— Не назад, к природе, а вперед, к природе, — с ноткой усталости в голосе поправила девушка, может быть, ей надоел сам разговор, может быть, утомила непонятливость Гирина. — Мы вернулись к природе, но мы отличаемся от первобытных охотников с каменными топорами так же резко, как этот охотник в эпоху своего господства отличался от диких зверей. — Серебряные глаза прямо взглянули на Александра. — Я одна могу сделать больше, чем целый земной город. Могу перебросить через реку мост, проложить в горах дорогу, построить дворец или океанский корабль.

— И разрушить город, — подсказал Александр. Ему было почему-то и грустно от той странной картины будущего, которую нарисовала ему девушка. — Разрушить большущий город вместе с копошащимися в нем в поисках счастья человечками!

Серебряные глаза холодно взглянули на Гирина, но голос девушки прозвучал с неожиданной, взрослой мягкостью:

— Города сами умрут, когда пробьет их час. Не города нужно разрушить, а создавать коммуны: отряды, бригады, поселения. И беречь как зеницу ока их особую, высокую мораль. В коммунах — ваше будущее. — Дийна поднялась на ноги. — Пойдемте, Саша. Ваши крылья уже готовы.

Глава 16

Гирин, разумеется, строил самые разные предположения насчет того летательного приспособления, которое Дийна несколько таинственно называла незримыми крыльями. И во всех вариантах ему представлялось нечто неопределенное, эфемерное, собственно крылатое — вроде крылышек стрекозы. Но увидел он совсем иное — на месте сказочного костра в центре большого пятна увядшей, а по центру даже выгоревшей травы лежал широкий золотистый пояс, как две капли воды похожий на тот, что охватывал талию Дийны.

— Это и есть незримые крылья? — Гирин смотрел то на пояс, то на девушку недоверчиво и, пожалуй, иронически.

— Они самые. Надевайте!

Гирин не без опаски поднял пояс. Он был тяжелым, не меньше килограмма весом, гибким и податливо-упругим, будто сделанным из губчатой резины. Чувствовалось, что это не простая полоса кожи или плотной ткани, а нечто заполненное жидкостью или пастой, какое-то хитроумное устройство. Держа пояс на ладонях, Александр вопросительно посмотрел на девушку.

— Надевайте! — с улыбкой повторила Дийна.

Гирин накинул пояс и несколько замешкался — не знал, как его застегнуть. Дийна помогла — оказалось, что надо было попросту заправить в боковую щель массивной пряжки свободный конец.

— А как снимать?

— Поверните пряжку по часовой стрелке. Вот и все! Теперь застегнитесь снова. И поверните пряжку против часовой стрелки.

Когда Александр выполнял эту команду, он почувствовал, что пряжка проворачивается не свободно, как в обратную сторону, а с заметным усилием и стрекотанием, точно он заводил большие часы с тугой пружиной.

— Вот вы и готовы к полету! — весело констатировала Дийна. — Не побоитесь?

— Не побоюсь, — с некоторой заминкой ответил Александр.

Конечно, он не боялся, как, скажем, люди боятся переходить пропасти по шатким мостикам без перил. Это было гораздо более сложное чувство, и Гирин не сразу в нем разобрался. Это была не боязнь, а опасение, естественная настороженность классного пилота, привыкшего обязательно проверять технику перед полетом, пусть ее готовили самые опытные и добросовестные специалисты, а теперь лишенного этой возможности. Память услужливо подсказала ему, что пояс изготовила девчонка, еще не получившая аттестата зрелости. Поэтому он и заколебался, прежде чем ответить утвердительно, но, ответив, тут же отбросил настороженность и сомнения. Это тоже была летная привычка: приняв решение, уже не сомневаться. Гирин отлично усвоил афористический совет многоопытного и хитроумного Ассена Джорданова менять решение во время вынужденной посадки равносильно катастрофе.

— Не боюсь, — уже уверенно повторил Гирин, чувствуя, что Дийна смотрит на него с сомнением.

— Тогда дайте руку.

Теперь они стояли рядом, взявшись за руки, точно дети из садика на прогулке. Дийна всего пальца на два была ниже Александра, а его бог ростом не обидел. Ее сильные пальцы уверенно обхватывали запястье Гирина.

— Расслабьтесь. Вот так. Спокойно, не делайте ненужных движений.

В тот же миг, рассыпая волосы Александра, сверху с нарастающей силой подул ветер, а трава, кустарник, а потом и деревья начали проваливаться вниз. Сердце у Гирина сладко замерло, как это бывает при волшебно-легких полетах во сне. Скорость подъема постепенно замедлилась, и на высоте около двухсот метров, как это по привычке оценил Гирин, Дийна плавно перешла на горизонтальный полет. Сцепленные руки были отведены назад, они летели рядом, свободно лежа на мягкой подушке встречного потока воздуха. Скорость полета была не так уж велика, километров пятьдесят в час, по прикидке Александра.

— Все дело в поясе? — спросил он.

— В поясе. И в умении!

Ее волосы струились по ветру, словно живые. На секунду Александру почудилось, что они и не летят вовсе, а плывут в почти невесомом и прозрачном водяном потоке. Сердце Гирина, сердце юноши и летчика, не могло остаться равнодушным к этому волшебному птичьему полету. Ему хотелось озорничать и делать глупости.

— А могу я лететь сам, без вашей помощи?

— Не побоитесь?

— Ну! — возмутился Александр и попытался высвободить руку, но девушка ее не выпустила, наоборот, крепче сжала пальцы.

— Вы прыгали с парашютом?

— Конечно! Я же летчик.

— Тогда представьте себя в свободном падении и управляйте своим телом. Но падайте не вниз, не на землю, а вперед — на линию горизонта. Понимаете?

— Как будто понимаю.

— И не суетитесь! Я буду рядом.

Александр сердито взглянул на девушку, но сказать ничего не успел: девушка разжала пальцы и отпрянула в сторону, ободряюще махнув рукой. Пролетев по инерции несколько десятков метров, Гирин начал подниматься, линия горизонта поползла вниз. Александр довольно легко сумел снизиться, уменьшив угол наклона тела по отношению к набегавшему потоку. Так же легко он справился с неожиданным нырком вниз и покосился на своего необычного инструктора. Девушка летела справа, отстав метра на три. Ободряюще улыбнувшись Гирину, Дийна покачала кистями рук и начала плавно поворачивать влево. С некоторым трудом, зарываясь то вверх, то вниз, Александр последовал за ней. Потом они выполнили такой же плавный разворот вправо. Приблизившись, Дийна похвалила:

— Молодец! — не ноткой вызова добавила: — А ну-ка, попробуйте поймать меня! — И резко увеличила скорость полета.

«Быстрее!» — чисто машинально пронеслось в сознании Александра. По свисту в ушах и разом возросшему напору воздуха он понял, что скорость послушно увеличилась. Он уже почти настиг девушку, но в самый последний момент она пошла на крутую горку… Трудно сказать, сколько времени они занимались воздушной акробатикой и каких только причудливых фигур не пришлось выполнить Александру, следуя за своим неуловимым лидером. Конечно, сначала Дийна попросту, даже не скрывая этого, играла с ним в поддавки. Но видимо, Железный Ник не случайно аттестовал Гирина как «пилота милостью божьей» и недаром Александр имел первый разряд по парашютному спорту. Он учился премудростям свободного, дегравитационного полета буквально на ходу, точнее, на лету, и вскоре воздушная игра в «кошки-мышки» началась уже всерьез или почти всерьез. Гирин не на шутку раззадорился, даже рассердился. Несколько раз его отделяли от девушки считанные сантиметры, и всякий раз непринужденным пируэтом, выходящим за рамки самых сложных фигур высшего пилотажа, Дийна неожиданно ускользала. И все-таки в один из таких моментов, непостижимо, как это случилось, Александр перехитрил ее и обхватил рукой. Совсем близко он увидел пряди волос, чистую загорелую шею. Серебряные глаза взглянули на него без улыбки, но вовсе не сердито, а по-товарищески спокойно. И все-таки впервые за все время общения с Дийной Александр ощутил ее не ангелом-хранителем, спасшим ему жизнь, не всесильной инопланетянкой, которая способна творить чудеса, а прежде всего девушкой. Девушкой, которая, подобно земным девчатам, может смеяться и плакать, грезить о счастье и горевать. Эта новая Дийна, вдруг рожденная воображением Александра, смутила его. Он понял, как много разделяет и сближает их. Конечно, сходство Дийны с земными девушками всего лишь внешнее сходство, не более. Александр и Дийна — порождения разных, несхожих субстанций, дети самостоятельных очагов жизни, вспыхнувших в разных точках галактики с разрывом во многие миллионы лет. Но так ли безнадежно глубока разделяющая их пропасть? По мере восхождения человека по ступеням разума люди постепенно становились все более терпимыми по отношению друг к другу. Они учились, и это была нелегкая наука — не обращать внимания на различия в телосложении и цвете кожи, на разницу в обычаях, верованиях и языке. Может быть, разные расы галактических сапиенсов тоже имеют право на сближение?