И — опять удивительное дѣло — и тѣ люди, которые считаютъ себя въ правѣ распоряжаться милліонами, и тѣ, которые хотятъ быть и надѣются, при своей не перестающей борьбѣ, стать на мѣсто первыхъ, также увѣрены въ томъ, что они могутъ распоряжаться жизнью десятковъ милліоновъ народа, какъ мы увѣрены въ томъ, что каждый день взойдетъ солнце. И споры и разсужденія идутъ только о томъ, какъ велѣть жить всѣмъ этимъ милліонамъ, а что жить они будутъ по предписаннымъ имъ законамъ нѣсколькими людьми, называемыми правительствомъ, въ этомъ никто не сомнѣвается. И еще болѣе удивительно то, что и въ самомъ дѣлѣ милліоны людей, т.-е. разумныхъ, нравствеиныхъ существъ, живущихъ своимъ трудомъ, и потому не только не нуждающихся ни въ чьей помощи, но и содержащіе своимъ трудомъ много тысячъ праздныхъ людей, рабски подчиняются волѣ этихъ спорящяхъ между собой праздныхъ людей, руководимыхъ самыми мелкими, дурными страстями, но только не тѣмъ, что они всегда лицемѣрно выставляютъ своей главной цѣлью: благомъ народа.
За этой статьей идетъ третья длинная статья «Конституціонный бюджетъ», въ которой разсуждается о томъ, сколько у каждаго человѣка, трудящагося для себя и своей семьи, слѣдуетъ ежегодно отнимать произведеній его труда, отдавая ихъ въ распоряженіе людей, называемыхъ правительствомъ. Казалось бы, очевидно то, что такъ какъ работаюіцимъ милліонамъ нѣтъ никакой не только надобности, но и повода отдавать произведенія своего труда людямъ, до сихъ поръ всегда употреблявшимъ эти деньги на самыя дурныя и безнравственныя дѣла: на изготовленіе орудій убійства, на тюрьмы, крѣпости, поставку водки, на развращеніе народа посредствомъ солда[тства] или ложной вѣры, то казалось бы, очевидно, что и не будетъ никакого бюджета, и нечего разсуждать о томъ, какъ собирать и употреблять его. Такъ казалось бы, а между тѣмъ правительственные люди, и тѣ, которые хотятъ быть правительствомъ, съ полной увѣренностыю въ томъ, что деньги эти будутъ въ ихъ рукахъ, разсуждаютъ о томъ, какъ побольше собрать ихъ и какъ распредѣлить ихъ между собой. И — удивительное дѣло — деньги эти собираются и распредѣляются; нуждающіеся же въ самомъ необходимомъ, часто голодные, трудящіеся люди отдаютъ свои сбереженія празднымъ, безумно-роскошествующимъ людямъ.
Слѣдуюіцая статья — «Вопросъ о государственныхъ преступленіяхъ на Московскомъ съѣздѣ криминалистовъ». Въ этой статьѣ описывается то, какъ собравшіеся въ Москвѣ люди разсуждали о томъ, по какимъ статьямъ можно лишать свободы, грабить (штрафы), мучить, убивать людей и по какимъ этого нельзя дѣлать; какъ лучше примѣнять эти статьи и т. п. Сначала представляется удивительнымъ, для чего эти люди, очевидно, несогласные съ правительствомъ и противные ему, не высказываютъ прямо того, что само собой представляется всякому неодуренному человѣку: что не говоря уже о христіанствѣ, которое будто бы мы исповѣдуемъ, съ какой бы то ни было самой низкой нравственной точки зрѣнія совершенно ясно, что никакой человѣкъ, во имя какихъ бы то ни было соображеній, не имѣетъ права и не долженъ ни грабить, ни мучить, ни лишать свободы, ни жизни другихъ людей. И потому, казалось бы, ясно, что собравшіеся люди, враждебные правительству, должны бы были прямо сказать то, что само собой разумѣется для всякаго неодуреннаго человѣка: то, что одинъ человѣкъ не можетъ насиловать другого, не можетъ потому, что если допустить, что могутъ быть такія соображенія, по которымъ одни люди могутъ насиловать другихъ, то всегда — какъ это и было и есть — найдутся такія соображенія, по которымъ другіе люди могутъ и будутъ употреблять насиліе и противъ тѣхъ, которые ихъ насиловали.
Но собравшіеся ученые люди не дѣлаютъ этого, а старательно приводятъ хитроумныя соображенія о томъ, какія «ужасныя послѣдствія происходятъ отъ отступленій по дѣламъ о политическихъ преступленіяхъ отъ общаго порядка судопроизводства»; о «необходимости изученія государственныхъ преступленій съ социологической точки зрѣнія»; о томъ, какъ «основная проблема все болѣе и болѣе развивалась на собраніи группы и все болѣе и болѣе становилась ясной невозможность ограничиться какими либо краткими тезисами по такому сложному вопросу».
И опять тоже удивленіе и недоумѣніе: почему то правительство, которое теперь дѣйствуетъ, или то, которое составится изъ тѣхъ людей, которые спорятъ съ нимъ въ надеждѣ самимъ стать правительствомъ, почему эти люди такъ несомнѣнно увѣрены, что тотъ народъ, который не знаетъ и знать не хочетъ эти всѣ 120, 117, и т. п. статьи, но, къ счастью, еще знаетъ другія статьи о томъ, что не надо дѣлать другому, чего не хочешь себѣ, что лучше простить не семь, а семью семь разъ, чѣмъ мстить, — почему народъ этотъ подчинится ихъ статьямъ, 120-й, 117-й и еще какой нибудь, и будетъ изъ повиновенія этимъ статьямъ совершать самъ надъ собою тѣ преступленiя всѣхъ законовъ — божескихъ и человѣческихъ, которыя предписываются ему. И что удивительнѣе всего это то, что народъ не только подчиняется всѣмъ этимъ статьямъ, но и въ положеніи солдатъ, стражниковъ, присяжныхъ, тюремщиковъ, палачей совершаетъ самъ надъ собой всѣ эти, противныя его совѣсти и исповѣдуемому имъ, признаваемому божескимъ, закону, преступленія.
Слѣдующая, пятая статья заключаетъ въ себѣ свѣдѣнія о томъ, какъ человѣкъ, называющійся русскимъ императоромъ, выразилъ желаніе о томъ, чтобы умершій, жившій въ Кронштадтѣ, добрый старичекъ былъ признанъ святымъ человѣкомъ, и какъ синодъ, т.-е. собраніе людей, которые вполнѣ увѣрены, что они имѣютъ право и возможность предписывать милліонамъ народа ту вѣру, которую они должны исповѣдывать, рѣшилъ всенародно праздновать годовщину смерти этого старичка съ тѣмъ, чтобы сдѣлать изъ трупа этого старичка предмет. народнаго поклоненія. Еще понятно, хотя и съ большимъ усиліемъ, — то, что люди могутъ быть такъ обмануты, чтобъ вѣрить, что они не столько люди, сколько подданные извѣстнаго государства, и во имя идола государства отступать отъ своихъ человѣческихъ обязанностей, какъ это дѣлается при принужденіи людей къ участію въ солдатствѣ и войнахъ. Можно понять и то, какъ люди могутъ быть доведены до того, чтобы отдавать на завѣдомо дурныя дѣла свои сбереженія, какъ это дѣлается при отбираніи податей. Какъ ни странно, но можно понять даже и то, какъ долгое и усиленное воспитаніе дурного чувства мести можетъ довести людей до того, что они подчиняются требованіямъ совершенія всякаго рода насилій, даже убійствъ надъ братьями, подъ предлогомъ наказанія. Но, казалось бы, невозможно уже заставить людей 20 вѣка, знающихъ Евангеліе, понимать превратно назначеніе своей жизни, вѣрить въ необходимость и благотворность идолопоклонническаго поклоненія неодушевленнымъ предметамъ.
Казалось бы, в этомъ то уже не могутъ люди-христіане подчиниться волѣ другихъ людей. А между тѣмъ, удивительное дѣло, для огромнаго большинства народа это непрестанно совершается, и человѣкъ, считающій себя царемъ, и всѣ его помощники, и тѣ самые лицемѣрные или заблудшіе люди, которые называютъ себя Синодомъ, Святѣйішимъ Синодомъ, вполнѣ увѣрены въ томъ, что всѣ ихъ распоряженія о празднованіи умершаго старичка, какъ святого, — будутъ также приняты всѣмъ народомъ, какъ были приняты всѣ ихъ прежніе обманы, ихъ мощи, иконы, чудеса.
И — удивительное дѣло — вмѣсто того, чтобы милліонамъ народа съ отвращеніемъ отнестись къ такимъ распоряженіямъ, они спокойно принимаются, освящаются древностью преданія и замѣняютъ для людей спасительныя истины извѣстнаго имъ христіанства и губятъ ихъ жизнь, отдавая ее и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ во власть обманывающихъ.
Да, какъ ни ужасны всѣ тѣ обманы, подъ гнетомъ которыхъ страдаетъ человѣчество, этотъ наименѣе замѣчаемый людьми обманъ вѣры ужаснѣе всѣхъ. Ужасенъ онъ потому, что на этомъ обманѣ зиждутся всѣ другіе обманы, и всѣ вытекающія изъ нихъ бѣдствія.
Если спросишь себя: зачѣмъ люди разумные, добрые, по требованію чуждыхъ имъ людей идутъ въ войска, надѣваютъ мундиры, учатся убивать и идутъ убивать чуждыхъ имъ людей, хотя знаютъ, что человѣкъ долженъ не убивать, а любить всѣхъ людей. Зачѣмъ они отдаютъ чуждымъ людямъ, завѣдомо на дурныя дѣла свои сбереженія, когда считаютъ, что никто не имѣетъ права брать чужое. Зачѣмъ они идутъ въ суды и требуютъ наказаній и подчиняются наказаніямъ, зная, что никто не можетъ судить другого, и что человѣку свойственно не наказывать, а прощать брата? Зачѣмъ въ самомъ важномъ для души дѣлѣ: въ признаніи того, что свято, т.-е. высшее добро, и что не свято, т.-е. что зло, люди подчиняются требованіямъ чуждыхъ имъ людей?