— Хедж-фонд — это у меня вроде хобби, — застенчиво пояснил Эдуардо небольшой компании в блейзерах. — Мы обычно занимаемся нефтяными фьючерсами. Я давно увлекаюсь метеорологией и удачно предсказал несколько ураганов, а остальные игроки на рынке их прощелкали.
Эдуардо понимал, что важно не перегнуть палку и не загрузить слушателей подробностями того, как ему удалось переиграть рынок. Инфа о трехстах тысячах, заработанных на торговле нефтью, парню из «Феникса» была гораздо интереснее, чем занудные метеорологические выкладки, которые, собственно, и позволили эти деньги заработать. И все-таки Эдуардо не упустил возможности выпендриться — упоминание Дарреном хедж-фонда только подтвердило его догадку: здесь он очутился исключительно потому, что о нем шла молва как о многообещающем бизнесмене. Больше ничего, что могло бы прибавить ему очков, Эдуардо за собой не знал. Он не был спортсменом, не мог похвастаться несколькими поколениями богатых предков и уж точно не блистал на общественной ниве. Он был неуклюж, длиннорук и расслаблялся, только будучи под градусом. Как бы там ни было, сегодня он стоял в этом зале. Пусть с запозданием на год — других, по большей части, «щупали» в начале второго курса, а не третьего, как Эдуардо, — но он таки сюда попал.
Вообще-то для него это стало полной неожиданностью. Всего два дня назад Эдуардо сидел у себя и корпел над двадцатистраничной курсовой об экзотическом диком племени из амазонских джунглей, когда под дверь его комнаты скользнуло приглашение. Прямым билетом в сказку его не назовешь — из двухсот человек, преимущественно второкурсников, только двум десяткам светило быть принятыми в «Феникс». И тем не менее руки у Эдуардо дрожали не меньше, чем в момент, когда он вскрывал конверт с уведомлением, что его приняли в Гарвард. С самого поступления он спал и видел, как его пригласят в какой-нибудь из клубов, и вот наконец-то пригласили.
Теперь все зависело от него — и, разумеется, от ребят в черных галстуках с белыми птичками.
«Прощупывание» всегда происходит в четыре этапа, на вечеринках с коктейлями вроде сегодняшней, по сути представляющих собой что-то типа коллективных собеседований. Когда Эдуардо и остальные приглашенные разойдутся восвояси, члены клуба поднимутся наверх и там, в потаенных комнатах, примутся решать их судьбы. На каждую следующую вечеринку они будут приглашать все меньше народу, пока постепенно не отбракуют лишних и из двухсот человек не останется двадцать.
Если Эдуардо пройдет отбор, его жизнь переменится. И раз ради этого нужно творчески переработать картину того, как он все лето анализировал колебания атмосферного давления и вычислял их потенциальное воздействие на рынок нефти, — что ж, Эдуардо не погнушается творчеством, идущим на пользу дела.
— На что действительно понадобятся мозги, так это придумать, как триста тысяч превратить в три миллиона, — обронил Эдуардо с улыбкой. — Но в этом весь кайф от хедж-фондов. Приходится работать головой, без этого никуда.
Он с головой окунулся в пучину трепа, увлекая за собой компанию в блейзерах. Это искусство Эдуардо старательно оттачивал на вечеринках первого и второго курса, и сейчас важно было забыть об ответственности момента — просто представить, что ты на очередной репетиции. Он попытался внушить себе, что дело происходит на одной из рядовых тусовок, где никто не выставляет ему оценок и куда он пришел совсем не для того, чтобы пробиться в число избранных. Память тут же воскресила карибскую, на редкость симпатичную вечеринку с искусственными пальмами и рассыпанным по полу песочком. Усилием воли он отправил себя туда — в деталях вспомнил подробности декора и непринужденную легкость, с какой лился его разговор на той тусовке. Спустя считаные мгновения остатки скованности испарились, Эдуардо отдался течению собственного рассказа, звучанию собственного голоса.
И вот он, один в один, на той карибской вечеринке. Ритмы регги пружинят от стен, слух терзают металлические барабаны… Коктейли с ромом, девушки в украшенных цветами бикини… Он вспомнил даже виденного на той вечеринке парнишку с копной курчавых волос, который и сейчас стоял в углу, шагах в десяти от Эдуардо. Парень наблюдал за его успехом, изо всех сил стараясь собрать волю в кулак и подойти, наконец, пока еще оставалось время, к кому-нибудь из членов «Феникса». Но он так и не вышел из своего угла; его неказистость была почти осязаемой и создавала вокруг него подобие силового поля, непреодолимого для посторонних.
Эдуардо слегка посочувствовал кудрявому ботану, которого он запомнил и которому никогда и ни за что не попасть в «Феникс». Таким вообще бессмысленно соваться в «финальные клубы» — одному Богу известно, каким ветром его занесло на эту вечеринку для кандидатов. В Гарварде полно ниш для людей его склада: компьютерные лаборатории, шахматные клубы… Десятки закрытых организаций и объединений по интересам полностью удовлетворяют нехитрые потребности ботаников — жертв всех мыслимых и немыслимых разновидностей социальной ущербности. Достаточно было просто взглянуть на курчавого — и сразу становилось очевидно: тому невдомек, как хорошо надо ориентироваться в сетях социальных связей, чтобы стать членом клуба типа «Феникса».
И сейчас, и в тот раз Эдуардо, занятому воплощением своей мечты, некогда было долго думать о застенчивом парне в углу.
Ни сейчас, ни в тот раз Эдуардо, разумеется, не подозревал, что парень с кудрявыми волосами в один прекрасный день возьмет да перевернет с ног на голову саму идею социальных сетей. А ведь этот парнишка, всю вечеринку мучительно переминавшийся с ноги на ногу, переменит жизнь Эдуардо так, как не переменило бы ее членство в каком угодно «финальном клубе»…
Глава 2
ГАРВАРД-ЯРД
В десять минут второго убранство зала посыпалось. Сначала от стен начали отклеиваться ленты бело-голубой гофрированной бумаги, и одна из них чуть не окунула свой изысканный завиток в чан с пуншем. Затем пришел черед ярких постеров, покрывавших практически все пространство стен, не занятое бумажными лентами, — они тоже начали отклеиваться и падать. Бежевого ковролина уже не было видно под грудами распечатанных на принтере глянцевых картинок.
При ближайшем рассмотрении становилось ясно, что загадочная гибель убранства не была беспричинной: кусочки скотча, на которых держались ленты и постеры, отслоились от стен, и бумага постепенно высвобождалась из-под них, набухая от конденсата: жар от работающих на полную батарей потихоньку выводил из строя второпях развешанные декорации.
Без батарей, естественно, было не обойтись, ведь дело происходило холодным октябрем в Новой Англии. Зато теплом лучилось растянутое под потолком, выше обреченных постеров, приветствие: «АЛЬФА-ЭПСИЛОН-ПИ[3] ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС В 2003 УЧЕБНОМ ГОДУ». Но его тепло не помешало громадным окнам в дальней стене просторной аудитории покрыться льдом изнутри.
Хозяева вечеринки не жалели сил, стараясь украсить помещение на шестом этаже старинного здания на Гарвард-Ярде,[4] в котором в обычное время шли занятия по истории и философии. Они вынесли прочь ряды истертых деревянных стульев и ветхих столов, по мере возможности прикрыли постерами и лентами унылые неровные стены и повесили приветственную перетяжку, спрятав за ней львиную долю громоздких ламп дневного света. Последним, довершавшим картину штрихом был айпод, музыку из которого усиливали две гигантские, дорогие на вид колонки, установленные на подиуме вместо профессорской кафедры.
Без десяти час айпод заливался вовсю, наполняя аудиторию попеременно то роком, то допотопным фолком: казалось, плейлист составлял редкостный шизофреник либо репертуар возник как компромисс в результате препирательств членов организационного комитета. Впрочем музыка была неплоха, а колонки — те и вовсе появились здесь на радость студентам благодаря совершенному кем-то подвигу. В прошлом году вечерины братства украшал висевший в углу телевизор, по которому без конца крутился DVD с видами Ниагарского водопада. И плевать, что Ниагарский водопад не имеет никакого отношения ни к Альфа-Эпсилон-Пи, ни к Гарварду, — шум льющейся воды был сочтен приемлемым звуковым сопровождением вечеринки и не стоил оргкомитету ни гроша.