После своей не слишком удавшейся шутки, Попов пояснил, что считает угрозу пересмотра Потсдамских договоренностей реальной, потому что такое решение уже довольно долго обсуждается. Однако Москва, хотя и была готова исполнить угрозу, нетерпеливо ждала американской реакции на речь Хрущева. Даже подразделение Попова в ГРУ получило жесткие инструкции присылать «ежедневные сводки о реакции западных берлинцев и личного состава оккупационных войск»[757].

Кизевальтер стремился использовать короткое время на встрече 17 ноября для доработки нового плана срочной связи с Поповым, однако тот жаждал рассказать об изменившейся атмосфере в советской колонии в Карлсхорсте после речи Хрущева. Все были словно убеждены в наступлении поворотного момента в отношениях с Западом по германскому вопросу, и Попов суммировал свои впечатления следующим образом: «Ясно главное. Мы собираемся передать власть в Восточном Берлине восточным немцам, и это будет политическим шагом, чтобы заставить западные державы пойти на переговоры с восточными немцами. Второе, ГДР постарается ослабить... ваше влияние в Западном Берлине». И добавил, что восточные немцы будут точно знать, сколько западных войск находится в Берлине, и дадут разрешение лишь какому-то определенному количеству военных проезжать по их территории. Попов также считал, что все советские войска будут выведены из Восточного Берлина, чтобы продемонстрировать Западу, мол, «мы вывели свои войска, а вы свои — нет»[758].

Предсказание Попова было не лишено смысла. За речью Хрущева последовала нота 27 ноября 1958 года, где было высказано требование сделать Западный Берлин свободным демилитаризованным городом. Однако, в случае невыполнения этого в течение шести месяцев, СССР намеревался передать свои функций в Восточном Берлине руководству ГДР. Соединенные Штаты немедленно ответили на ультиматум Хрущева, дав ясно понять, что не «согласны на односторонний отказ от своих прав и обязанностей в Берлине со стороны СССР»[759]. Ультиматум и угроза правам союзников в Западном Берлине стали очагом многомесячного напряжения в жизни западных берлинцев и союзнических войск. Нельзя сказать, что для Запада это было большой неожиданностью. Уже довольно долго Советы искали способ возложить на ГДР ответственность за отношения с западными союзниками по вопросу Берлина и снять с себя всякую ответственность за меры по удалению союзников с их территории.

С конца 1957 года и почти весь 1958 год восточногерманские власти готовились к тому, чтобы самим выяснять отношения с Западным Берлином и присутствовавшими там союзными войсками. В октябре 1957 года ГДР ввела в обращение новые денежные знаки. В течение какого-то времени границы между Восточным Берлином и Западным Берлином были перекрыты для предотвращения челночных поездок спекулянтов, наживавших барыши на колебаниях курса валют. Это показало, что, если использовать достаточно людей, то движение из одного сектора Берлина в другой можно остановить. Были получены также сообщения о том, что пассажирский транспорт из Потсдама в Восточный Берлин по городской железной дороге, пересекающей Западный Берлин, будет переведен на внешнее берлинское кольцо. Это означало лишь одно. Жители Потсдама — граждане

ГДР (включая правительственных чиновников и партийных функционеров), лишались возможности проезжать через Западный Берлин на работу в Восточный Берлин и отныне должны были пользоваться на внешнем кольце вокруг Берлина куда менее скоростными поездами на паровозной тяге. Был усилен уже действующий контроль за транспортными средствами (не союзников), совершающими рейсы между Берлином и Западной Германией: почтовые вагоны отцеплялись для проверки, товары, отправленные водным путем, конфисковывались, пассажиры обыскивались[760].

Пользуясь любой возможностью, советские и восточно-германские власти пытались принудить США вести переговоры с ГДР по вопросам, являвшимся прерогативой военного руководства СССР. Когда 7 июня, например, американский военный вертолет по ошибке приземлился в Восточной Германии, Советы отправили пассажиров и экипаж объясняться с чиновниками ГДР. Это означало, что американская военная миссия для освобождения людей должна была вести переговоры с властями ГДР. Дипломатические попытки уговорить СССР быть посредником провалились, однако и людей и вертолет американцам вскоре удалось вернуть, благодаря переговорам между Красным Крестом США и ГДР. Мгновенное превращение Советами и Восточной Германией заурядного эпизода в широко освещенную прессой проверку намерений показало, насколько серьезно они относятся к передаче в ГДР всех прав на отношения с союзниками[761].

Чтобы подготовиться к передаче власти, Вальтер Ульбрихт предпринял шаги по удалению оппозиции из СЕПГ — той самой оппозиции, которая появилась после событий 17 июня 1953 года. Многие диссиденты надеялись, что приезд в феврале 1958 года нового советского посла Михаила Первухина, имевшего репутацию профессионального экономиста, заставит Ульбрихта действовать более прагматично. Увы, это были иллюзии. Учитывая передовую позицию ГДР по отношению к Западной Германии — члену НАТО, Советы более всего жаждали стабильности в Восточной Германии, и, если Ульбрихт мог ее добиться, они собирались поддерживать его, несмотря на жестокость проводимой им политики. Комментируя доклады БОБ о разочаровании многих «партийных функционеров среднего и низшего звеньев» из-за падения оппозиционных лидеров, Берлинская миссия госдепартамента выразила сомнение в том, что «эти дестабилизирующие моменты будут иметь значение в ближайшем будущем», и заявила, что ожидает «восстановления партийной дисциплины». V съезд СЕПГ, состоявшийся в июле 1959 года, подтвердил это. Не теряющие оптимизма источники БОБ из союзников Ширдевана все еще надеялись на перемены, однако пришлось смириться с тем фактом, что оппозиция Ульбрихту ничего не добилась. У Советов и Восточной Германии были развязаны руки в отношении Западного Берлина[762].

СОВЕТСКАЯ ТАКТИКА ЗАПУГИВАНИЯ

В январе 1958 года Советы предприняли действия, мешавшие движению военных поездов и машин союзников между Западным Берлином и Западной Германией. Настаивая на праве проверять военные средства передвижения и ставить штампы на документах пассажиров, Советы присвоили себе право решать, кто имеет право ездить и что можно перевозить[763]. Сотрудники БОБ по приказу ЦРУ отныне не пользовались автобаном, поэтому в их машинах ехали военные водители. Сами же сотрудники БОБ передвигались на военном поезде до Хелмштедта, а там получали обратно свои машины. Такие прогулочные поездки были необходимы, чтобы снимать напряжение. Ограничения, введенные Советами перед тем, как Хрущев произнес речь 10 ноября, заставили БОБ работать в атмосфере беспокойства и изоляции, что еще больше усилило шок от ультиматума.

Так как политика ограничений ожесточалась, то поездки стали неприятным нервным испытанием. Военный поезд из Берлина прибывал на контрольный пункт в Мариенборн, что к востоку от Хелмштедта, около полуночи. Начальник поезда тотчас передавал документы для проверки советским контролерам. Каждая единица груза проверялась так же, как количество пассажиров, и если в документах были ошибки, то поезд задерживался на неопределенное время. Довольно часто фашистская свастика, нарисованная на пыльной стене вагона, служила достаточным поводом для задержки. Так как американские пассажиры не могли покидать свои вагоны (по приказу Советов даже на окнах были щиты), то непонятно, кто рисовал запрещенные знаки. Пассажир, осмеливавшийся на контрольном пункте в Мариенборне поднять щит на окне, рисковал заглянуть в дуло советского автомата. Американские власти постоянно отвечали отказом на требования Советов проверять вагоны, заходить в купе, проверять документы у пассажиров. И все же страх перед тем, что Советы могут применить силу, тотчас охватывал шефа БОБ, едва его сотрудники отправлялись поездом на Запад.