Сближение Юрия и Нифонта в конце лета — начале осени 1147 года происходило на фоне их взаимного неприятия как собственно митрополита Климента, так и той политики, которую проводил князь Изяслав Мстиславич. В этой связи, между прочим, напрашивается предположение, что именование Нифонта архиепископом во время его поездки в Суздальскую землю, связано с обстоятельствами избрания Климента на киевскую кафедру. Нифонт мог быть возведен в этот сан константинопольским патриархом как старший среди всех епископов, не признавших Климента и сохранивших верность Константинопольскому патриархату. Во всяком случае, его преемник на новгородской кафедре Аркадий этого титула иметь не будет,

…Так Юрию Долгорукому удалось нащупать уязвимое место в киевской политике Изяслава Мстиславича. Сделав ставку на митрополита Климента, тот попытался объединить вокруг себя национальные силы в Русской церкви. Но последние к середине XII столетия были еще слишком слабы. Нарушение же традиционных связей Киевской митрополии с Византией оттолкнуло от киевского князя многих из тех, кто в принципе был готов поддержать его. И Юрий в своей дальнейшей борьбе за Киев будет опираться не только на поддержку Константинополя и не только на грекофильствующие, враждебные Изяславу круги в самом русском духовенстве, но и на тех, кто был заинтересован в восстановлении прежних порядков, в преодолении возникшего по вине Изяслава церковного кризиса.

ВТОРЖЕНИЕ

Отказавшись от мира с Новгородом, Юрий поставил себя в непростое положение. Зимой 1148/49 года князь Изяслав Мстиславич приступил наконец к осуществлению своего плана по вторжению в Суздальскую землю.

Не позднее января он выехал в Смоленск к брату Ростиславу. В Киеве Изяслав оставил младшего брата Владимира, в Переяславле — сына Мстислава. Войску же повелел следовать «по собе» в Смоленск, где и «снятися», то есть соединиться, со смоленскими полками.

Встреча братьев оказалась, как всегда, радостной. Воздав хвалу Богу, Пресвятой Богородице и Животворящему кресту, сохранившим их в добром здравии, они обменялись дарами, которые имели особый смысл и еще раз свидетельствовали о разграничении между ними основных сфер влияния: Изяслав вручил брату дары «от Рускыи земле и от всих цесарьских земль» (то есть от южной Руси и от византийских владений), а Ростислав — «от верхних земль» (Смоленска и Новгорода) и «от варяг» (из заморских стран, прежде всего Скандинавии). Затем братья договорились о дальнейших действиях: Изяслав «в мале дружины» должен был отправиться к Новгороду, а брату поручил дожидаться прихода полков из южнорусских земель и вместе с ними и со смоленскими полками выступить по Волге к устью Медведицы. Здесь братья намеревались соединить свои силы.

Из Смоленска же они отправили к Юрию посольство с предложением решить дело миром. Очевидно, Юрий должен был признать права на Киев Изяслава и его потомства, отказаться от всяких претензий на южнорусские земли, дать обещание не вмешиваться более в новгородские дела и возвратить «новгородскую дань» с Нового Торга и Помостья. На его суздальские владения никто не покушался. Но принятие этих условий означало полную капитуляцию, на что Юрий пойти, конечно, не мог. Он не дал никакого ответа на мирные предложения племянников и, более того, задержал у себя их послов.

Еще в феврале Изяслав прибыл в Новгород. Новгородцы встретили его с великими почестями за три дня пути от Новгорода и сопровождали до самого города. «И тако в Новъгород приде с великою честью и в день недельный (воскресенье. — А.К.), и ту усрете сын его Ярослав с бояръ новгородьцкыми, и ехаста к Святой Софьи на обеднюю»^{189}. В своей резиденции на Городище Изяслав с сыном выставили богатое угощение для всего города: «посласта подвоискеи и бириче по улицам кликати, зовуче к князю на обед от мала и до велика, и тако обедавше, веселишася радостью великою [и] честью [и] разидошася в своя домы».

Киевский князь, несомненно, умел найти подход к людям и внушить к себе искреннюю любовь. Новгородцы очень ценили внешние проявления уважения к своему городу. Щедрое угощение еще больше расположило их к князю. И наутро, когда Изяслав созвал новгородцев и прибывших в город псковичей на Ярославль двор на вече, они готовы были поддержать его.

Изяслав и здесь избрал верный тон, лестный для новгородцев. Летописец приводит речь, с которой он обратился к ним: «Се, братие, сын мои [и] вы прислали ся есте ко мне, оже вы обидить стрыи мои Гюрги… Есмь пришел семо, оставя Рускую землю, вас деля и ваших деля обид. А гадайте на нь, братие, како на нь пойти: а любо с ним мир възмем, пакы ли с ним ратью кончаимы». Ответные возгласы новгородцев звучали как гимн Изяславу — новому Мономаху и новому Мстиславу Великому: «Ты наш князь, ты наш Володимир, ты наш Мьстислав!»

Решено было, что в поход на Суздаль «своих деля обид» выступит вся Новгородская земля до последнего человека, не исключая даже лиц духовного звания: «аче и дьяк, а гуменце ему прострижено, а не поставлен будет, [и тьи пойдет, а кто поставлен], а ть Бога молить (то есть останется, не пойдет. — А.К.)». К новгородцам присоединились псковичи и «корела».

Огромное войско двинулось к Волге. Шли, скорее всего, по руслам замерзших рек Меты и Медведицы. В устье Медведицы остановились и, как и было условлено, стали поджидать Ростислава Мстиславича.

Спустя четыре дня подошел и Ростислав с киевскими и смоленскими полками. От Юрия по-прежнему не было никаких известий, и братья двинулись дальше по Волге, в глубь Суздальской земли. Их путь подробно очерчивает киевский летописец, рисуя картину жестокого разорения Юрьевых владений по Волге. От устья Медведицы войска прошли к городу Кснятину в устье Нерли Волжской, «и начаста городы его жечи и села и всю землю воевати обаполы [Волгы] (то есть по обеим сторонам Волги. — А.К.), и поидоста оттоле на Углече поле, и оттуда идоста на устье Мологы».

Между тем по договоренности, достигнутой осенью на Городецком съезде, к устью Медведицы должны были подойти и полки черниговских князей. Однако их не было, и Мстиславичам пришлось действовать одним. Оказалось, что Владимир Давыдович и Святослав Ольгович, стоявшие во главе черниговской рати, задержались в «Вятичах», «ожидаюча и зряча» исхода противостояния на Волге — «что ся та-мо учинить межю Гюргем и Изяславом». В итоге в суздальские владения Юрия черниговское войско так и не вступит.

Так план одновременного удара по Юрию Долгорукому всеми имеющимися в наличии силами оказался сорван. Тем не менее Изяслав и Ростислав Мстиславичи решили продолжать военные действия — «абы с нама Бог был», как выразился Изяслав, Сами они остановились в Угличе или Городке на Мологе, а свои войска пустили к Ярославлю — одному из главных городов Суздальской земли и своего рода «речным воротам» Ростова. Новгородцы разорили и сам Ярославль, и земли вокруг него: «и полон мног принесоша, и много зла земли той створиша»[49].

Однако время, отведенное для активных военных действий, было уже на исходе. Заканчивался март, снег начал таять, и вот-вот должны были вскрыться реки. «Уже бысть тепло бяшеть, и бысть вода по Волзе и по Молозе по чреву коневи на леду», — свидетельствует киевский летописец. Автор Суздальской летописи называет еще одну неприятность, случившуюся с киевским войском: «похромоша кони у них».

В Вербное воскресенье (27 марта) князья приняли решение возвращаться: «сдумавша, оже… рекы ся рушають (то есть рушится лед на реках. — А.К.), и угодаша (договорились. — А.К.) пойти розно. И тако Ростислав поиде [с] полкы своими Смоленьску, а Изяслав, брат его, иде к Новугороду Великому, а дружина руская они с Ростиславом идоша, а друзии кому куды годно, и тако розидошася во свояси». Оба войска — и новгородское, и то, что было с Ростиславом, — везли за собой огромные обозы с захваченным в походе добром, в том числе множество пленных. В один только Новгород, по свидетельству летописца, было приведено 7 тысяч «голов». Из Новгорода Изяслав отправился в Смоленск, где и «весновал», то есть пережидал распутицу, и лишь «егда бысть на просусе», то есть когда просохли дороги, вернулся в Киев.