Я расчитывал на то, что меня, наконец, оставили в покое. Я собирался провести еще пару минут на веранде в полном одиночестве и тишине. Если бы Лев Петрович, второй и последний муж моей бабки по материнской линии, не задал свой контрольный — как предупредительный выстрел в голову — вопрос о «жучке», я бы уже наслаждался новой порцией коньяка.
И все же, вместо того, чтобы осуществить задуманное, я истуканом замер напротив выхода из гостиной, сверху вниз уставившись на восьмидесяти восьмилетнего старика, сидящего в инвалидном кресле в нескольких шагах от меня.
Кажется, вежливость требовала подойти чуть ближе. Но я по-прежнему надеялся на то, что случится чудо, и мне удастся сбежать и от этого пристального взгляда и от неприятной процедуры изматывающего допроса. В прошлом генерал, Лев Петрович прекрасно умел находить «болевые точки». По крайней мере, со мной ему всегда это удавалось. Пожалуй, я считал его единственным из тех, кто на самом деле был способен меня понять. Но не сейчас…
Сейчас на чужое понимание, сочувствие и поддержку мне было глубоко***ть.
— С жучком? — я переспросил сухо и пресно, стараясь изобразить на лице полнейшее равнодушие. Если показать деду, что тема беседы мне не интересна, он от меня отстанет куда быстрей.
Может быть.
— Я старше тебя на шестьдесят лет, а слышу в два раза лучше. Что за манера переспрашивать по тысячи раз? Фронта на тебя нет, Тимур, — беззлобно проворчал старик, а после все-таки пояснил. — Я интересуюсь, куда делась твоя жучка.
— О ком ты?
Старик покачал головой и вновь насмешливо на меня взглянул.
— О твоей зазнобе.
А…
О Ксении, значит.
В памяти всплыло вдруг старое прозвище, которым я наградил идиотку Ветрову классе в восьмом или девятом. В разговорах с дедом я называл эту ненормальную только так. В те годы ничего неприятнее сравнения с навозным жуком в голову мне не приходило.
— Она уехала по делам, — ответил невозмутимо. Если это все, что хотел выяснить дед, то можно считать, что я отделался малой кровью.
— А что же у нее за дела такие, что она предпочла их, а не поездку с тобой к родным?
Кажется, мне не удалось сохранить непроницаемую маску, так как дед следующей фразой сделал убийственно верное предположение.
— Или ты — что же — сам не позвал ее с собой?
Я промолчал. Окинул взглядом опустевший стол в попытке найти початую бутылку водки, коньяка или на худой конец — вина. In vino veritas. Быть может, предложив деду выпить, я смогу постичь глубинный смысл моих отношений с Кси. Еще сегодня утром полгода наших взлетов-падений вдруг показались мне бессмысленными настолько, что захотелось все бросить и…
— Не позвал, значит, — с упреком в голосе констатировал дед. Моторчик инвалидного кресла тут же печально загудел и через мгновение, старик подъехал ко мне. — Держи.
В высохшей широкой ладони лежала фляжка. Та самая — памятная. Потрепанная, блеклая, с потертостями по краям. Оставшаяся у деда еще со времен Великой отечественной войны.
— Там настоечка на крыжовнике, — пояснил Лев Петрович, когда я не тронулся с места. — Сладкая, наверное. Но бодрит хорошо. То, что нужно тебе сейчас.
Я очнулся, вытащил реликвию из пальцев деда и, отвинтив крышку, сделал большой глоток. Настоечка, которую бабушка — большая выдумщица на слова — называла то самогонкой, то бормотухой, то дьявольским варевом — приятно прокатилась по языку.
— Действительно, сладко, — признался, с неожиданной жалостью возвращая деду флажку. Но крепкого напитка в ней оставалось всего на два или три глотка. Мало… — А кстати, откуда она у тебя… — спросил удивленно.
— А, — дед отмахнулся. — Передаю свои секреты молодежи.
Я почти переспросил «кому?», потому что в окружении Льва Петровича молодыми считались все, кто был младше него хотя бы лет на пятнадцать.
— Моя сиделка, — спокойно пояснил старик. — Софочка мне помогает.
Означенной Софии, насколько я помнил, было примерно лет пятьдесят. Действительно «молодежь» на фоне деда.
— Ты не привез ее с собой?
— Куда же я без нее, — спокойный голос немного дрогнул, — она на кухне. Матери там помогает.
Помогает…
Интересно, а если бы Ксения приехала бы сегодня, как бы она себя вела?
— Пойдем-ка поговорим, — вдруг без перехода предложил мне дед. И, не дожидаясь моего ответа, отправился в сторону отцовского кабинета.
— Я уже собрался уйти наверх.
— Мы посидим чуть-чуть, — старик принял мое лукавство за чистую монету. Взглянул виновато.
— Да, ладно… Все равно у меня нет никаких особых дел.
То ли в память о прошлом (о той помощи, на которую был щедр дед), то ли просто пытаясь спастись от уколов совести, я благодушно улыбнулся и поторопился первым зайти в кабинет.
— Так отчего же ты не позвал своего жучка?
Дед, никогда не любивший ходить кругами, задал вопрос, едва я успел повернуться к нему спиной.
— Хватит уже так ее называть, — я попросил устало.
— Когда-то это была твоя идея, — с коротким смешком напомнил дед. — Да и «жучок» твой давно…
Дед не закончил фразы. Хмыкнул в седые усы и вдруг посерьезнел. — Что у тебя с ней происходит? Ты же бредил ею еще со школы. Так что же сейчас? Когда ты, наконец, ее добился.
Я уставился на деда со смесью возмущения и… страха. Того мальчишеского страха, когда тебя поймали на месте преступления.
— Что? Удивлен? — дед понимающе покачал головой. — Думал — не догадаюсь?
Мой хмурый взгляд ответил вместо меня. Я ведь, и правда, так думал.
Да и, догадается вообще о чем? О том, что Ветрова была смазливой? О том, что с формами у нее все было супер? О том, что я под утро просыпался мокрым, всю ночь сжимая ее в воображаемых объятиях?
Как можно было догадаться о таком?
Тогда мне просто хотелось ее***ть. В одном из школьных классов, на учительском столе, возле доски. Там, где она чаще всего огрызалась в ответ на мои слова. А еще — в пустом спортзале, и…
Я усмехнулся собственным воспоминаниям. — …ну, а сейчас? — до меня долетело лишь окончание вопроса.
— Что «а сейчас»? — переспросил без всякого энтузиазма.
Дед улыбнулся.
— О чем задумался?
— О коньяке, — откликнулся, почти не покривив душой. Желание напиться преследовало меня весь вечер.
— Пить из-за бабы! — дед фыркнул неодобрительно. Как будто сплюнул. Спросил рассержено. — И что вы дурью маетесь? Вожжа под хвост попала, что ли?
— Какие вожжи, к черту? — я, вторя деду, фыркнул. Почти ответил, что в наших проблемах с Кси мы разберемся сами. Но не ответил. Подумал вдруг, что из-за Аннет дед никогда вот так не заводился. — Ксению позвали работать в другую страну, — признался через мгновение. — Она улетела на встречу с работодателем.
Дед качнул головой, поправил аккуратно подстриженные усы и, строго взглянув на меня, спросил.
— И ты позволил?
— Позволил?! Мне надо было привязать ее к кровати?!
— А ты хотел? Так что же не привязал? — дед, сердито выдохнув, подъехал ко мне поближе. — Запомни, Тим, если мужчина растаптывает свою гордость, то женщине он рано или поздно нравиться перестает. И Ксения твоя из тех, кого полезно на место ставить. Женщины хоть и пытаются сделать из нас подкаблучников, но сами же подкаблучников не любят.
— Ты чушь какую-то несешь. И Ксения не из таких.
— А из каких?
— Она — другая, — отрезал я и поднялся с дивана. — Я точно знаю: она — другая.
— Раз знаешь, так, что ж, метаешься, как тигр в клетке? — дед умудрился остановить меня, схватив за локоть. — Или надеешься, кривая вывезет?
— О чем ты?! — я дернул руку, освобождаясь из стальных тисков, и отступил от деда на шаг назад.
— О том, что болтаешься ты, как… — старик запнулся. — Сказал бы я, как что, да ты обидешься. И мало того, что девкам головы морочишь, так и себе мозги***ал. Смотри, Тимур… Вспомнишь мои слова, но будет поздно.
Дед резко развернулся, показывая, что разговор окончен.
Завел меня и уезжает?