Новый уголовный кодекс Сен-Фона пародирует республиканские законы, Декларацию прав человека и гражданина, провозгласившую равенство людей от природы и перед законом. У либертена неравенство людей также естественно, как естественны «различия между мопсом и датским догом», поэтому «человеческое стадо надо держать в ярме», чтобы оно не смогло покуситься на прерогативы господ. Не простивший Робеспьеру стремления навязать людям новое божество, де Сад выворачивает подхваченную вождем якобинцев максиму Вольтера о Боге и рукой либертена Сен-Фона выводит: «Христианство будет навсегда изгнано из страны, во Франции будут отмечаться лишь ритуальные праздники распутства. Я избавлюсь от христиан, но не от религии, которую я намерен сохранить, ибо цепи ее полезны и необходимы для укрепления порядка <…> Объект поклонения не имеет никакого значения». Возможно, де Сад также иронизирует над теми, кто после термидора стал активно выступать за возвращение к религии как к опоре государства и основе «здоровой политики», что, разумеется, не могло не вызвать у него негодования как у ярого атеиста.

Обязательным условием в государстве преступления является всеобщая проституция: «В каждом городе и в каждой деревне будут учреждены публичные дома, где посетителей будут ублажать лица обоего пола». Подобная мысль уже выдвигалась де Садом в его памфлете «Французы, еще одно усилие…» Но еще до маркиза идею культурной проституции, являющейся свободным выбором самой женщины, выдвинул Ретиф де ла Бретон в сочинении «Порнограф, или Размышления честного человека о проекте устава для проституток» (1769), изданном под девизом «Все для женщин, без женщин никуда!». В этом труде Ретиф дотошно расписал регламент государственных публичных домов, где женщины «работают» добровольно, и, словно подражая де Саду, рассказал о видах проституции, принятых у разных народов.

Еще один постулат садического общества: «Все дети обоего пола, достигшие пятнадцати лет и не сумевшие к тому времени найти возлюбленного или возлюбленную, будут очень строго осуждаться, наказываться, подвергаться публичному позору» словно кривое зеркало отражает положение из «Республиканских установлений» Сен-Жюста: «Каждый человек, достигший двадцати одного года, должен объявить в храме, кто его друзья. <…> Тот, кто скажет, что не верит в дружбу или что не имеет друзей, подлежит изгнанию». Каждый пункт в кодексе Сен-Фона пародирует те или иные республиканские установления, празднества и общественные доблести. Есть мнение, что таким образом де Сад выразил свое недовольство конституцией III года, провозглашенной в сентябре 1795 года.

Придуманное де Садом «Общество друзей преступления» является пародией на народные и «братские» (куда допускались женщины и дети) общества, сотнями возникавшие во время революции, и, как утверждает ряд исследователей, конкретно на «Общество друзей свободы и равенства», председателем которого был Робеспьер. Устав «Общества друзей преступления», объединяющего людей, совершающих «как можно больше славных деяний, называемых глупцами преступлениями», похож на вывернутый наизнанку устав народного клуба: необычайно высокие членские взносы, немедленное исключение за преступное нарушение законов Природы, то есть за «нежелание или отказ совершить хотя бы один из тех бесчисленных поступков, на которые вдохновляет нас Природа», отречение от любых религиозных верований, от абсурдной доктрины равенства, сторонники которой пополняются исключительно «за счет числа слабых и жалких личностей», невмешательство в дела правительства и презрение к закону, ибо человек не имеет права создавать законы, противоречащие законам Природы. Каждое заседание клуба начинается речами против добрых нравов и религии.

В духе черного юмора подается и дополняющая устав специальная «Инструкция для женщин, принятых в “Общество друзей преступления”», где автор под маской серьезности подвергает осмеянию женские общества, которых во время революции также возникло немало. «Безбожница, жестокая, бесстыдная, распутная, безнравственная, ненасытная, содомитка, лесбиянка, мстительная, кровожадная, лицемерная, лживая, коварная — вот далеко не полный перечень характерных свойств той женщины, что найдет себе достойное место в «Обществе друзей преступления», вот какие пороки необходимо иметь ей, если она хочет обрести в клубе свое счастье», — завершает Жюльетта чтение инструкции и, убедив присутствующих, что приняла изложенные в ней принципы всем своим сердцем, под аплодисменты сходит с трибуны — подобно активной гражданке, вступившей, к примеру, в «Общество революционных гражданок», руководимое Клер Лакомб. Политическая активность членов этого общества, тотчас откликавшихся на любые решения Конвента, в конце концов побудила якобинцев осенью 1793 года принять решение о запрещении женских клубов, а в мае 1794-го запретить женщинам выступать в Конвенте. После 9 термидора женщины вновь выпорхнули на общественную сцену: Тереза Кабаррюс, прозванная «богоматерью термидора», стала законодательницей мод, в салоне мадам Рекамье собирались те, кто считал себя в оппозиции к Бонапарту.

Де Сад отдает должное женской активности: большинство главных персонажей его произведений — женщины. Маркиз по-своему выступает поборником равенства мужчины и женщины: в садическом обществе женщина-либертен-ка ни в чем не уступает мужчине, она ломает устоявшиеся традиции, изменяет взгляд на женщину как на существо покорное, зависимое, бессловесное, бесправное и добродетельное. Жюльетта и ее подруги-либертенки нарушают все мыслимые запреты и нормы морали, отрицают освященную Церковью идею сексуальности как способа продолжения рода и выдвигают идею наслаждения, связанного с преступлением. Превращая сексуальное действо в акт нетворения (содомия бесплодна) — в преступление против закона воспроизведения вида и сопровождая его актом убийства — преступлением против закона сохранения вида, де Сад не только преступает законы традиционной этики, законы христианской морали, но и лишает либертенку ее женских качеств, уравнивая, таким образом, с мужчиной. Встав на один уровень со своими партнерами-мужчинами, Жюльетта перестает воспринимать направленную на нее насильственную сексуальную активность мужчин и с помощью философии переводит ее в русло собственного наслаждения — что совершенно не способна сделать Жюстина, которой любое сексуальное домогательство причиняет исключительно страдания.

В прославлении де Садом сексуальных наслаждений можно также усмотреть отголоски борьбы со средневековой религиозной философией, согласно которой плотские удовольствия считались грехом и наваждением дьявола. Борьба эта по-прежнему была актуальна, ибо во времена де Сада факел философии разума еще не успел осветить все закоулки души каждого человека. Во всем, что касалось социального мироустройства, ярый атеист де Сад оставался на позициях средневекового феодала. В сущности, либертен де Сада превращается в гибельного андрогина, лишенного функции продолжения рода, но наделенного функцией убийства.

«Преуспеяние порока» — это в своем роде «роман воспитания» наизнанку, ибо, по мысли автора, различия человеческой натуры зависят не от воспитания, а от природы. «Скажи, — обращается к Жюльетте Сен-Фон, — разве у всех людей одинаковый голос, одинаковая кожа или походка, одинаковые вкусы? …разве одинаковы их потребности? Никто не убедит меня в том, что различия эти обусловлены случайными обстоятельствами или воспитанием». «Не отыщется на свете такого идиота, который осмелится сравнивать физическую конституцию — да, да, простую физическую конституцию — короля и простолюдина», — утверждает Сен-Фон. Но тот, кому от природы суждено повелевать, обязан лелеять и шлифовать свой дар: если монарх перестанет быть «богом на земле» и приблизится к «презренной толпе», это будет первым шагом к его падению. Поэтому либертены ведут речь не о воспитании, а о совершенствовании заложенных природой страстей, о постижении философии либертинажа, которая у де Сада является синонимом философии преступления. Жюльетта изначально наделена порочными страстями, ее учителя-либертены лишь совершенствуют ее природные склонности.