— Экхм. Это такой совершенно секретный секрет, что он известен всем. Отчего-то. Но до бомбы было и другое.

— Что?

— Источник излучений им никак не давался. Очень хотели они его прибрать к рукам. Особенно военные.

— Зачем он военным?

— Ну как же. Излучения, о которых никто ни сном ни духом. Ни один прибор их не ловит. Кроме человека. А человек… человек изменяется от них. Воздействовать можно на человека. С их помощью. На расстоянии. Вот. Поэтому и военных налетело, как саранчи. Стратегический объект. Всё обгородили, оцепили, обсекретили. Всё им подчинялось. Научный комплекс работал на них.

— Удалось им добраться до источника?

— Добраться удалось. Взять — нет. Просчитали, произмерили — под землёй он. Больше километра. Бурят здоровенную скважину. Ствол — так назвали. Зондируют, прослушивают и всё такое… Нету источника. Ниоткуда идут лучи. Не из грунта, не из воды, не из воздуха. Из ничего. И на поверхность поднять их нельзя, хоть тресни. И управлять ими никак невозможно. А наоборот, они сами управляют. Кем захотят.

— Каким образом? — насторожился я.

— В общем, привезли они какую-то машину особенную. Генератор какой-то, что ли. Очень сверхмощный. Я человек тёмный, мне невдомёк. А сын мой в том модуле работал, который занимался этим. Потому знает.

Итван вдруг замолчал, удивлённо-растерянно взглянул на меня, в замешательстве потёр ладонью лоб.

— А зачем я тебе всё рассказываю? И про сына… А вдруг ты — от них, от этих… А потом — и сына… и меня…

— Итван! — развеселился я — Вы на меня ещё посмотрите, внимательно. Хотя вы меня давно уже разглядели, ещё вчера. Вы мудрый, проницательный человек. Вы поняли, что я згинец. Что я не просто так приехал. Что я, возможно, нужен там в Зге больше, чем кто другой. Именно для того, чтобы, как вы сказали, эта каша не встала «поперек».

— Экхм… кхм… — смущённо закашлялся старик, — Мдэ. Так вот, спустили они эту штуковину в Ствол, то ли всю, то ли часть её… не, наверно, часть. Ствол — не колодец, всю-то, наверно, не затолкаешь.

— Не суть важно.

— Вот. Да и включили на всю катушку.

— Зачем?

— Бес их знает. Хотели что-то с лучами сделать. Изменить их как-то. А то — заглушить вовсе.

— И что?

— А не вышло у них.

— И не могло выйти. Что потом? — торопил я старика.

Итван засмеялся — закхекал.

— Потом? Потом начало-ось… веселье.

— Изменилось лучевое психотропное воздействие на людей, — подсказал я.

— На военных. На штатских, в общем-то, тоже. Но больше — на военных.

— А именно?

— Экхм. Забавное дело получилось… Конфуз. Солдаты… как бы это… начали терять боевой дух, воинственность. К оружию стали относиться… с этим… с отвращением, что-ли. Презирать стали оружие, брать в руки отказывались. Средство убийства, мол, недостойное человека, и всё такое. Нет, все здоровы-веселы, у всех всё в норме. Мирно работать — сколько угодно, а к оружию — ни-ни. Испытывали головокружение, тошноту, расстройство кишечника. При наличии автомата. Даже незаряженного. Вот. Ну и… Массовое неподчинение приказам. А что, под трибунал же всех не отдашь. И в психушку всех не положишь.

— Неужели у всех сразу такое?

— Нет, конечно. По-первой, у тех, кто ближе был к этому самому источнику, к Стволу. Потом дальше — больше. Генеральское начальство спохватилось, стало вывозить военных. Не помогло. Ничего не помогло.

— Это всё происходило внутри Каймы?

— Да. И ещё. С этого времени Кайма начала раздвигаться. И изменилась сама.

— Как изменилась?

— Говорят, раньше сквозь неё можно было проходить свободно. И туда и назад. А теперь — с великим трудом. Что-то теперь мешало проходить. Стопорило, — Итван постучал крючковатым пальцем себя по темени, — Здесь что-то стопорило.

Мы подходили к взгорку, к ближнему берегу Спади. Под ногами хрустел крупный щебнистый песок.

Солнце уже целиком выкатилось из-за горизонта за нашими спинами, отмывалось от красного, набирало золотины и ярчи. День обещал быть жарким.

Старик поотстал на подъёме, отдышливо закашлялся. Я сбавил шаг, взял, было, его под руку.

— Ещё чего! — капризно отстранился он.

— Что потом, Итван? — нетерпеливо спросил я.

— Потом? Экхм. Потом забавы закончились. И начались вещи плоховатые. Весьма плоховатые. А чего другого было ждать? Ничего другого. Сами ж виноваты, а как же?

— Н-ну.

— В общем, испугались они все. Дело-то выходит из-под их власти. Кайма раздвигается. Зона растёт. С людьми делается непонятное. Что дальше — невесть. Вот. Но тогда они ещё плохо испугались. Это потом они испугались хорошо. До обгаженных штанов. Только поздно. А тогда они плохо испугались.

— Гос-споди! — страдальчески простонал я.

— Короче. То ли погасить источник они хотели. То ли повлиять как-то на излучение. То ли припугнуть кого. Бес их знает, чем они думали. Задницами в лампасах. Заложили заряд атомный туда, в Ствол. Да и взорвали. Отсюда взрыва-то не почуял никто — далековато. Это потом я узнал, что взрыв.

— Что в Зге? — хрипло спросил я, — Разрушения?

— Про разрушения не знаю. Взрыв-то глубокий, подземный. Что с излучением сделалось — неизвестно. Потому что закрылась Кайма. Все, кто был там — никак оттуда. Кто был здесь — никак туда. Никакой связи с теми, кто там. Что там с ними творится, никто не знает. Но похоже, что ничего хорошего.

— Ваш сын… не там? — осторожно спросил я. Мелькнула мысль: неплохо бы встретиться, поговорить с этим человеком.

— Слава Богу. Да он уже не работает в комплексе. Уехал с семьёй. Почему-то его отпустили. И ещё многих с ним. Даже помогли уехать. Странно. Перед отъездом приезжал ко мне. Поговорили.

— Вот и хорошо. А Кайма? Продолжает раздвигаться?

— И быстрее, чем раньше. Сейчас увидишь её. Да, и ещё… Появилась Стая. Стая — это… экхм. Со Стаей ты тоже сейчас познакомишься.

Ближний берег Спади был крут, каменист и являлся самой восподнятой частью окрестной равнины. Соседний берег, наоборот — полог и рыхл, покрыт плотной потускневшей от жары травой. Меж берегами — кривая лощина — древний земной провал. Внизу трава была сочней и гуще, зелено пенился кустарник, из которого торчали факелы берез и тополей.

Вдали у горизонта я увидел Кайму. Ровная туманная полоска, ничего особенного. Белесый шнурок, начало и конец которого исчезали за горизонтным сгибом. Я представил, какая территория вмещается теперь внутри Каймы, и поёжился. Двадцать лет назад она отделила нашу родную Згу от прочего мира. Предупредив тем самым прочий мир. О чём? О Некоем. О Неведомом. С чем нельзя общаться нахрапом и силой. А мир… Власть в мире придержащие не вняли предупрежденью, пошли напролом, на запуг, на своё толкование Некоева. И вот… Отсюда до Зги больше сотни километров. Что там за Каймой? Уж конечно, не то, что должно быть. Кто виноват? Те, которые? Не только. И згинцы… згинцы тоже. Что уехали, забыли, бросили Згу — исток себя на произвол настырных невежд. А теперь? Когда свершилось отвратное, недопустимое. Теперь… Можно ли что-то сделать? Мы вернулись. Эх! Мик Григорьич, подсказали б! Что ж не являетесь вы? Где вы там за Каймой? За Каймой ли?

— Смотри! — торжественно сказал Итван.

Мои невесёлые мысли прервало несколько маленьких серебристых вспышечек над полоской Каймы. Они разлетались в разные стороны. И одна из них летела прямо сюда.

Вначале я увидел только облачное пятно, напоминавшее лоскуток легкой блескучей ткани. По приближении лоскуток терял единоцелость, превращаясь в скопище простых фигурок-элементов: углов, зигзагов, кругов, эллипсов, дуг, спиралей, парабол, какихто петель-закорючек. Элементы складывались в сложный изменчивый узор, в нём была какая-то система, какой-то смысл, мне недоступный. Узор наращивался спереди, словно проступал из прозрачности воздуха, как фотография в проявителе, и гас, растворялся сзади. Так оно двигалось.

Да, Итван точно назвал это Стаей. Стаей живых существ это и было. Не вполне похожих, но родственных друг другу. Движущихся по одному закону и ведомых общей загадочной целью. Живых ли? Я по-чувствовал до озноба по спине — живых. Не так живых, не теми категориями живых, как мы. Не только живых, но, возможно, и разумных.