Но пробиться к ним я не мог. То, что удалось Веле, когда я находился там в фойе, «в гостях у господина Дафта», никак не получалось у меня. Мерзавец Дафт учёл свой промах. Наш враг оказался предусмотрительней нас. И лучше, чем мы подготовился к бою. Всё-таки в его конгломерате было почти две сотни духовных содержаний бывших людей, вероятно, в том числе и сподобных. А нас — всего трое.

— Мнэ-э… Воистину, люди неисправимы. «Всего трое». Как был ты самоуверенным пижоном, так таковым и остался. Это путешествие ничему тебя не научило. Эй, месье «центр Вселенной», я к вам обращаюсь!

Эти слова никем не произнеслись, они сами возникли в моём мозгу. И слова эти могли изойти только от одного человека. Я ошарашенно завертел головой, оглядываясь.

— Пенёк! Пенюша! Ты! Где ты?

— В принципе, везде. Вокруг тебя. Но могу и конкретизироваться. Судя по вам, надо мне как раз конкретизироваться. Что-то смотритесь вы слегка… нетоварно.

— Пенюша! Дружище! Как я рад тебя… слышать!

— А видеть не рад? Вот он я какой. Любуйся.

Над нами плыл-покачивался желтоватый прозрачный сгусток воздуха — невесомая двояковыпуклая линза метров десять в диаметре. Поверхность линзы была не гладкой, а слегка расплывчатой, рябистой, искристо пульсирующей, как вода под мелким дождём. Я протянул вверх руку — ладонь, ощутив легчайшее покалывание, свободно прошла сквозь поверхность.

— Не спеши. Я сам спущусь. Быстро приводите себя в порядок и топайте, куда надо.

Линза спустилась, и мы все очутились внутри желтоватой спокойной прохлады. У меня снялось с головы давящее напряженье, стало легче дышать. Я был почти в полном порядке. Но на Велу и особенно на Лёнчика ещё продолжали действовать наважденья белесого облака. Я взял их за руки, осторожно повёл вперёд, словно двух блаженненьких. Линза двигалась вместе с нами.

— Пенёк, спасибо тебе. Как ты вовремя, слушай! Ты следишь за нами, да? Ты чувствуешь нас?

— Наблюдаю. Как вы делаете глупости одну хлеще другой.

— Да, да, наверное… Слушай, дружище, а… как же ты здесь ещё… на этом… так сказать?.. Разве ты не?..

— Пока что здесь. Временно. Куда денешься. За вами надо присматривать.

— Здорово! — глупо засмеялся я, — Слушай, а ты… ведь не материален, да? И они — эти… тоже нематериальны. Вы же вроде бы… с ними… как бы…

— Чушь собачья! — рассердился Пенёк, — Разные вещи. Они — дематериализованы. «Де» — ясно тебе? Искусственно. Вопреки правилам и устоям данного размета бытия. А я — законно умерший. Понял?

— Не очень, — честно признался я.

— Ладно. Не обязательно пока понимать. Главное — дойти. Мы постараемся изолировать вас от этого весельчака.

— Мы?

— Да-да. Есть ещё вам союзник. Вон он, на подходе.

Сквозь изменчивую границу линзы было плохо видно, но, присмотревшись, я разглядел вверху второй такой же сгусток. Он в плавном пареньи опустился, обволок нас: ещё один лёгкий порыв прохладного озона, сгустившиеся вокруг тона жёлтого, потемневшая до янтаря, взыгравшая новыми расплывами-искрами плёнка поверхности.

— Вот так. Теперь вы под двойным слоем.

— Это кто, Пенёк?

— Не узнаёшь? Хэ. Вот видишь, Вилен, нас уже в упор не узнают. Стоит человеку элементарно умереть: пустяковое, в общем-то, дело, причём, из благих же — позволю заметить — побуждений, как тут же перестают узнавать и здороваться. Они все такие, материализованные невежды, не обижайся на них.

— Тебя-то, Пенюша, я сразу узнал. Ты хочешь сказать, что с тобою?..

— Вилен, кто же ещё. Героический укротитель экскаваторов.

— Как? Он разве?..

— Он тоже законно умерший. На своём боевом рубеже.

— Кто его? Какой мерзавец?

— Да нет, — услышал я знакомый хрипловатый голос Вилена, — Просто сердце не выдержало. Сам не ожидал.

— Ещё бы, — проворчал Пенёк, — Дни и ночи не слазить со своей землечерпалки. Без еды, без воды. Какое сердце выдержит? Канаву свою так и не докопал.

— Ничего. Зато, как видите, здесь пригодился.

— Как жаль, ребята! — сокрушился я, — Что всё так… с вами… Так несправедливо…

— Хватит болтовни, — бесцеремонно оборвал меня Пенёк, — Быстрей веди их к Стволу. Быстрей. Они уже начинают очухиваться.

Вела с Лёнчиком, покорно плелись за мной. Они смотрели на меня уже более осмысленно, уже постепенно что-то вспоминая.

— Да, друзья, — бодро сказал я, — Теперь всё в порядке. Теперь с вашей помощью мы дойдём.

Но Пенёк перестал разделять мой оптимизм.

— Наш провожатый весельчак активизируется. Похоже, он вскрыл все свои энергоресурсы. Он уничтожает часть себя, чтобы пробиться к вам. Надолго ли хватит нашего фона, я не знаю.

Я это увидел сам. И колючий тоскливый морозец возник у меня в груди.

Поверхность сдвоенной линзы ходила ходуном, словно по ней хлестали порывы жесточайшего урагана. За её пределами было мало что видно, белесая пелена искажалась складками-волнами, грибовидными вывертами, пенистыми взрывами-росплесками, сгущалась, закручивалась в кометы, спирали, воронки, раковины, в осьминожьи щупальца, в снопы кривых игл в причудно-дикие фигуры. И вся эта фантомная нечисть рвалась к нам, мяла-корёжила нашу единственную защитницу — линзу.

Граница линзы мутнела, меняла цвет от смоляно-янтарного до матово-белого. Сгустки света остервенело бились о поверхность, расплющивались по ней, пытаясь её прожечь, проломить, вновь стягивались в клочья, в жгуты, в бледные протуберанцы, отрывались и уходили вверх за новой силой и яростью. Внутри мимо нас проносились острые сквозняки, просверки, свисты…

Мы не могли в полноте, в сути воспринять этот поединок, нечем было это сделать, не было у нас таких органов чувств. Мы видели лишь косвенное визуальное его проявленье. Но этого было достаточно, чтобы понять, что дафтовский конгломерат решил одолеть нас во что бы то ни стало. Как помочь Пеньку и Вилену? Они действительно долго не выдержат. Не успеем дойти.

Мои собственные энергетические посылы, как ни концентрировался я, как ни пытался их переформировать и усилить, мало что могли изменить. Мощность энергоинформа человека из плоти и крови несравнимо слабее мощности чистой, «высвобождённой» человеческой сущности.

Выход один. Один. Другого выхода нет. Кому-то из нас надо избавиться от плоти и крови. Что значит — кому-то?!

— Пенёк! — крикнул я, направляясь назад к краю линзы, — Ребята, продержитесь ещё немного! Минут десять хотя бы. Постарайтесь, чтобы они не останавливались, — я кивнул на Велу с Лёнчиком. Вела стала оборачиваться на мой голос, я быстро отвернулся, чтобы не встретиться с ней глазами, — Уговаривайте их, приказывайте им, пусть двигаются! Я догоню вас. Втроём мы справимся.

Я выскочил за пределы линзы. Лицо мне оплеснул жгучий электрический ветер. Над головой бесились белесые вихри.

Я бросился бежать, что есть сил, по тёмному пустырю. На ходу разглядел какое-то бесформенное сооружение, повернул к нему. Это оказалось грудой бетонных фундаментных блоков, невесть когда для неведомых строительных надоб привезенных сюда и брошенных как попало. Какое — никакое, а укрытие.

Переведя дух за блоками, я оглянулся. Белесое облако меня не преследовало, оно по-прежнему свирепствовало вокруг линзы. Наверное потому, что я бежал в сторону противоположную от Ствола, а значит, уже не представлял для него большой опасности. Дафт ещё не понял, зачем я бежал, но в любую секунду мог понять. И тогда…

— Игорь! Не будь идиотом! — вновь возник во мне голос Пенька, — Опомнись! Это самое худшее твоё решение.

— Оно единственное, — огрызнулся я, — Пенёк, не мешай. Мне надо сосредоточиться. Защищай лучше наших, не отвлекайся.

Да, мне надо сосредоточиться. Можно, конечно, воспользоваться складным ножом, который у меня во внутреннем кармане куртки. Но это показалось мне как-то пошло, примитивно. Как-никак — я всё-таки сподобный. Я не сомневался, что смогу сфокусированным волевым посылом остановить сердце. После это-го — несколько минут сомнительного небытия — клинической смерти. Потом всё закончится взаправду. Моя новая «рассвобождённая» энергетизированная сущность примет форму красивой желтоватой линзы прозрачной «летающей тарелочки» — и двинется на помощь моим друзьям. Пусть попробует выродок Дафт одолеть нас. Мы тоже кое-что можем.