А что наблюдается в Антарктиде? Там подо льдом буквально кипит коричневая каша. Аргентинцы, станция которых расположена на земле Грэйама, решили выяснить, кто ест эту подледную кашу, проследить весь цикл начиная с диатомовых. Австралиец Вуд обнаружил там 20 видов диатомовых водорослей. Столько же обнаружили и советские ученые. А потом выяснилось, что Вуд нашел одни виды, а наши исследователи — совсем другие. Итого, сорок видов диатомовых. Квинтэссенция подледной каши.

Как-то связаны диатомеи и с еще во многом загадочными марганцевыми конкрециями, обнаруженными на океанском дне. Но это уже совсем особая тема. Пожалуй, о диатомах стоит сказать еще только, что размеры их исключительно разнообразны. От мельчайших, видимых лишь под сильным увеличением до вполне заметных невооруженным глазом. На промысловой водоросли анфельции, которую добывают для изготовления агар-агара, поселяются довольно-таки крупные диатомовые бляшки. Некоторые виды их обладают поистине гигантской клеткой — до двух миллиметров в диаметре!

Я положил вскрытые мидии на спиленный пень, который служил мне лабораторным столом, и уселся на линолеум веранды. Солнце уже клонилось к закату. Прямо подо мной стояла полузатопленная японская кавасаки, игравшая роль причала и базы для ловли чилима. Рядом с ней приютилась кавасаки поменьше, но вполне целая и на плаву. Это был станционный бот, окрашенный в ослепительную белую краску, с огромным черным номером на рубке. Пронумерованы были и все лодки. Таково строгое требование пограничной охраны.

По той же причине лодки находились на замке.

Водолазы, очевидно, готовили ботик к завтрашнему походу. Грузили канистры с водой, оранжевые спасательные пояса. Водолазный начальник Валерий Лезин принес ящик с морским компасом. После работы все это вновь унесут на берег. Даже судовые аккумуляторы. Чтобы ни при каких условиях никто посторонний не смог воспользоваться судном.

Вообще пограничники довольны, что в уединенной бухте появилась морская станция. Они теперь более спокойны за этот участок. Ребята на станции никогда не забывают, что работают на границе. Они как бы по совместительству несут пограничную службу. И недаром из бунгало видна вся бухта. У начальника станции Володи Николаева в надежном месте лежат пистолет ТТ и ракетница.

Море под солнечным шаром сделалось сизым. Сверху отлично было видно дно: нежно-малахитовые пятна песка, грязно-зеленые пучки зостеры, желтые, как кучи осенних листьев, кусты саргассов, и черные камни, и бумажная сечка сухих водорослей — вся палитра моря, вся сказочная его мозаика.

У берега вода кажется сумрачно-изумрудной, как зеркало замшелого колодца, но чем дальше, тем она серее и голубее. У бухты Паллады она туманна, как серо-сизый флер. Черной зеленью старинных медяков выступают из этого тумана горы с ржавыми пролысинами глинистых осыпей. Там острова Тарзнцева, где живут веселые тюлени — ларги, и лежащий на другом берегу остров Браузера, откуда в бухту Витязя прилетают чайки, и смутная дымчатая полоса мыса Слычкова. Очень заманчивые места…

А вечером начался лов чилима — самая увлекательная охота на свете. Прямо из раздвижного окна бунгало мы выбросили вниз кабель в резиновой изоляции, который давал питание мощной лампе с огромным рефлектором. Лампу опустили в воду, и праздничный аквариумный свет ударил в висящую над дном сетку, в которой уже лежали мидии с изысканным душком. И, словно бабочки вокруг свечи, закружились в электрической воде сильфидоподобные существа. Саламандры заплясали в огне. Они носились, рыжеватые, почти красные, в сквозном свете, и глаза их сверкали, как стоп-сигналы ночных машин. Привлеченные светом и запахом мидий, спешили они из зарослей подводной травы. И этот парад был столь же красив, как и парад бабочек. Только на бабочек нам, в сущности, было наплевать. А за чилимами мы следили с напряженным ожиданием охотников, нетерпеливо и плотоядно.

Остается сказать, кто такие чилимы. Это креветки, отличные большие креветки. При дневном свете они грязно-зеленые, как зостера, — с зелено-коричневыми пижамными полосами вдоль тела. Если добавить к этому, что чилимы стоят в траве почти вертикально, то становится понятно, почему их мало кому удается увидеть днем. Но зато ночью, под фонарем…

Когда в световом круге появлялось сразу несколько чилимов, мы резко дергали мокрую натянутую веревку. Тяжелый четырехугольник сетки быстро шел вверх. И вот, перегибаясь через трухлявый, обугленный борт кавасаки, мы нетерпеливо заглядываем в сеть. С нее сбегают струйки и тяжелые капли, гулко падают в море. С застекленных ячеек неуклюже срываются присосавшиеся сиреневые звезды. А в сетке среди ржавых железяк груза и черно-перламутровых осколков раковин прыгают зеленоватые, колючие на ощупь чилимы. Будто майские жуки, бьющиеся в стекла дачной веранды, сухо щелкают чилимы о дно эмалированного ведра. И с каждым разом их все больше. Но в одиннадцать часов выключают движок, и лампа гаснет. А лов в самом разгаре. Что делать? Тогда кто-то приносит автомобильную фару. Дрожащими от нетерпения руками загибаю медную проволоку и прыгаю в черную рубку ботика. Луч карманного фонарика бьет из окошка прямо под ноги.

Путаясь и чертыхаясь, подсоединяю провод к клеммам аккумулятора. Ура! Снова свет. Охота продолжается.

— Весь улов сегодня в пользу гостей! — смеется кто-то в темноте. — Только не забудьте, что чилимов надо варить в морской воде.

Я подхватываю ведро с уловом, а Нейфах, зачерпнув за бортом воды, уже догоняет меня с другим. И мы карабкаемся вверх по заросшему травой обрыву.

Костер разводим за бунгало. Но тревожные метеорологические признаки не обманули. Резкие порывы ветра, которых мы не замечали внизу, стремятся задуть пламя. В лицо летят пыль и холодные капли. Володя бросает в огонь куски толя. Смоляное коптящее пламя малиновыми отблесками лоснится на мокрых лицах. Вырывает из темноты блестящие листья волнующихся дубов. Кое-как костер разгорается, и можно ставить ведро. Вернее, подвешивать. Но как? Я просовываю через дужку длинную палку и берусь за конец, за другой хватается Нейфах. Так, превратившись в козлы, держим мы ведро над огнем. Соленая вода долго не закипает. Я объясняю Нейфаху, почему соленая вода требует больше тепла, а он интересуется, куда девается лишняя энергия. А небу между тем не до шуток. Дождь полил в полную силу. Тайфун не тайфун, а непогода разгулялась вовсю. Но никто не уходит от костра. Мы с Александром Александровичем прямо-таки защищаем огонь своими телами, споря о том, сколько килокалорий крадет у нас дождь. Охота пуще неволи…

Вареные чилимы похожи на всех вареных креветок. Оранжевые, с красными полосами, теплые, сочные и очень вкусные. Мороженые креветки, которых мы покупаем в магазинах, не могут дать даже представления о вкусе чилимов, сваренных в морской воде. Вот блюдо, которое все съедают всегда до конца. Сколько бы ни было этих самых чилимов и как бы ни был сыт человек.

И, конечно, неистовое пиршество происходит при свече, в шатком огоньке которой потрескивают опаленные крылья бабочек… Словно в байдарку, проскальзываю я в отверстие спального мешка и зажмуриваю глаза, ощущая блаженную истому во всем теле. А сон не идет. Скользит меловой луч прожектора. На стене бунгало возникает лунный узор дубовой кроны. Уютно стучит по трижды просмоленной крыше дождь. Пахнет морем, теплым деревом и сладкой шелухой чилима, до утра оставшейся на столе.

«Завтра опять будет море», — думаю я, засыпая.

Когда-нибудь о морских ежах напишут поэму. Только высоким штилем можно по достоинству прославить красоту, уникальные гастрономические качества, разнообразие форм, кроткий, незлобный нрав и бескорыстную преданность науке — все те изумительные качества, которые выделяют морских ежей среди прочих обитателей моря. С чего начать повествование о морских ежах? Я бы мог, например, рассказать о том, как здорово ел их, или о Великом истребителе морских ежей, или, наконец, о подводном зиккурате, где ежи справляют тайные свои мистерии.