Дженни плыла в море из взбитых сливок. Таком мягком. Как зефир. Она попыталась приподнять руку, но ее как будто придавила толстая подушка, приятно защищающая от всякой боли. Неужели ей хочется встать? Разве не лучше оставаться там, где так мягко и тепло… потому что снаружи ждет что-то страшное. Ужасное. Оно холодное и острое, и Дженни обожгло горло, когда она попыталась вдохнуть его. Гораздо лучше оставаться на месте. Нет! Повернуться. Перевернуться. Такое жесткое и холодное, и…

— Дженни, не двигайся!

Она почувствовала на теле руки, удерживающие ее на месте.

— Не смотри вниз.

Но она, открыв глаза, все равно посмотрела и сейчас же охнула от ужаса, увидев зияющую синюю дыру, которая ждала, чтобы их поглотить.

— Мы на карнизе. Он очень узкий. Нам нельзя двигаться. Я слышу, как трещит лед. Он может не выдержать в любую секунду.

Дженни зажмурилась на миг и внезапно вспомнила все и поняла, что они упали, но приземлились, очевидно, на этом узком карнизе. Они цеплялись за жизнь и висели на волоске над бесконечностью.

— Ты в порядке? — спросила она у Карлы. Неуверенно ощупала собственный лоб; почувствовав что-то липкое, поняла, что это кровь.

Карла лежала рядом с ней на боку, лицо ее было искажено болью, которую она пыталась подавить.

— Кажется, у меня сломана лодыжка. Несколько порезов. Синяки. А что с тобой?

Дженни очень осторожно пошевелила обеими ступнями, ногами, руками — они слабо, но двигались.

— Ничего не сломано, — сказала она.

— У меня сильно болит голова.

Дженни с тревогой отметила, что голос Карлы звучит слабо, прерывисто, словно она теряет сознание. Было светло, так как сверкающее солнце зажигало сверкающими огнями ледяную бездну в тридцати футах ниже под ними. Она увидела, что глаза Карлы остекленели, потом просто невидяще уставились в никуда.

Сердце ее подпрыгнуло от ужаса, она протянула руку, чтобы пощупать ей пульс, и, когда нащупала, с облегчением вздохнула. Карла была жива, слава Богу, только потеряла сознание.

Сверху прогремел голос:

— Вы меня слышите?

Дженни вытянула шею, пытаясь заглянуть вверх, но не могла разглядеть лица кричавшего, слишком сверкал лед.

— Да, — слабо отозвалась она. — Я вас слышу.

— Кто-нибудь ранен?

— Карла… она без сознания. — Внезапно прямо под ней что-то треснуло, и Дженни вскрикнула: — Лед в любую секунду может подломиться. Вы должны нас вытащить!

— Держитесь. Помощь уже близка. Только не шевелитесь.

Дженни могла только подчиниться и молиться так, как не молилась никогда в жизни.

Медленно шли минуты. Дженни часто, слишком часто слышала пугающий звук, когда лед под ними трескался еще на какую-то долю дюйма. Сколько еще он выдержит? Сколько еще осталось до того момента, когда они с Карлой полетят в вечность? Она приказала себе не плакать, так как рыдания могли окончательно подорвать ее телесные и духовные силы, кроме того, нужно было опасаться за прочность карниза, на котором беспомощно лежали они с Карлой.

Она думала о том, что ей не хочется умирать. Осталось еще так много в жизни, чего она не испытала! Когда-то Дженни слышала легенду о том, что у тонущего человека перед глазами проносится вся его жизнь, но в те отчаянные минуты она не вспоминала о прошлом, только о том, что могло принести ей будущее. Она добилась бы успеха, в этом у нее не было сомнений. Ей пришло в голову, что она никогда не боялась столкнуться с трудностями карьеры, в этом и был секрет ее успеха. Может быть, Керк был прав, когда сказал, что она боится встретиться с личными трудностями, добиваясь успеха в любви. Теперь ей казалось ясным то, чего она раньше предпочитала не видеть: как они с Брайаном постепенно отошли друг от друга, и когда она застала их с Линдой, то пострадала ее гордость, а не сердце. Потому что от этого, поняла она с поразительной ясностью именно здесь и сейчас, возможно, в своей ледяной могиле, она отказалась не из страха проиграть. Не играя, не проигрываешь.

Так что же хотел сказать Керк, когда он обвинил ее в поисках предлога, чтобы порвать их отношения? Теперь ей стало ясно! Он хотел заставить ее понять, что она боится полностью отдать свое сердце из страха проиграть! И что с того, что вчера у него были другие возлюбленные? Разве это означает, что она недостойна быть с ним завтра?

Но сейчас, призналась она себе, стараясь подавить дрожь от холода, который сковывал ее, и растущий ужас перед своей участью, наверное, уже слишком поздно извлекать уроки из только что сделанных открытий собственного «я».

Лед снова треснул. На этот раз зловещий звук продолжался дольше. Карниз, на котором они лежали, угрожающе накренился.

И тут внезапно, словно шепот ветра, до нее донесся теплый, ласкающий голос:

— Дженни, ты меня слышишь?

Это было нереально, наверное, она потеряла сознание, как Карла, но ответила, пусть и слабо, этому призраку своей угасающей надежды на спасение:

— Да… да, я тебя слышу. Помоги нам, пожалуйста…

Действительно ли это звал Керк, или она так отчаянно хотела, чтобы это был он, что вообразила его?

Этот спокойный, сдержанный голос был для нее бальзамом.

— Я сейчас вам помогу, Дженни, но тебе придется поработать вместе со мной. Теперь скажи мне: вы сильно пострадали?

— Не знаю. — Страх молотом стучал в ее сердце, в голове, так как лед снова сдвинулся, и в голосе Дженни слышалась растущая истерика, когда она крикнула, пытаясь сквозь слепящие лучи света разглядеть его: — Тебе надо спешить. Лед может рухнуть в любую секунду…

— Послушай меня! — Суровый, сильный голос. Голос командира. Не любовника, даже не друга. Офицера, отдающего приказ. Ожидающий, требующий, чтобы приказ был выполнен. — Возьми себя в руки. Теперь отвечай: Карла в сознании?

— Нет… По-моему, она без чувств.

— Хорошо. Тогда она не испугается. Слушай очень внимательно, — повторил он тем же строгим, властным тоном. — Я сейчас спущу тебе веревку. На ее конце маленький крючок. Обмотай ее осторожно, но очень крепко вокруг Карлы, под мышками. Хорошенько закрепи. Мы ее вытащим, потом спустим веревку тебе.

Резкий треск прошил ее мозг, словно раскаленная игла, и Дженни вскрикнула:

— Нет! Уже нет времени. Лед проваливается…

— Прекрати! — коротко приказал он. — Делай то, что я сказал, и мы вытащим вас обеих. Если струсишь — все кончено.

Дженни напряглась и, казалось, ждала целую вечность, пока не почувствовала холодную сталь крючка, тихо коснувшегося ее руки. Дрожащими пальцами она обвязала Карлу веревкой, закрепив ее так крепко, как могла.

— Сделано, — задыхаясь, произнесла она. — Поднимайте ее! Побыстрее. Пожалуйста…

— Дженни, послушай, — крикнул он снова, и впервые его голос прозвучал напряженно, — когда мы поднимем ее с карниза, он может мгновенно рухнуть. Будь готова к этому. Если так произойдет, хватайся за Карлу, за веревку и держись. Мы вытянем наверх вас обеих. Но только держись! Поняла?

Дженни втянула воздух и медленно выдохнула.

— Поняла. — У нее с каждой секундой все сильнее кружилась голова, все это казалось каким-то смутным кошмаром, совершенно нереальным.

— Я буду считать до трех. На счет «два» приготовься ухватиться за веревку, если услышишь, что лед ломается. Когда мы сосчитаем до трех, начнем тащить ее вверх. Понятно?

Она могла только кивнуть, и он, наверное, это видел, потому что в следующую секунду донеслось четко произнесенное: «Раз!»

Руки Дженни начали дрожать. Она протянула их к веревке.

— Два!

Она почувствовала, как что-то потекло у нее по лбу, в глаза, мешая смотреть, — кровь из раны. Она больше не видела веревку и вслепую нашарила ее пальцами как раз в ту секунду, как он произнес:

— Три!

Лед под ней подломился, издав сильный треск. Дженни схватилась за веревку, почувствовала рывок, и веревка чуть было не вырвалась из ее судорожно сжатых рук.

— Держись, Дженни, держись! Мы поднимем вас обеих.

У Дженни кружилась голова, она крепко уцепилась за веревку, ее тело было прижато к ногам Карлы, а ноги болтались над пустотой. Эхо от обрушившегося под ними льда звучало бесконечно.