестрелки был убит фашистский разведчик. Судя по всему, он и Петрусенко — одно и то же лицо. У него в портфеле оказался журнал, в котором помещен портрет Бакунина.

Трубицин задал давно мучивший его вопрос:

— А почему для пароля был избран именно портрет Бакунина? Не проще ли было взять, скажем, портрет известного писателя. Доступнее, хлопот меньше.

— Не всегда более доступное удобно. Ведь как могла осуществляться связь? Кто-то пришел в дом в поисках, скажем, друга по армейской службе. Покажи портрет Пушкина, можно нарваться на неприятность. Каждый школьник разоблачит. Так что в данном случае при выборе портрета учитывалось, что он должен быть доступен, безобиден, но в то же время не слишком известен. И вот еще какая мысль. Связь могла быть установлена почтой с помощью письма, на марке которого окажется условленный портрет.

— А есть марка с портретом Бакунина?

— Не знаю. Пришлось бы и это уточнять при необходимости. Так что при выборе портрета я вполне допускаю элемент случайности. Не надо забывать, в каких условиях завязывался узелок. Была идея пароля (вот почему мы искали аналоги), а во что она выльется, зависело от того, что окажется под рукой — журнал, где опубликован портрет, отрывной календарь или какая-то книга. А потом, у Петрусенко не было полной уверенности в новых знакомых, чтобы вооружать их основными средствами и паролями связи. Да и сам он тогда был изолирован от своего центра. А содержание напутствия и роль пароля ясны: вживаться и ждать сигнала. Им же долго ждать было невмоготу, затеяли игру в организацию. А начав, уже трудно было остановиться, тем более, что Сергееву понравилась роль идейного вожака.

Трубицин уже был у дверей, когда Аликин задержал его:

— Василий Матвеевич! На всякий случай выясни, есть ли марка с портретом Бакунина. Между делом, конечно. Знаешь, не люблю, когда вопрос остается без ответа.

Олег СЕЛЯНКИН

Ценою собственной жизни

Человек обычно даже не догадывается, что совершает поступок, достойный подражания, что его жизнь становится примером для других; он просто честно выполнял свой долг — долг человека перед Родиной, перед своим народом. Не это ли подтверждает жизнь пермского чекиста Александра Демидовича Шляпникова.

Он родился в 1903 году в семье крестьянина-бедняка. Едва ему исполнилось одиннадцать лет — почти одновременно умерли отец и мать. Остались в избе-развалюхе пять братьев и сестренка — теперь старшая в семье; ей исполнилось уже двенадцать лет. На нее и Александра легли все заботы о младших.

Безрадостная жизнь не сломила, а закалила парня, заставила многое увидеть и понять. Почему в деревнях народ от голода пухнет, а богатеи едва от жира не лопнут? Несправедливо это, так жить нельзя! И когда пришла Советская власть, и потом, когда в их деревне стали сколачивать коммуну «Путеводная звезда», Александр Шляпников понял: он начинает новую жизнь.

Крестьяне вздохнули: казалось, самое страшное уже позади, но чудовищная засуха 1921 года сгубила молодую коммуну, еще не пустившую настоящих корней. И чтобы младшие братишки не умерли с голоду, Александр, закинув за спину тощий мешок, ушел из родной деревни искать спасительную работу.

Через год его, добровольца, призвали в армию. Там, в армии, в 1927 году, он стал членом партии, ибо всем сердцем поверил в святую правду ее дел и целей.

А в феврале 1928 года Шляпников стал чекистом. Он твердо решил посвятить свою жизнь борьбе с врагами Советской власти. В те годы их было предостаточно, врагов скрытых и явных.

Вот тут, как мне кажется, и начинают особенно ярко проявляться те свойства характера Александра Демидовича, которые позволили ему завоевать доверие и уважение товарищей по работе.

Этой работы было столько, что суток не хватало, но чекист Шляпников как-то выкраивал время еще и для учебы. Не только общеобразовательной, не только по специальности... Но пусть за меня говорят документы.

Это выписка из приказа начальника авиашколы от 23 марта 1934 года.

А вот строки из другого документа, тоже хранящегося в архиве:

Это часть рапорта чекиста Шляпникова, написанного на имя наркома внутренних дел СССР. Датирован этот документ январем 1940 года, то есть он был написан в самый разгар вооруженного конфликта с Финляндией.

Итак, Шляпников, как свидетельствуют документы, умел ценить время. Поэтому он обязательно планировал свою работу, тщательно готовился к каждой операции, к допросу любого задержанного. Этого же требовал и от подчиненных.

А если к сказанному добавить, что чекист Шляпников характеризовался товарищами по работе как человек вдумчивый, честный и отзывчивый на чужую беду, то, как мне кажется, не трудно представить, что он представлял собою, каким был его внутренний мир. Рапорт же на имя наркома убедительно свидетельствует о том, что Александр Демидович никогда не искал тихой заводи, что он был готов отдать даже жизнь свою, если это нужно Родине.

Рапорт чекиста Шляпникова удовлетворили в начале лета 1942 года. Он был назначен заместителем начальника особого отдела 18-й мотострелковой бригады, входившей сначала в состав войск Воронежского, а позднее — Калининского и Брянского фронтов. Как и всякому фронтовику, ему доводилось не раз попадать под яростные бомбежки фашистской авиации, под губительные артиллерийские и минометные обстрелы, не только отражать обыкновенные и психические атаки врага, но и самому атаковать его, идя грудью навстречу пулям, продираясь сквозь черные разрывы мин.

Все это было, через все это пришлось пройти. Но главнейшим для Шляпникова, как и всех других чекистов, всегда было и оставалось одно — беспощадная борьба с фашистской агентурой. Противостоя врагу, надо было всегда действовать умело, изобретательно и решительно.

Когда 18-я мотострелковая однажды сделала привал у дороги, по которой к фронту двигались наши части, Шляпников вдруг услышал, как один солдат сказал другому:

— Ишь, в хромки вырядился.

Хромки — хромовые командирские сапоги, пригодные для парадов, прогулок по городу и вообще для мирной жизни, но только не для войны. Интересно, кому это понадобилось надеть их в пору осенней распутицы? Шляпников нашел глазами того, о ком так неодобрительно отозвался солдат. Увидел его метрах в десяти от дороги. Обыкновенный старший лейтенант, каких предостаточно в прифронтовой полосе: в повидавшей виды шинели, шапке-ушанке, лихо заломленной на затылок, и с неизменным вещевым мешком за спиной; вот только сапоги хромовые, доверху заляпанные грязью.

Шляпников подошел к нему — тот подобрался, козырнул. И документы у него были вроде бы в полнейшем порядке. Но опытный глаз чекиста мгновенно зафиксировал две «мелочи»: излишне старательно козырнул старший лейтенант, да и на слишком хорошей бумаге напечатана справка, согласно которой предъявитель ее после излечения в госпитале следовал в свою часть.

Потом последовали допросы, во время которых выяснились все подробности жизни задержанного. Ни один ответ не брался на веру, все тщательно проверялось. Но вот беда: город, в котором будто бы родился задержанный, сейчас находился по другую сторону фронта.