Романтическая любовь не только не разрушала, но, наоборот, укрепляла стабильность общества. Благодаря любви брак перестал расцениваться как препятствие для совершенствования интимных отношений. О любви говорят много, но бестолково. Главная проблема: как чувства, релевантные для одного, оказываются или могут оказаться релевантными для другого? Общепринятыми должны быть действия, и именно они контролировались обществом. Чувства только сбивают с толку, и поэтому их развитие и проявление подвергалось запрету. Французы хорошо понимали, что любовь и долг несоединимы. Романтичные немцы верили в их гармонию. Отсюда стремление вербализировать интимную коммуникацию. Это превращает любовь в говорильню. И раньше мужчины не сразу брали быка за рога, а вели длительную осаду. Они делали комплименты, дарили подарки, приглашали вместе поужинать и т. п. В случае последовательного принятия этих знаков внимания в конце концов женщина обязана была уступить. Таким образом, в основе галантности лежал расчет и строгая внутренняя экономия: инвестор-мужчина в конце концов получал прибыль от своего вклада. Когда эта экономия нарушилась, мужчины перестали постоянно волочиться за женщинами. Это стало пустой тратой времени, а инвестиции – невыгодными. Таким образом, галантность и волокитство исчезли вовсе не по причине остывания чувств или импотенции. Сегодня происходит наркотизация секса, он кажется экономичным, ибо стимулирует общественно-полезную деятельность. А раньше считалось наоборот. Может быть, либерализация сексуальности произошла по причине изменения форм труда, он стал интеллектуальным – и физические нагрузки стали необходимыми? Прежде чем задаваться вопросом о смысле любви, необходимо исследовать ее знаки. Теория любви сопоставима с концепциями денег, власти, истины. Любовь – это не аномалия, а нормальная невероятность. Нормализация низковероятностных человеческих отношений составляет главную задачу коммуникативных медиумов. Задача эта решается путем создания семиотической концептуальной системы, объясняющей возможность выражения чувств. Как возможна нормализация, порядок в столь запутанной области, какую являет собой мир любовных страстей? Первым шагом наступления на спонтанность чувств является их описание. Этим занимаются не только поэты, но и воспитатели, моралисты, ученые. При этом кажется, что поэты придумывают идиомы, а педагоги, медики и юристы постулируют нормы. На самом деле как одни, так и другие, каждый по-своему, дифференцируют уникальное и общее.

Управление вероятностью невероятного и связывает теорию общества, эволюционную теорию и теорию коммуникативных медиумов. Исторические исследования любви должны быть подчинены этим теориям. Благодаря их связи описание исторического материала осуществляется на основе комплекса абстрактных социологических теорий.

Игра

Игровое начало как компонент жизнедеятельности человека уже в середине XX в. рассматривалось в качестве одной из важных проблем социальной философии и педагогической антропологии. Игра является, по мнению Э. Финка, таким же феноменом человеческого существования, как любовь, господство, смерть, труд; она так же изначальна, как и они[46]. Человек как символическое существо конструирует мир по-своему. Игра – это символический мир тайных смыслов, мотиваций и влечений.

Культура возникает в форме игры. Игровой элемент присущ культуре не только в начальной ее стадии, хотя по мере ее развития постепенно отходит на второй план. Состязание и представление стимулируют развитие культуры и сами являются формами становления человека как культурного существа. Праздники, культовые ритуалы, маски у древних народов – это яркие символы культуры, говорящие о высоком развитии духовности, фантазии и воображении. «Игры отличаются от процедур, ритуалов и времяпрепровождений… двумя основными характеристиками: 1) скрытыми мотивами; 2) наличием выигрыша. Процедуры бывают успешными, ритуалы – эффективными, а времяпрепровождение – выгодным. Но все они по своей сути чистосердечны (не содержат „задней мысли“). Они могут содержать элемент соревнования, но не конфликта, а их исход может быть неожиданным, но никогда – драматичным. Игры, напротив, могут быть нечестными и нередко характеризуются драматичным, а не просто захватывающим исходом.»[47]

История игр уводит в глубокое прошлое: античный агон (греческие боевые игры), диспуты и турниры в Средние века (эпоха правил), театральные представления в Новое время и современные спортивные, электронные и компьютерные игры. И это не просто различные формы игры, а генеалогия или история как «человека играющего», так и созданной им культуры.

Присутствующая на всех ступенях исторического развития, игра является необходимой составной частью жизнедеятельности, и эволюция ее форм отражает изменение и развитие самой культуры. Она имеет свой язык, знаки, символы, правила пользования, над которыми работали или которые интерпретировались и толковались исследователями по-разному.

Социально-историческое значение игры не вызывает сомнений. Уже древние народы имели свои формы игры: издавна обряды и ритуалы, пляски и зрелища сопровождали праздники, торжества, юбилеи. В качестве спортивного состязания игра приобрела популярность еще в Древней Греции. В греческой цивилизации состязания разделялись на состязания как таковые (в отношении к государству, войне и праву) и состязания в силе, мудрости и богатстве. Агон стал мощным стимулом развития греческой культуры. Состязание захлестывало культурную жизнь и одновременно теряло свою культурную ценность, становясь чистым соперничеством (страстью к нему)[48]. Олимпийские игры родились как сочетание спортивного состязания и театрального зрелища. В Греции и Риме по праздникам и во время торжеств устраивали бои гладиаторов и животных, пляски и танцы, гонки колесниц, ставились комедии и трагедии. У греков высоко ценился и почитался культ красоты тела. Мужчины демонстрировали на олимпийских играх свою ловкость, силу, умение стрелять из лука, метать копье, преодолевать различные препятствия. Победитель соревнования награждался лавровым венком и увековечивался в былинах, мифах, песнях. О героях слагались легенды, которые передавались из уст в уста, из поколения в поколение.

Игра, представление, зрелище имеют внешнюю и внутреннюю перспективу. Внешне зритель не принимает участия в игре, но внутренне он вживается в нее, идентифицирует себя с игроками или с игроком, жаждет победы. Игрок – тот, кто играет в игру, т. е. человек, находящийся в ней согласно своей роли, действующий и живущий в вымышленном мире, способный дистанцироваться от нее. В зрелищной игре, очень распространенной в Древней Греции и Древнем Риме, игровое представление соотнесено со зрителями – игровым сообществом. Здесь игра обращена к зрителям, она дает им что-то понять и завлекает их в свои владения так, что зрители оказываются околдованными. Зрелище есть пример, образец парадигматического представления того, что мы есть и каковы мы. Этот образец заключается в осмысленном представлении бытия во всех его жизненных измерениях для него самого. Способность играть позволяет человеку формировать или обретать образ собственной жизни до того, как он (человек) начинает размышлять о смысле своего существования[49].

Зрелище обладает событийностью, которая придает ему впечатляющий и незабываемый характер, и, кроме того, оно предполагает степень вовлеченности в происходящее, благодаря которому субъект становится не просто зрителем, а соучастником.

Зрелище – это священный ритуал, шествие, танец, карнавал, спортивное состязание или спортивное представление, которое становится настоящим праздником в жизни народа. В любой книге, научной, художественной, мемуарной, мы находим описание подобного праздника и подготовки к нему. Люди готовятся заранее, заказывают маскарадные или нарядные костюмы и платья, тщательно продумывают головные уборы, маски и роли, которые будут исполняться. Церемонии открытия и закрытия олимпийских игр, проводившихся впервые в Древней Греции, сегодня привлекают к себе внимание миллионов людей. Их смотрят не только болельщики, но и равнодушные к спорту люди, потому что это истинное представление спортивного театра. Почему люди ходили на рыцарские турниры, бои гладиаторов, гонки колесниц, на Олимпийские игры? Субъектом спортивного представления является масса, «коллективное тело». В нем тело отдельного спортсмена становится частью единообразно движущейся машины, такты которой отмечаются или музыкальным сопровождением, или голосом ведущего. Движение тела (танец, гимнастические упражнения, жесты) дает стимул для подражания и воспринимается другим как эстетическое изображение, как произведение искусства. Голос «коллективного тела» безличен, потому внимание зрителя приковано к телу человека, движениям его рук, ног, работе мышц, мимике лица. Тут возникает стремление быть желанным, признанным, стремление к удовлетворенности. Желание человека видится в том, чего он хочет от зрелища; он удовлетворяется, духовно и телесно насыщается увиденным. В карнавале, спортивном состязании сочетаются предмет духовного наслаждения (театральность, художественная выразительность тела, событийность действия) и предмет физического удовлетворения, сексуального возбуждения при виде полуобнаженных или «прозрачных одежд» участников. Возбуждать может и ласковый взгляд, и чарующая улыбка. При этом ты видишь только интересующую тебя часть тела в другом; целостность другого, реальная или воображаемая, не имеет эротического отношения к тебе. Видимо, здесь проходит та граница, которая отделяет эротическую демонстрацию обнаженного тела от танца, создающего целостный образ, впоследствии становящегося художественным.