Ла-Кост встретил сеньора новым театральным залом и сценой, оборудованной по последнему слову техники. Из-за стремления поскорей завершить реконструкцию театральных помещений была приостановлена перестройка жилых комнат, но маркиза это не беспокоило. Он разберется с делами, потом получит деньги и непременно довершит обустройство комнат жены. Фаж, поверенный в делах маркиза, зачастил в замок, но так и не сумел обучить де Сада премудростям управления собственным имуществом. Зато он быстро раздобыл денег, на которые де Сад выписал в Ла-Кост профессиональную театральную труппу. Теперь он мог воплощать на сцене любые фантазии! Мадам де Монтрей с негодованием узнала о выходе зятя на сцену вместе с профессиональными актерами — ведь этим он вновь поставил под угрозу честь семейного имени. Играть в театре, как и сочинять, дворянин мог только как любитель, для собственного развлечения. Занятие не своим делом принижало даже короля: увлечение Людовика XVI слесарным делом вызывало насмешки не только у дворян, но и у простонародья. Нарушив привычный образ жизни королей, Людовик сам поставил себя вне закона, сам бросил камень на чашу весов революционного правосудия, отправившего его на гильотину. Нарушив «запрет на профессию», де Сад принизил дворянское звание, добровольно занял положение маргинала, личности, находящейся в глазах общественного мнения практически вне закона. Ибо вплоть до 1789 года дворяне традиционно считались «сословием, занимавшим особое положение в государстве», и единственным ремеслом, приличествовавшим дворянину, считалось воинское. Только к концу XVIII века общественное мнение позволило дворянину заниматься законодательной деятельностью, «деловой активностью», занимать общественные и административные должности и, как следствие, исполнять полезные для общества обязанности.
Мысль о признании свободных профессий занятиями, достойными дворянина, широкого отклика в обществе не нашла.
Узнав, что Анн-Проспер неважно себя чувствует, Рене-Пелажи решила пригласить сестру в Ла-Кост — подышать воздухом и помочь по хозяйству. Анн-Проспер де Лонэ, которой к этому времени еще не исполнилось и двадцати, только что вышла из монастыря, где пребывала на положении пансионерки и куда — если пожелает — она могла вернуться и принять обет.
Как могла Рене-Пелажи, прекрасно осведомленная о наклонностях супруга, пригласить в замок, где Донасьен был полновластным хозяином, свою очаровательную сестру? Неужели она не знала, что Донасьен давно положил глаз на Анн-Проспер? Или она искренне считала, что супружеские узы удержат его в рамках приличий? Во всяком случае, ее роль в сложившейся ситуации не слишком понятна.
В Ла-Кост часто приезжал аббат де Сад — он любил гостить у племянника. Познакомившись с очаровательной мадемуазель де Лонэ, аббат не остался равнодушен к ее чарам и даже попытался соблазнить ее. Натиск священнослужителя преклонного возраста напугал девушку, и аббату пришлось старательно объяснять юной родственнице, что она неправильно его поняла. Если аббат не устоял, то что говорить о Донасьене! Был ли он прежде влюблен в Анн-Проспер, забыл ли он об этой любви или любви этой не было вовсе, сейчас значения не имело: страсть де Сада пылала словно факел.
Свидетельств о романе де Сада с Анн-Проспер осталось мало: семья позаботилась уничтожить компрометировавшие девушку бумаги, поэтому любая версия является достаточно условной. Говорят, де Сад привлек мадемуазель де Лонэ к участию в спектаклях, и она с удовольствием исполняла самые разные роли, в том числе и непристойные. Девушка помогала Рене-Пелажи по дому: сохранилась опись белья «господина де Сада», выполненная рукой мадемуазель де Лонэ, подписанная мадам де Лонжевен, с пометами де Сада и странной записью, сделанной рукой Рене-Пелажи: «Я мы уничтожены дурной план ужасно ужасно». Означало ли это, что мадам де Сад узнала о связи мужа с младшей сестрой? Но если она и узнала, вряд ли в ее силах было воспрепятствовать этой связи: любовь к супругу постепенно превращала ее в сообщницу Донасьена.
Особое удовольствие, получаемое садическими либертенами от физического и морального насилия над девственницами, говорило о том, что Анн-Проспер в какой-то степени явилась для Донасьена «грёзой наяву». Наверное, поэтому появилась еще одна, поэтическая версия романа маркиза и Анн-Проспер, связавшая страсть де Сада к свояченице с Марсельским делом. Согласно этой версии, изложенной в альманахе Башомона, де Сад устроил в Марселе бал, на котором угостил всех присутствовавших конфетами со шпанской мушкой, и когда гости, охваченные небывалым вожделением, начали бесноваться и выпрыгивать из окон, де Сад бросился на колени перед свояченицей, которую предусмотрительно оставил без конфеты, и воскликнул: «Я люблю вас! Жить без вас не могу! Но я знаю: вы меня не любите! Более того, вы меня презираете! Поэтому я хочу умереть. Но прежде я решил рассчитаться с негодяями, погубившими мою репутацию, с теми, кто приписал мне недостойные поступки, которых я не совершал. Поэтому я приготовил яд, который поможет мне покончить счеты с жизнью. Сказав вам последнее прости, я уйду из жизни». Шантаж был в духе маркиза, поэтому окончание этой истории вполне убедительно: испугавшись, что поклонник исполнит свою угрозу, девушка соглашается уехать вместе с ним. В несколько измененной версии говорилось, что Анн-Проспер также досталась конфета и де Сад овладел ею прямо на балу.
Шпанская мушка давно вышла из обихода, поэтому позволим себе некоторые подробности из области применения этого насекомого. Шпанская мушка (разновидность мелких жуков Lytta vesicatoria, Afylabres, Meloe), истолченная в порошок, со времен античности считалась сильным афродизиаком за счет содержащегося в ней высокотоксичного возбуждающего вещества кантаридин. Чрезмерное употребление порошка могло не только вызвать перевозбуждение, но и спровоцировать отравление со смертельным исходом.
Все же скорее всего летом 1772 года Донасьен уехал в Марсель один, лишь в сопровождении преданного ему лакея Латура. Несмотря на сорок две комнаты замка Ла-Кост, де Сад неожиданно заметил, что дети всюду вопят, хулиганят и суют свой нос, а многочисленная женская прислуга постоянно пугается под ногами. И между супругами было негласно решено: Рене-Пелажи привезла с собой в Ла-Кост детей в первый — и в последний раз. В садических замках дети, а особенно младенцы, относились к разряду предметов, подлежавших немедленному уничтожению с целью возбуждения эротических ощущений либертенов. Но, как подчеркивал сам де Сад, он многое воображал, но далеко не все исполнял. Так, например, несмотря на атеистические настроения хозяина, в Ла-Косте была часовня с кафедрой для чтения мессы, и молиться в ней никому не возбранялось.
Но де Сад не был бы де Садом, если бы позволил себе пройти мимо образцового культового сооружения, не выразив к нему своего отрицательного отношения. В романе «Маркиза де Ганж» коварный муж благочестивой маркизы вешает в часовне замка портрет супруги в образе Святой Девы, и местные крестьяне, не зная об этом, приходят поклоняться этому образу. Получилась двойная насмешка — и над культом Святой Девы, и над добродетельной маркизой. Прославление добродетели с кривой ухмылкой на лице вполне в духе маркиза…
Прибыв в Марсель и остановившись в не самой дорогой гостинице, утомленный семейной жизнью Донасьен помчался в бордель. Вернувшись к вечеру, он приказал лакею отправиться на поиски девиц для небольшой оргии, которую он намеревался устроить, как только участницы будут найдены. За сутки лакею удалось уговорить четырех молоденьких проституток — Розу Кост, Марьетгу Борелли, Марианну Ла-вернь и Марианетгу Ложье поучаствовать в «развлечениях» его хозяина, а также за отдельную плату предоставить для будущего действа квартиру одной из девиц. Позднее де Сад встретится еще с одной проституткой, Маргаритой Кост, которой также будут предложены садические «услады».
Собравшись в условленный час у Марьетгы, девицы с опаской ожидали незнакомого клиента. Щегольской вид Донасьена — серый фрак на голубой подкладке, яркие оранжевые штаны до колен, шляпа с пером, шпага, трость с золотым набалдашником — отчасти успокоил их. Господин выглядел прилично, лакей его также был одет во все новое. Значит, господа хорошо заплатят за «работу». Блеск золотых монет затмил диковатый блеск в глазах маркиза, предвкушавшего свои излюбленные развлечения.