Эрик Фрэнк Рассел

Зловещий барьер

ГЛАВА 1

«Первую же пчелу, которая вздумает жужжать о том, что мед украли, тут же прихлопнут», — размышлял профессор Педер Бьернсек. Мысль была новой и, казалось бы, шутливой, но своим рождением она была обязана ужасающим фактам. Профессор провел длинными, тонкими пальцами по рано поседевшим волосам. Взгляд его странно выпуклых, горящих жутковатым огоньком глаз был устремлен в окно кабинета, которое выходило на бурлившую транспортом стокгольмскую улицу Хеторгет. Но смотрел он вовсе не на транспорт.

А первую корову, которая возглавит борьбу против дойки, ждет скорая смерть, — закончил он про себя. Стокгольм гудел и ревел, не ведая о нависшей угроза Профессор безмолвно застыл, погрузившись в мрачные раздумья. Вдруг взгляд его ожил, глаза расширились, в них мелькнуло узнавание. Медленно, неохотно он отошел от окна.

Двигался он так, как будто одним лишь усилием воли принуждан себя пятиться от чем-то страшного, что, незримо притягивая, манило его.

Вскинув руки, он тщетно попытался оттолкнуть от себя пустоту. В неестественно выпученных глазах, по-прежнему холодных и неподвижных, сверкало нечто неподвластное страху. Как зачарованные, они следили за чем-то бесформенным и бесцветным, ползущим от окна ж потолку. Сделав нечеловеческое усилие, профессор повернулся и бросился бежать.

Не добежав до двери, он судорожно вздохнул, споткнулся. Падая, сведенной рукой схватил со стола календарь и стащил на ковер. Потом всхлипнул, прижал руки к сердцу и затих. Искра жизни угасла. Верхний листок календаря трепетал от загадочного, невесть откуда прилетевшего ветерка На листке стояла дата 17 мая 2015 года.

Когда полиция обнаружила Бьернсена, он был мертв уже часов пять. Медицинский эксперт невозмутимо констатировал смерть от сердечного приступа и на этом успокоился Тщательно осматривая помещение, лейтенант полиции Бекер нашел на письменном столе профессора записку — весть с того света.

«Знание — опасная штука Человек неспособен ежеминутно, весь день напролет управлять своими мыслями, а по ночам ежечасно следить за неподвластными ему сновидениями. Скоро меня найдут мертвым — это неизбежно. Тогда вы должны..»

— Что мы должны? — спросил Бекер. Ответа не последовало. Голос, который мог бы произнести зловещий ответ, умолк навсегда. Бекер выслушал доклад эксперта, потом сжег записку. «Профессор, как и многие его коллеги, на старости лет стал чудить, — решил он. — И не удивительно: груз ученой премудрости оказался ему не по силам. Официальный диагноз — сердечный приступ. Какие могут быть сомнения?»

Тридцатого мая доктор Гатри Шеридан размеренной дергающейся поступью робота вышагивал по лондонской Чаринг Кросс Роуд. Глаза его, похожие на холодные сверкающие льдинки, были неотрывно устремлены в небо, ноги механически меряли тротуар. Он напоминал слепого, следующего по знакомому до мелочей маршруту.

Джим Ликок увидел Шеридана, когда тот, как заведенный, шествовал мимо, но не заметил в нем ничего странного.

— Эй, Шерри! — крикнул он, подскочив к приятелю, и уже было собрался хлопнуть его по плечу, но внезапно застыл в смятении.

Оборотив к встречному бледное напряженное лицо, на котором, как сосульки в голубоватом полумраке, поблескивали глаза, Гатри схватил его за руку и затараторил:

— Джим, видит Бог, как я рад тебя видеть! — Он часто дышал, в голосе звучала настойчивость — Джим, мне необходимо с кем-то поделиться, или я просто сойду с ума. Я только что открыл самый невероятный факт в истории человечества. Поверить в него почти невозможно. И все же он объясняет тысячу таких вещей, о которых мы только догадывались. Или вообще игнорировали.

— Ну и что же это такое? — скептически осведомился Ликок, вглядываясь в искаженное лицо доктора.

— Джим, я хочу сказать, что человек — не хозяин и не властитель своей души и никогда им не был. Он всего лишь домашняя скотина!.. — Шеридан вцепился в собеседника. Голос его сорвался, потом поднялся на два тона. В нем зазвенела истерическая нотка. — Я это знаю, слышишь, знаю! — Ноги его подломились в голенях. — Все кончено! — Он рухнул наземь.

Потрясенный Ликок поспешно нагнулся над упавшим, расстегнул ворот его рубашки, приложил руку ж груди. И ничего не ошутил. Сердце, которое только что бешено колотилось, остановилось — навек. Шеридан был мертв. Скорее всего, сердечный приступ.

В тот же день и час. нечто очень похожее произошло с доктором Гансом Лютером. Несмотря на обманчивую полноту, он вихрем пронесся по лаборатории, стремглав слетел вниз по лестнице, промчался через холл. При этом он все время испуганно оглядывался через плечо, глаза его сверкали, как полированные агаты. Подбежав к телефону, он трясущейся рукой набрал номер «Дортмунд-Цайтунг» и потребовал редактора. Глаза его были прикованы к лестнице, телефонная трубка, прижатая к уху, дрожала.

— Фогель, — завопил он, — у меня есть для вас самая потрясающая новость со времен сотворения мира. Нужно оставить для нее место, много места, и поскорее, пока не поздно!

Расскажите подробнее, — терпеливо предложил Фогель.

— Земной шар, опоясанный транспарантом, и на нем надпись: «Держитесь подальше!»

Покрывшись испариной, Лютер следил за лестницей.

Ха-ха! — безжалостно ответил Фогель Его крупное лицо на видеоэкране, установленном над телефонным аппаратом, выражало снисходительное понимание: он привык к чудачествам ученых.

Нет, вы послушайте! — отчаянно закричал Лютер, вытирая лоб трясущейся рукой. — Ведь вы меня знаете. Знаете, что я не лгун и не трепач. И никогда не говорю ничего такого, что не мог бы доказать Так вот, я утверждаю: ныне, а возможно уже целое тысячелетие наша несчастная планета… А-а-а!… А-а-а!

Из повисшей на шнуре трубки раздался встревоженный крик:

— Лютер! Лютер! Что с вами?

Доктор Ганс Лютер не ответил. Медленно повалившись на колени, он поднял странно поблескивающие глаза к потолку, потом упал на бок. Медленно, очень медленно провел языком по губам — раз, второй. Смерть его наступила в зловещей тишина.

На видеоэкране дергалось лицо Фогеля. Из раскачивающейся трубки еще долго раздавался взволнованный писк, который здесь уже никто не мог услышать.

Билл Грэхем ничего не знал об этих трех трагедиях, случившихся раньше. Зато он знал про Мейо. Все произошло у него на глазах.

Дело было в Нью-Йорке. Он шел по Западной Четырнадцатой улице и вдруг, случайно взглянув на отвесную стену Мартин Билдинг, увидел, как мимо двенадцатого этажа пролетела человеческая фигура.

Раскинув руки, дергаясь и вращаясь, тело беспомощно, как мешок тряпья, падало вниз. Ударившись о тротуар, оно подпрыгнуло футов на девять. Раздался звук — нечто среднее между хрустом и хлюпаньем. Асфальт выглядел так, как будто по нему шлепнули гигантской окровавленной губкой.

Толстуха, шествовавшая навстречу Грэхему, застыла как вкопанная ярдах в двадцати от него. Уставилась на пятно и распростертое на асфальте тело. Лицо ее позеленело. Выронив сумочку, женщина опустилась на тротуар, закрыла глаза и что-то невнятно забормотала. Около сотни пешеходов образовали вокруг изувеченного трупа быстро сжимающееся кольцо. Толкаясь и напирая, они так и пожирали несчастного глазами.

Лица у трупа не было. Выше окровавленной одежды виднелась жуткая маска, по цвету похожая на взбитую чернику со сливками. Нагнувшись над телом, Грэхем не ощутил особых эмоций: на войне доводилось видеть и кое-что пострашнее.

Его сильные смуглые пальцы скользнули в липкий от крови жилетный карман погибшего и извлекли перепачканную визитную карточку. Пробежав глазами текст, Грэхем не удержался и тихонько присвистнул от удивления:

— Профессор Уолтер Мейо! Вот это неожиданность!

Но к нему сразу же вернулось обычное самообладание. Бросив последний взгляд на бренные останки, распростертые у его ног, он стал пробираться сквозь все прибывающую, бурлящую толпу. Вихрем миновав вращающиеся двери Мартин Билдинг, он устремился к пневматическим лифтам.