Теперь заговорила наша художница Таня.

– Художники используют не очень большое количество «чистых» красок, а чтобы получить промежуточные цвета, они смешивают разные краски. Но при этом смешанные цвета получаются обычно недостаточно яркие, какие-то сероватые. А вот художники-пуантилисты, такие как Моне, Писсаро, Сера, писали картины только чистыми, яркими красками, накладывая их маленькими пятнышками разных цветов. Вблизи кажется что видны одни точки, а с пары шагов расстояния эти точки сливаются и виден прекрасный, очень яркий цвет…

Тут же ее перебивают сразу несколько наших «технарей»:

Да, именно так работает экран телевизора и монитор компьютера! Любой цвет на экране – результат сочетания маленьких пятен (пикселов) всего трех основных цветов красного, зелёного и синего!

Таня это знает и очень гордится – а художники это придумали раньше технарей! Она права.

– А вот при постановке «Бориса Годунова» нужно было создать грозное ощущение «народного ропота». Для этого на сцене группа статистов вполголоса, вразнобой повторяла фразу: «Что говорить, когда говорить нечего». Наверное, здесь тоже противоречие? – Это сказал мальчик, которого мы раньше не видели, судя по значку, он из секции химии. На наших занятиях последнее время все больше «гостей».

А химик продолжал:

– Однажды во время гастролей на роли статистов были приглашены члены местной пожарной команды. И они как грянули все вместе в один голос: «Что говорить, когда говорить нечего», – так люди в зале от хохота с кресел падали!

Прекрасный пример, он нов и для преподавателей. Обязательно используем в книге!

Искусство учит не бояться противоречий – а это как раз то, что очень нужно изобретателю. В литературе, например, есть интересный механизм использования противоречий – метафора. Она употребляется, когда автор хочет что-то сказать в переносном смысле, когда говорится одно, а понимать нужно другое. Во фразу вводится слово, имеющее несколько значений, причем так, что одна часть фразы оказывается в соответствии с одним из значений слова, а другая – с другим. Так в язык вводится противоречие. Например, в стихотворении Николая Тихонова об английских моряках, без колебаний идущих в поход, из которого нет возврата:

Кажется, явная бессмыслица с обычной точки зрения, но в памяти остается чеканная фраза и четкое представление о железных, несгибаемых людях.

Чем отличается хорошая проза от плохой? Образностью, богатством языка? Да, но не только. Есть сколько угодно подделок, в которых все вроде бы есть, нет только художественного произведения. Хорошая книга – как песня, из которой слова не выкинешь. Это – система, в которой каждое слово занимает свое место и все вместе составляют целое со своими системными свойствами.

– Кто читал роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»? Поднялось несколько рук. Это радует, роман отнюдь не детский.

– Так вот, в этом романе действие развертывается в трех, казалось бы, мало связанных между собой плоскостях: Москва тридцатых годов со своим характерным бытом и укладом, древняя Иудея времен римского наместника Понтия Пилата (примерно 2000 лет назад) и существующая вне времени и пространства странная компания Сатаны, устраивающая бал в обыкновенной московской квартире. Историю Понтия Пилата можно рассматривать как отдельный роман и читать подряд, пропуская все остальное.

– А я так и делал! – поднялся с места Сережа. – Очень интересно было читать. Но потом прочел весь роман подряд и понял, что если бы не сделал этого, много бы потерял.

Действительно, разноплановые части произведения дополняют, усиливают друг друга. Смех, сатира, поэтические образы и философские обобщения сливаются в единую могучую силу, впечатление от прочитанного возрастает многократно. Возникает системный эффект. Он особенно силен в поэзии, где слова объединяет не только смысл, но и ритм, рифма.

Другая важная особенность искусства – борьба с психологической инерцией. В 1914 году литературовед В. Шкловский ввел новый термин «остранение». Он так назвал задачу литературного произведения по выводу читателей из автоматизма восприятия. Для этого нужно сделать привычное необычным, то есть разбудить воображение. А это совершенно необходимо и ученому, и инженеру.

На занятиях секции РТВ мы рассказывали о синектике[9] – методе активизации творчества, использующем разные аналогии для придумывания нового. Например, используется личная аналогия (эмпатия), при которой человек старается представить себя на месте совершенствуемой детали машины, «вжиться» в ее «образ». Искусство помогает человеку научиться этому. Ведь каждое художественное произведение – некая модель жизни, которую читатель или зритель может «примерить на себя».

И еще один прием синектики очень близок к искусству. Это символическая аналогия, которая рекомендует кратко и образно (обычно в двух словах) выразить суть изучаемого явления или предмета. Причем должно получиться что-то вроде названия книги, должна быть связь между словами, обычно не употребляющимися рядом. Например, атом – это «могущественное ничтожество», часы – «страж неуловимого»…

Можете привести еще примеры?

– Маленький Ваня! Все смеются – это прозвище мальчика из отряда биологов, его рост почти два метра.

– Мыслящий тростник. Паскаль так назвал человека – поясняет преподаватель секции физики.

– Кирпич с крыльями. Так мой папа называет самолет, на котором летал, когда был военным летчиком.

– Детерминированный хаос – выкрикивает кто-то, и весь отряд РТВ хохочет – эти слова уже стали в отряде любимой шуткой.

Синекторы считают символическую аналогию очень сильной, и неудивительно, ведь так они бессознательно формулируют что-то вроде противоречия! Самое удивительное – этот прием постоянно использовался в поэзии скальдов – поэтов древней Исландии, живших более 1000 лет назад. Их стихи и сегодня считаются самыми сложными в мире – многоплановые, с внутренними рифмами, созвучиями, очень «системные». Для украшения стиха поэты-скальды использовали особые образы – «кеннинги». По сути дела это нечто вроде сложной метафоры. Например, корабль скальды называли «конь морей», море – «дом угрей» или «поле корабля», кровь – «море меча», меч – «шип ран». Одно и то же слово могло иметь множество разных кеннингов. На основе простых кеннингов составлялись сложные – многоступенчатые. Например, кеннинг «метатель огня вьюги ведьмы луны корабельных сараев». Эта кажущаяся бессмысленной фраза для слушателей скальдов была вполне понятна: «конь корабельных сараев» – это корабль; «луна корабля» – щит (вспомните рисунки драккаров – кораблей викингов – вдоль борта сидят гребцы и около каждого на борту укреплен щит, начищенный и блестящий как луна); «ведьма щита» – копье; «вьюга копий» – битва, «огонь битвы» – меч, а «метатель меча» – воин…

– Попробуйте сами разгадать кеннинг: «Красноголовая птица строителя судеб».

Шум стоит страшный. Ребята долго молчали, всем хочется поговорить. Мы с удовольствием предоставляем им такую возможность. Но стихийный шум, когда все кричат и никто не слышит друг друга, малоэффективен. Поэтому мы предлагаем для разгадывания кеннинга образовать группы и выбрать капитанов, чтобы они руководили расшифровкой.

Через десять минут все становится на свои места: «красноголовая птица» – это дятел, «строитель судеб» – писатель, а «дятел писателя» – это его пишущая машинка…[10]

Еще один, характерный для искусства способ бороться с шаблонным мышлением – введение условных ограничений, на первый взгляд, стесняющих работу мысли. Но происходит удивительное, хотя и совершенно закономерное с точки зрения диалектики явление: ограничения стимулируют творческую работу. Человек по природе экономен. Он думает привычными образами, пишет фразы, над которыми не нужно долго раздумывать. Получаются штампы – смертельные враги творчества в любом виде. И вот на эту «экономию» накладываются жесткие рамки ограничений. В чем?