— Куда плывешь?

— На ловище свое, господин.

— Что у тебя там?

— Перевес, господин.

— Так. — Варяжко замолчал, что-то обдумывая. — Так, так..

Михна отчего-то испугался этого «так-так», заговорил униженно:

— Перевес этот мой, господин. Он мне от отца, а ему от деда перешел.

— А далече он?

Совсем струхнул Михна, Бог знает что подумал.

— Не губи, господин, дети у меня малые.

— Дурак, — осерчал Варяжко, догадываясь, чего страшится смерд. — Ты чей данник?

— Великого князя Владимира Святославича, господин. Вся веска — его данники.

— Так разве мы можем умышлять зло против смерда своего?

Михна ничего не понимал, обалдело смотрел на Варяжку.

— Вот сын великого князя, — указал Варяжко на Святополка, — послан наместником на вашу землю. Стало быть, он твой господин. Тебя что спрашивают: далече ли твой перевес?

— Нет, господин, вот тут, сразу за излукой.

— Добро. Сегодня с тобой на лове будет княжич Святополк. Понял?

— Ага, — закивал головой Михна.

— Все ему расскажешь, покажешь, ничего не тая. Он в ловчие не собирается.

Михна согласно закивал.

— Берегом-то туда пройдем? — проворчал Варяжко.

— Пройдете, господин. Хочь у самого, хочь далее, а все одно на просеку выйдете.

Михна полез в лодийку.

— А я пока перевес установлю. Вот-вот пролет начнется.

Возбужденный предстоящим ловом, Святополк шел следом за кормильцем, шагавшим напрямую через кусты и колодины. Сзади княжича шагал, посапывая, здоровенный дружинник. Когда заросли были особенно густы, он вынимал меч и очищал княжичу путь. Но путь и правда оказался недолог. Вскоре они вышли на узкую просеку и в левой стороне, где блестела река, увидели Михну. Он молча махал им рукой, зовя к себе. Когда подошли к нему, он так же молча, жестами пригласил всех в крохотный скрадок[29] из веток, притулившийся у основания густой ели.

В тесном скрадке Варяжко что-то шепнул Михне, тот утвердительно закивал: понял, мол.

Михна разобрал лычные веревки, тянувшиеся от просеки в скрадок, расширил рукой оконце и поманил к себе Святополка.

— Гляди, княжич, — зашептал он ему на ухо. — Эвон две жерди стоят, а сверху эвон другая. Видишь?

— Вижу.

— А на верхней перевес подтянут, сеть такая. Утки летят по просеке от озера к реке. Как заслышим добрую стаю, дернем эту веревку. Перевес упадет, сеть раскроется — и стая наша.

Взволнованный Святополк кивал головой точь-в-точь, как только что Михна на берегу перед Варяжкой. Такое внимание княжича к лову понравилось Михне, и он сунул ему в руку веревку.

— Чуток натяни. Вот так. И жди знака моего. Как махну рукой, дергай что есть силы. Сможешь?

Святополк кивал головой, боясь заговорить и спугнуть торжественную тишину. В скрадке все затаились, прислушиваясь к звукам, доносившимся снаружи. В сухой примятой траве запищала мышь. Дружинник стукнул по тому месту кулаком. Михна покосился на него с неудовольствием: хоть шум и невелик, а мешает.

Но вот со стороны просеки донеслось частое тонкое посвистывание. Святополк напрягся, ожидая сигнала Михны. Тот это почувствовал и покачал отрицательно головой: нельзя. Тонкий слух Михны определил — всего две-три утки пролетели, не стоит перевес ронять. Он ждал стаи.

Посвистывая крыльями, пролетели еще две, потом три. Михна не шевелился. Но вот он вытянул шею, подался вперед и стал поднимать руку. Святополк понял — сейчас махнет. Но никто, кроме ловчего, еще ничего не слышал, — видимо, слух у Михны оказался острее, чем у всех.

Он махнул резко рукой, Святополк изо всей силы рванул на себя веревку. Там, на просеке, раздался мягкий шорох, и тут до всех донесся густой шум приближающейся стаи.

В какое-то мгновение стая врезалась в сеть. В скрадке услышали вслед за шумным ударом крик уток и трепетанье многих крыльев. Михна первым выскочил из скрадка и бросился к перевесу, доставая на ходу нож-засапожник. За ним побежали остальные.

Перевес лежал на земле. Под ним серой массой копошились утки. В сумерках трудно было определить, сколько их, так как видно было только живых селезней с их «зеркальцами», серые утки сливались с землей.

— Пособи, — скомандовал Михна дружиннику.

Они стали вдвоем выбирать уток из-под перевеса, орудуя ножами. Добивали живых, резали разбившихся насмерть, чтобы кровь спустить. Княжич с кормильцем стояли и смотрели.

Святополк хмурился, покусывал губы, и Варяжко понимал — мальчик впервые видит столько крови. Ничего, пусть привыкает.

— Счастливая у тебя рука, княжич, — польстил ловчий Святополку. — Эвон сколько накрыл их.

Уток и правда попало в перевес много, и Михна был и суетлив и весел, видимо надеясь, что при дележе господа и его не обидят. Привычно орудуя ножом, он болтал охотничьи пустобайки:

— Пошел я на лыко гору драть, увидел, на утках озеро плавает. Вырубил я три хлуда[30]: костяной, смоляной да масленый. Один кинул — не докинул, другой кинул — перекинул, третий кинул — не попал. Озеро вспорхнуло и полетело, а утки те и осталися. Вона их сколька-а-а!

— Ты глумом-то[31] не займайся, — осадил его дружинник.

— Сказано на глум, а ты бери на ум, — отвечал неожиданно бойко Михна.

Отроку не нравилось, что какой-то смерд с ним, княжьим дружинником, говорит без должного почтения. Осадить бы мужлана, да княжич с боярином могут его сторону взять.

— Живешь ты как у Бога за пазухой, — укорил он Михну. — Мясо, вишь, тебе прямо на тарели несут.

— Эх, — вздохнул ловчий. — Принесли на тарели, да края обгорели.

— Не тарарусьте, — вмешался Варяжко. — Смерклось уж. Княжичу на покой пора, а вы с дичью вожжаетесь. Когда печь-то ее?

— Нести много, — сказал дружинник.

— А все нам к чему? По утице на человека, и ладно. А от двух десятков, чай, не надсадишься.

— Так ведь утро еще впереди, — пытался настоять на своем отрок, имея мысль подлую — отмстить языкастому смерду, не оставив ему ничего. Михна это хорошо уразумел, и еще не всех вынули уток из перевеса, как он стал лыком связывать готовых в пук. Делал скоро, сноровисто, цепляя уток петлями за головы. Нанизав огромную связку, положил ее перед Варяжкой:

— Вот, господин, двадцать пять утиц. На здоровье тебе и княжичу нашему.

— Утром забеги, — сказал Варяжко Михне. — Зачтем в дань тебе. Дам бересту для данщика.

— Спасибо, спасибо, боярин, — закланялся Михна. — За твою доброту спасибо. Забегу.

Костер горел большой и жаркий. Несколько отроков принялись из принесенных уток готовить походный ужин.

Святополк прошел в околоченную свежими кольями огорожу, прилег на свою подкладу, голову примостил на седло. И стал смотреть в небо на звезды. Ему хотелось тишины и покоя, но вскоре туда пестун пришел. Присел рядом:

— Ты не спи, Святополк. Ужин изготовят, поешь и тогда почивай.

— Варяжко?

— Ась.

— А звезды кто на небо насыпал?

— Всевышний, Бог. Он всю эту красоту сотворил.

— А для чего?

— Чтоб люди радовались и помнили о нем. Чтоб им ночью звезды путь указывали, светили.

Варяжко, как мог, отвлекал княжича от сна, чтоб не уснул голодным.

— Вот так, как ныне мы почивать станем, твой родной дед, князь Святослав, всегда почивал.

— Всегда-всегда на седле?

— Всегда под себя подкладу, а в головах седло. Храбрый был человек Святослав, в походке легкий, как барс. Возов за собой не возил, ни котлов, ни брашна.

— А что же ел? — удивился Святополк.

— А что Бог посылал, как нам ныне. Неприхотлив был твой дед, конину ли, зверину испечет на углях и ест.

— А я могу быть таким, как он?

— Можешь. В тебе его кровь течет. Дай Бог тебе таких же счастливых ратей и славы громкозвучной. Но ради того не надо бояться поту, сынок, бегать от трудов.

Добился-таки своего Варяжко — княжич не уснул, дождался зажаренной на костре утки.