Даже если мятежники не контролировали сельскую местность днем, ночью она была в их руках. Эффективно работать с крестьянами было затруднительно. А пролетариата в Афганистане не было: в стране практически отсутствовала промышленность. Так что советники в основном занимались тем, что укрепляли местные партийные и молодежные организации, помогали школам и устраивали детские летние лагеря. Один гость из СССР необдуманно выступил в местной школе с лекцией о том, как советские дети помогали взрослым бороться с немцами, подсыпая песок в пулеметы и танки. Слушатели, само собой, навострили уши. Командир дивизии пришел в бешенство: «Чтобы таких болтунов вокруг меня на выстрел не было»{253}.
Еще один комсомольский советник, Юсуф Абдуллаев, так докладывал о поездке по провинциям в июне 1981 года: «Обстановка очень сложная. В руках народной власти только райцентры… Все силы брошены на борьбу с душманами. После попытки открыть школу четверым детям сломали руки и ноги. Сильный антисоветизм и страх перед русскими солдатами, которые нередко сами дают для этого повод. Душманы подожгли автоколонну из восемнадцати машин с продовольствием, которые наши “присвоили”, чтобы продать. Афганской армии и Царандоя нет. Воюют в основном наши воинские подразделения и немногочисленные малиши (отряды защиты революции) из числа местного населения. Душманы терроризируют местное население — с тех семей, в которых есть люди, сотрудничающие с народной властью, берут “штраф” от двадцати до сорока тысяч афгани»{254}.
В феврале 1982 года Абдуллаев пришел в еще более мрачное настроение. В провинции Фарах было больше сотни школ, но работали, наверное, не более десяти. Учились лишь четыре тысячи из 21 тысячи детей школьного возраста. Из 51 кооператива не работал ни один. Местная комсомольская организация была в полном беспорядке, в ней состояло не более двухсот человек. В районе действовали более сорока отрядов мятежников, средний возраст которых составлял меньше тридцати лет. Тем не менее Абдуллаев был уверен: большинство населения согласно с тем, что правительственный террор и насилие пошли на убыль после назначения Кармаля и что банды моджахедов сами себя дискредитируют. Однако люди были чрезвычайно осторожны. Несколько месяцев спустя Абдуллаев докладывал из Хоста, что никто ни слова не говорит о Бабраке Кармале, разве что один афганский офицер прокричал «Смерть Кармалю!» на политическом совещании в своем артиллерийском полку.
Герат, где все началось, в течение всей войны был спорной территорией. Моджахеды контролировали старый город, а правительство и русские — пригороды и главную дорогу, их огибающую. Советские советники жили в популярном у туристов отеле «Герат», построенном за несколько лет до того на окраине, у дороги в аэропорт. К этому моменту он превратился в небольшую крепость: мешки с песком на балконах, БТР и группа минометчиков у входа, а вместо швейцара в ливрее — тяжеловооруженный солдат в бронежилете. Жильцам рекомендовали даже по городу ездить в сопровождении бронетехники.
В июне 1981 года один из комсомольских советников, Геннадий Кулаженко, должен был проехать короткий путь из аэропорта в гостиницу. Сопровождения в аэропорту он не встретил, так что сел в такси «Тойота», но так и не доехал до места назначения. Его коллеги из Кабула не получили помощи от советских военных и гражданских властей и сами отправились в Герат выяснять, что случилось. Им удалось найти изрешеченную пулями «Тойоту». Местный мулла сказал, что знает, где могила Кулаженко. Они отправились туда в сопровождении танка и двух БТР, которые вскоре застряли на узкой улице кишлака. Мулла отвел их к могиле пешком, однако тело, которое они выкопали, сильно разложилось и не принадлежало Кулаженко. После этого они попали в засаду. Позже один из местных повстанческих отрядов распространил листовку, в которой говорилось, что Кулаженко казнили и захоронили в тайном месте{255}.
Он стал первой из четырех жертв среди комсомольских советников. Николай Серов умер в 1984 году от рака крови, Атор Абдукадыров погиб в ходе обстрела, а Александр Бабченко умер в 1987 году, незадолго до того, как вернуться домой.
Николая Комиссарова, комсомольского работника из Казани, отправили в Файзабад в 1982 году. Там работали еще восемнадцать советников (четверо военных, остальные гражданские). Все жили в квартирах, которые снимали в городе. Комиссаров отвечал за одиннадцать кишлаков и регулярно навещал их со своим переводчиком-таджиком, без оружия, проводя работу среди молодежи. Одной из своих побед комсомольские работники считали случай, когда убедили руководство местной школы для девочек отказаться от паранджи. Были у них и другие задачи: собирать разведданные и помогать в создании организаций местной самообороны{256}.
Когда Комиссаров узнал, что старший класс в одной из подопечных школ собирается в полном составе перейти на сторону моджахедов, он взял солдата-водителя и отправился выяснять, что происходит. Кишлак находился в сельской местности, и ехать туда без сопровождения бронемашин было исключительно опасно. Два бронированных автомобиля были посланы на выручку, но оказалось, что в них нет нужды. «На полпути встретили ту машину, — вспоминал капитан Игорь Морозов. — Бледный солдатик вцепился в руль мертвой хваткой, а рядом с ним невозмутимый Комиссаров, еще шутить, черт, пытался. Что он говорил в том кишлаке, неизвестно, но в банду не ушел никто — факт. Комиссарову — совершенно справедливо — влепили выговор за нарушение дисциплины»{257}.
Вячеслав Некрасов приехал в Афганистан из Свердловска (Екатеринбург), где работал токарем и прорабом на оборонном заводе, служил в армии, учился в Высшей комсомольской школе. В 1982 году Некрасову исполнилось двадцать восемь лет, он был первым секретарем горкома комсомола, и его направили в Афганистан советником по делам молодежи. Как и остальные, он сказал родным, что едет в Монголию, проработает там год, а потом семья присоединится к нему. Чтобы подкрепить легенду, он купил русско-монгольский словарь.
Некрасов и его переводчик Додихудо Сайметдинов вылетели в Кабул в октябре 1982 года. Они сочли город куда более современным и вестернизированным, чем им представлялось. В ноябре их отправили в провинцию Фарьяб, на север Афганистана.
Тамошнее начальство предоставило Некрасову свободу действий. Он решил отправить группу молодых местных лидеров в Советский Союз, чтобы они посмотрели, как там живут мусульмане. Некрасову и Сайметдинову удалось, преодолев серьезные трудности, убедить местного муллу отправиться с ними. Оно того стоило: вскоре после возвращения муллы Некрасов услышал, как тот в красках описывает визит через свои муэдзинские репродукторы.
В Кабуле Некрасов заполучил передвижную киноустановку с набором индийских, советских и афганских фильмов и тремя операторами-афганцами. Он выпросил самолет, чтобы доставить команду в Фарьяб, и стал возить кино по провинции. Некрасов имел успех даже в тех кишлаках, что были настроены враждебно. Он показывал фильмы бесплатно, но при двух условиях: в течение недели перед показом в кишлаке не должно было быть стрельбы, а на время сеанса оружие следовало оставить снаружи. По иронии, наибольшую популярность у зрителей снискало «Белое солнце пустыни», хотя изображенные в фильме мятежники были этнически близки самим афганцам.
Некрасова, как и других гражданских советников, время от времени впутывали в военные операции. Но его связи порой помогали ему договариваться о прекращении огня с местными лидерами партизан, спасая жизни и мирных граждан, и бойцов с обеих сторон{258}.