В записке от 6 декабря 1946 года заместителя министра госбезопасности Петра Федотова, руководившего внешней разведкой, говорится, по сообщению источника, о желании Надольного поговорить с генералом Георгиевым (как мы уже писали, берлинский резидент Малинин пользовался этой фамилией, когда имел дело с немецкими политиками) и послом Семеновым. Речь должна была идти о намерении США, Великобритании и Франции подписать мирные договоры не с центральным германским правительством, а с отдельными провинциями в их зонах. Кроме этого, Надольный отмечал, что западные державы намерены также противодействовать правительствам земель, входящих в советскую зону, если они признают новую германско-польскую границу. Когда доклад был разослан, в нем подтверждалось, что Надольный уже имел контакты с резидентурой внешней разведки, и что Москва и резидентура знают о его политической ориентации и возможной полезности[1046].

Однако Надольный перестал интересовать представителей МГБ в Германии. В докладе аппарата МГБ министру Абакумову, датированном 23 ноября 1946 года (примерно через год после обмена посланиями министерством иностранных дел. и управлением внешней разведки МГБ), представлены дополнительные подробности по делу Надо-льного и сказано, что сотрудники Ковальчука наблюдали за его деятельностью. В частности, говорится о деятельности Надольного по указанию гитлеровского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Иране, где он старательно поддерживал знакомство с представителями правых кругов, стараясь усилить влияние Германии на эту страну. Ковальчук также сообщил о письмах, посланных советскому верховному командованию сразу после капитуляции, где Надольный и другие оспаривали решения Потсдамской конференции. Например, в июле 1945 года Надольный вместе с Андреасом Гермсом из Христианско-демократического союза и другими предъявил СВА настоящий ультиматум. В нем они призывали Советский Союз, помимо прочего, вернуть домашний скот, освободить заключенных, восстановить банковские счета, удовлетворить требования немецкого населения и германской промышленности в топливе, остановить изгнание судетских немцев из Чехословакии. Надольный также требовал от Советов разрешения Красному Кресту Германии помогать немецкому населению[1047].

Доклад Ковальчука говорит об огромной работе, проделанной агентами контрразведки берлинского МГБ в 1945— 1946 годах по делу Надольного, когда он был связан с резидентурой в Карлсхорсте, руководимой Коротковым, а потом Малининым. Один из агентов был знаком с Надольным еще по довоенной работе в Иране. Расследование, включавшее также поездки агентов в американскую зону, выявило контакты Надольного с англо-американскими властями, прозападными немецкими дипломатами и антисоветскими политическими партиями (например, ХДС и СДПГ) в Восточной и Западной Германии. Один из источников сообщил, будто Надольный говорил о своем неприятии политической программы только что созданной СЕПГ и нежелании «когда-либо ее поддерживать». А 7 ноября 1947 года, за две недели до доклада Ковальчука Абакумову, агент сообщил, что Надольный по-прежнему настроен резко против решений Потсдамской конференции в отношении восточных границ Германии. Доклад Ковальчука рельефно отражает расхождение во мнениях между управлением внешней разведки и контрразведывательными подразделениями, которые доминировали в 1945—1946 годах в советской зоне. Эти расхождения во мнениях продолжали влиять на определение политических целей в Германии и в период КИ[1048].

Наблюдение за организациями, стремившимися к пересмотру Потсдамских соглашений о будущих восточных границах Германии, представляло лишь часть политических операций МГБ. Оперативные сектора были заняты также внедрением в группы и дезорганизацией деятельности групп, противостоявших СЕПГ. В ноябре 1946 года Ковальчук переслал в Москву донесение оперативного сектора в Тюрингии, касавшееся ареста секретаря местного отделения Христианско-демократического союза. Этот человек был очень активен во время выборов в конце 1946 года и, судя по донесению, активно выступал против СЕПГ «под прикрытием ХДС». Его обвинили в «антисоветской агитации — собирании и публикации сфабрикованных, клеветнических материалов против советских оккупационных властей»[1049]. Однако Тюрингское отделение ХДС продолжало создавать проблемы для Советов. В декабре 1947 года в докладе КИ министру госбезопасности Абакумову, основанном на донесениях агентов МГБ, сообщалось, что «американцы организовали бегство доктора Рудольфа Пауля, бывшего премьер-министра Тюрингии, и его ближайших помощников (в большинстве своем члены групп сопротивления в Веймаре), взявших с собой ценные документы»[1050].

Несмотря на то, что архив СВР предоставил документы о многочисленных политических и контрразведывательных операциях МГБ, материалов, отражавших добывание и распространение политических разведывательных донесений с 1945 по лето 1947 года, было немного. Один пример. В январском докладе 1947 года Ковальчука Абакумову говорится, что МГБ собирает политические разведывательные данные, которые лягут в основу доклада КИ о проблеме Германии: эта информация последовала на специальный запрос из Москвы и сказала Сталину именно то, что он хотел услышать. В докладе речь шла о реакции на предложение СЕПГ заключить с Германией мирный договор. Предложение СЕПГ, по существу, представляло собой пропагандистский маневр, цель которого — сгладить впечатление об очень низких показателях партии во время местных выборов в конце 1946 года. Надо было продемонстрировать Западу дипломатическую инициативу, чтобы отвести внимание от трудностей внутри Восточной Германии — особенно от проблем, связанных с объединением Германии.

После каждого запроса разведка докладывала о настроениях населения в советской зоне и населения и властей в западной зоне. Эти доклады, подобно январскому докладу 1947 года, следовали определенному плану. Сначала шли хорошие новости: «Прогрессивное население реагирует положительно на предложенную конституцию, видя в ней отражение будущей, истинно народной демократии в Германии». Но всегда были и плохие новости. В этом же докладе дальше сказано: «Наряду с позитивными откликами замечается также острая критика, исходящая в основном от буржуазных партий и реакционных слоев населения». За этим следовали агентурные донесения от источников в ХДС, ЛДП, из офисов и резидентур американской военной администрации. На Западе реакция на конституцию, на процедуру ее принятия, на мотивы предложившей ее СЕПГ была однозначно критической. Типичный доклад заканчивался утверждением, что вина за негативную реакцию, по крайней мере в Восточной Германии, лежит не на СССР, а на СЕПГ, не сумевшей правильно настроить население «в том, что касается содержания и значения конституции для немецкой республики»[1051].

Получив этот доклад, Абакумов направил его Молотову. Каков бы ни был ответ Молотова, он вряд ли что-то значил, ибо Молотов в это время занимался подготовкой новой инициативы в области разведки — создания КИ. Вряд ли у него было представление о том, как трудно решить проблему координации работы советской разведки по добыванию информации.

Никакие контрразведывательные операции против западных служб, никакое подавление политического несогласия в Восточной Германии не могли сравниться по своему значению для берлинского аппарата МГБ с защитой тех советских граждан, кто жил или работал вдали от военных гарнизонов. Управление контрразведки группы советских оккупационных войск в Потсдаме продолжало нести ответственность за безопасность гражданских и военных сотрудников, приписанных к частям советских войск. Однако были тысячи других, работавших на различных уровнях в СВА и других специальных учреждениях в советской зоне. Эта группа, известная как советская колония на языке МГБ, была особенно подвержена влияниям, к которым ее не подготовили ни советское правительство, ни прежний жизненный опыт. Об уязвимости таких людей остро пишет Юрий Модин, вспоминая свой первый приезд вместе с семьей в Лондон в июне 1947 года: «Разница в уровне жизни между нами и Западом была такой, что у нас было впечатление, будто мы попали на другую планету»[1052]. И это запись представителя элиты управления разведки в Москве, когда разрушенный бомбовыми ударами Лондон все еще жил по карточкам. Неудивительно, что обыкновенные советские граждане не могли приспособиться к послевоенной Германии, которая, несмотря на нищету и разрушения, казалось, опережала во многих отношениях их собственную страну. Работа оперативных секторов и групп МГБ заключалась в том, чтобы вербовать информаторов среди таких граждан, анализировать их деятельность и не вмешиваться в тех случаях, когда кто-либо, казалось, был готов к тому, чтобы покинуть ряды этой системы.