Такъ я думаю, и такъ я для себя разрѣшаю. Но нисколько не настаиваю, чтобы это было разрѣшеніе для всѣхъ. Обнимаю васъ, милый другъ. Если вы не пріѣдете ко мнѣ, я пріѣду къ вамъ.
Л. Толстой.
Полностью печатается впервые. Отрывки были напечатаны, с некоторыми искажениями, в СК, стр. 153—154. На подлиннике пометка рукой Черткова: «пол. 1 сент. 84». Датируем, руководствуясь этой пометкой и учитывая, что письма из Ясной поляны в Лизиновку шли не менее двух суток и иногда не сразу привозились на станцию и попадали в почтовый вагон.
Толстой отвечает здесь на письмо Черткова от 18 августа и приложенный к этому письму дневник его. В письме своем Чертков говорит: «Вчера вечером я получил ваше письмо, в котором вы говорите, что собираетесь в Киев, и просите меня сообщить вам о том, как мы вернулись из-за границы и устроились здесь... Нарочно для вас я пишу теперь свой дневник в двух экземплярах. Прилагаю записанное мною с тех пор, как вернулся из-за границы, — вы из этого увидите, чтó преимущественно занимало и волновало меня за последние дни... Пожалуйста сообщайте мне без всякой осторожности ваши впечатления о моих мыслях и чувствах и ваши разногласия со мною... Неосторожно оттолкнуть меня от соглашения с вашими убеждениями слишком настойчивым их выражением вы не можете, потому что даже если вы будете нарочно молчать и не возражать, я тем не менее буду отлично чувствовать, что вы не соглашаетесь... С другой стороны слишком сильно повлиять на меня также не опасайтесь, потому что я очень осторожно отношусь, хотя и внимательно, к тому, что вы говорите. Много обдумываю, взвешиваю, применяю к своей окружающей обстановке и со многим не соглашаюсь, хотя и не возражаю...» Затем, дав живой отклик на выраженное Толстым намерение посетить его в Лизиновке, Чертков сообщает о разговоре своем с другом его матери, Марьей Владимировной Сергиевской, последовательницей Пашкова, которая, ознакомившись с последним произведением Толстого «В чем моя вера», чрезвычайно заинтересовалась им. [О М. В. Сергиевской см. ниже в отрывках дневника Черткова и в прим. 2 к настоящему письму Толстого.] Далее Чертков говорит о получении письма от друга и последователя Толстого, кн. Л. Д. Урусова [о нем см. в прим. 15 к письму № 46 от 24 февраля 1885 г.] «с весьма удачным изложением в немногих словах его веры», в которой однако не всё оказалось близким ему, Черткову. Затем, рассказав вкратце о своем образе жизни в Лизиновке, Чертков пишет: «Хутор, отделенный для меня, я еще не принял. А когда приму, то мне невозможно будет работать на нем, как раньше предполагал, в качестве полевого рабочего, так как время мое занято около матери и ее дел. Всё-таки хочу принять этот хутор для того, чтобы, живя около матери, не вполне потерять из виду крестьян и иметь общий интерес с ними в форме маленького хозяйства, более или менее подходящего к их хозяйствам по размеру и системе обработки земли». Приложенный к письму дневник Черткова обнимает время с 6 по 16 августа и подробно рисует его жизнь в Лизиновке. Приводим из него те отрывки, которые нашли прямой или косвенный отклик в письме Толстого: «9 августа. Я разговаривал с Марией Владимировной про Л. Н. Толстого. Она очень поражена им. Соглашается с его пониманием заповедей Христа, но говорит, что для исполнения их он рассчитывает исключительно на свою собственную силу и что этого недостаточно. Она говорит, что жаль, что такой искренний и сильный человек не начинает с приведения читателя к любви к Богу и ближнему, которая одна может дать человеку силу исполнять учение Христа... Она очень бы хотела повидаться с ним. — 12 августа. Ездил... к Н. Д. Кившенко [См. прим. 1 к п. № 79 от 14 сент.]. Решили относительно перемены состава преподавателей в Александровской школе и окончания переписки «Веры» Л. Н. Т-го для гектографирования ее в количестве 50 экз. Пропущенные места будут гектографированы отдельно в виде дополнения. Полные экземпляры я буду давать тем, насчет которых моя совесть будет спокойна в том отношении, что я этим не рискую быть проводником вреда для них. 16 августа. Мария Владимировна уехала обратно в Петербург. Она приехала сюда в нашем отсутствии и стала читать и толковать Евангелие, где только имела случай, не только школьным дворовым девочкам, из которых она образовала швейную артель, но и рабочим в поле и больным в приемном покое. Священник, человек тихий и до сих пор... вполне безвредный, сказал однако в церкви проповедь, в которой советовал прихожанам не итти слушать новых сектантов. Все отнесли его слова к Марье Владимировне. Пошли толки, споры, рассуждения. Одна старуха пришла на следующий день на чтение Марии Владимировны в поле, стала ругать ее и даже собиралась бить палкою. Марья Вл. навестила священника и узнала от него, что он получил строжайшее приказание противодействовать новой секте и что, боясь лишиться места, он должен был говорить против этих чтений. М. В-на уехала отсюда в самых дружеских отношениях с священником, хваля его нравственную жизнь и делая выгодные для него сравнения его с другими священниками, которые ведут безнравственную жизнь и обирают народ... Между прочим, она читала и артели рабочих, которая строит для меня пристройки к ремесленной школе... И я решил, что еслиб меня кто-нибудь заставил читать им Евангелие, то я прочел бы Нагорную проповедь и потом постарался бы указать примерами из нашей теперешней жизни, как должно применяться каждым из нас учение Христа. Но потом я сообразил, что еслиб после этого кто-нибудь из них провинился в отношении своей работы по постройке, то управляющий поступил бы наверное с ним совершенно противоположно тому, как учит Христос в Нагорной проповеди... Работники, слышавшие от меня Нагорную проповедь и знающие, что постройка делается для меня, потеряли бы веру в мою искренность и отнеслись бы недоверчиво к самой Нагорной проповеди. Часто приходится делать такие размышления; но выхода из этого положения я теперь еще не вижу для себя. Совсем отказаться от всяких денег, которые я получаю от матери?.. Отказаться самому от этих денег, т. е. не брать их вовсе от матери — мне кажется, что я не имею права перед самими крестьянами. Крестьянин придет попросить меня выучить его сына в школе сапожному ремеслу. А я ему скажу: ремесленную школу я перестал содержать, потому что деньги, на которые я ее содержал, не мои, а ваши. А он естественно скажет: «где эти деньги? Дай мне мою долю из них». А я скажу: от денег этих я отказался, они остались в экономии, и в настоящее время управляющий строит на них каменные овчарни и покупает паровые молотилки. Крестьянин найдет, что я поступил несправедливо, и он, мне кажется, будет прав. Во всяком случае вопрос этот очень трудный и не доступен еще моему разрешению».
1 «Пять заповедей Нагорной проповеди», которые легли в основание книги Толстого «В чем моя вера», переданы им так: первая — «не гневайся», вторая — «не прелюбодействуй», третья — «не клянись», четвертая — «не судись и не противься злу злом», пятая — «не воюй» («любите врагов ваших»).
2 Мария Владимировна Сергиевская (ум. в 1916 г. около 80 лет от роду), по матери из семьи Ганнибал, родственной Пушкину. Уже пожилой женщиной сделалась последовательницей Пашкова. На этой почве стала близким другом Е. И. Чертковой и ее правой рукой в деле помощи бедному населению Гавани (в Петербурге) и заведующей ее детским приютом. Человек горячего, сильного и самоотверженного характера.
* 25.
1884 г. Сентября 5—7. Я. П.
Сейчасъ получилъ ваше письмо, оба письма, дорогой Вл[адиміръ] Гр[игорьевичъ], и не столько отвѣчаю, сколько спрашиваю. Вы хорошо дѣлаете, что пишете мнѣ про себя; но зачѣмъ не все? — Прежде всего, знайте, что мнѣ важно, очень важно знать ваше состояніе, вашу душевную болѣзнь, важно и потому, что я васъ люблю, очень дорожу вами и очень боюсь за васъ, и еще потому, что я тѣмъ же самымъ и страдалъ и страдаю и съ тѣмъ же самымъ почти безнадежно борюсь. — Отчего вы не женитесь? Скажите мнѣ просто, прямо. Нельзя вамъ жить противно закону природы — Бога. Эго испытывать Бога. Этаго нельзя. Одно упустить, все погубишь. — Какъ бы я желалъ васъ видѣть! Я бы все сказалъ вамъ и отъ васъ узналъ. И мы вмѣстѣ искали бы и нашли бы. Я должно быть пріѣду къ вамъ. Но вамъ необходимо, если вы не женитесь, — скудная жизнь и работа физическая — не напущенная на себя, какъ баловство, а работа, сдѣлавшаяся необходимостью. Знаю, знаю по себѣ всю трудность этаго; но тутъ дѣло то слишкомъ важное — вся жизнь, все, чѣмъ дорога вся жизнь. Можетъ быть, нельзя побороть, но бороться надо всѣми тѣми силами (разумными и любовнымъ общеніемъ), кот[орыя] даны намъ. — Еще — въ вашихъ письмахъ мало простой любви ко мнѣ, какъ къ человѣку, к[оторый] любитъ васъ. Если это такъ въ душѣ, то дѣлать нечего, а если есть какая перегородка, сломайте ее, голубчикъ. Намъ будетъ лучше обоимъ.