— Не выдумывай, — ту же устало остановил меня Андрей и покачал головой. — Не сейчас, значит.
— Но я обещала все вам рассказать! Лучше сейчас, чем…
— Выпишешься, и поговорим потом, — Ник поддержал Флейма. — Ты же не передумаешь с нами разговаривать через пару дней?
— Конечно, нет.
— Тогда договорились, — Андрей ободряюще мне улыбнулся.
А я расстроилась. Мне бы стоило сейчас признаться ребятам, что уже завтра я выписываюсь из больницы и что проведу все выходные с семьей Тимура.
Но язык не поворачивался вывалить на друзей такую новость без подготовки. Тут не обойдешься простыми «так надо». У ребят появится еще больше вопросов, я знаю. И ведь обязательно Флейм захочет меня отговорить…
С другой стороны, если я сейчас промолчу, друзья обидятся. И будут правы. Нужно хотя бы сделать попытку что-то объяснить им. Передовой опыт общения при свидетелях, испытанный нами с Тимуром сегодня днем, сойдет вполне и в этот раз.
Для моей задумки мог сгодиться только один единственный язык. Андрей и Никита, кроме английского, в школе учили еще и немецкий. Английский категорически нельзя было использовать. «Инглиш» сейчас не знает разве последний дурак. А мои соседки на дур совсем не похожи, так что…
Мне остается только тряхнуть стариной (я не садилась за учебники около двух лет) и припомнить немецкий.
Этот язык был третьим и по программе нашего курса необязательным для изучения. Он давался мне куда сложнее, чем английский с французским. И я сто раз ругала себя за то, что выбрала именно его.
Но в то время Керимов активно посещал курсы итальянского (и, таким образом, итальянский я ни за что бы изучать не стала. Для изучения предлагался еще и китайский, но… Черт, лучше уж немецкий, честное слово!) В общем, немецким худо-бедно я овладела.
— Macht nichts, wenn wir auf Deutsch sprechen? (прим. Автора: Ок, если мы поговорим на немецком?) — предложила я, строя невинную рожицу.
— Es ist ok, — с хитрой улыбкой ответил Ник и понимающе улыбнулся.
Андрей в свою очередь скосил один глаз на фыркнувшую Катю. Кажется, она даже что-то пробормотала себе под нос.
— Emmm… Ребята, я не могу сейчас объяснить всего, но, пожалуйста, поверьте мне. Со мной все в порядке. У меня нет романа с Керимовым. И тот бред, что рассказывают журналисты, не стоит ломанного гроша. Понимаете?
— Was? Wiederholen Sie bitte… (Что? Повтори, плиз), — пробормотал Андрей.
А Ник разочаровано вздохнул. Похоже, не выйдет.
Немецкий, который ребята учили в школе и старались не забывать, временами во все горло крича песни любимой «rammstein», почти выветрился из их памяти.
Мои вторая и третья попытки упростить до предела свою речь и таки объясниться, ничего не изменили. Ребята морщили лбы, усиленно следя за моей артикуляцией и прислушиваясь к словам, но все было бесполезно. Они меня не понимали.
Ник попытался задать мне пару вопросов, он даже вспомнил десяток отдельных слов из своего скудного школьного словаря. Но и тут мы потерпели полное фиаско. Я тоже не смогла разобрать, что у меня хочет выяснить парень.
Расстроенные неудачей, мы замолчали ненадолго и вскоре совсем свернули наш разговор.
Я попрощалась с ребятами, так и не встав с постели. Друзья обняли меня напоследок и попросили звонить. Я обещала.
Но, обещая, я не догадывалась о том, что в ближайшие дни у меня не будет времени, чтобы набрать даже короткую смс.
Керимова сдержала слово.
Стоя на ступеньках главного корпуса, я жмурилась от удовольствия, подставив лицо теплому ветру. Деревья-исполины больничного парка подступали здесь к самому крыльцу, в их тени царила прохлада. Не такая приятная и освежающая, как хотелось бы, но после подвальной сырости «женского» отделения заставить себя выбраться под открытое небо и палящее солнце было непросто. Так пусть будет хоть какая-нибудь тень.
Я прикрыла на секунду глаза, наслаждаясь моментом.
Напряженное шушуканье соседок за моей спиной этим утром вывело меня из себя. А их удивленные лица, когда я начала собирать свои вещи? Их надо было видеть! На мгновение я почувствовала себя куском колбасы, уплывшим прямо из пасти пса.
Если мои соседки по несчастью не строили на меня планов, то мою проницательность можно послать к черту. Слава Богу, теперь я свободна от их пристального надзора.
Прислонившись к высоким перилам, потертым, с кое-где облупившейся от времени краской, я со вздохом еще раз поглядела на пустую дорогу, ведущую к крыльцу. За прошедшие пятнадцать минут там мало что изменилось.
Керимовы опаздывали. Я терпеливо ждала их у входа, временами бросая взгляды на парковку за углом парка. В этот утренний час там было тихо. Редкие прохожие мелькали вдалеке почти на границе видимости.
Я не сильно переживала из-за отсутствия Керимовых, списывая их опоздание на вечные пробки в центре. Мать слишком сильно волнуется за Тимура, чтобы за мной не приехать. В этом случае ей не было бы смысла идти на такие сложности с моей преждевременной выпиской.
Сегодня утром врач осмотрел меня, сделал узи и внимательно изучил анализы. Результат меня успокоил: я шла на поправку. Если бы Керимова не попросила об одолжении, наверняка, при этом немало заплатив нужным людям, через несколько дней меня бы и так отпустили домой… правда, не нарушив при этом никаких законов и не подвергая мое здоровье риску.
— Я жду тебя в два часа во вторник. Если все будет нормально, то ты сможешь вернуться к занятиям, — предложила мне врач.
— А если что-то случится за эти четыре дня? — этот вопрос не давал мне покоя.
— У Марии есть мой телефон. Вы можете звонить мне в любое время, я сразу приеду. Но я тебя уверяю, что с тобой все будет в порядке. Я предупредила Марию, что тебе нельзя поднимать тяжести и слишком напрягаться. Умеренный постельный режим, полноценный отдых и длительный сон — это все, что тебе сейчас нужно.
— И лекарства, — горько добавила я.
Женщина кивнула.
— Без этого нельзя. Вот. Я подготовила подробные инструкции что и когда тебе следует принимать.
Я забрала исписанный мелким почерком листок, чтобы позже спрятать его в сумку.
— Это все? — поинтересовалась я, когда с формальностями было покончено. И женщина отрицательно покачала головой, протягивая мне документы.
— Это нужно подписать. Простая формальность, но…
Она виновато мне улыбнулась. А я поморщилась, взглянув на текст. Добровольный отказ от госпитализации…
Захотелось возмутиться и выскочить пулей из кабинета. Страх тисками сжал сердце. Мне показалось, что я стою на краю обрыва, и любое неверное движение приведет к моему падению в пропасть.
Я сдержалась. Натянула фальшивую улыбку на лицо, и, взяв себя в руки, спокойно принялась изучать бумаги.
Если я подпишу заявление, значит, возьму на себя все риски за собственное здоровье. Мне не в чем будет упрекнуть врачей, если со мной что-нибудь случится.
Соглашаясь на предложение Керимовой, подобное не приходило мне в голову. Но сейчас могу ли я все переиграть? Остаться в больнице, вопреки обещанию?…
Что-то внутри подсказало мне, что не стоит этого делать. Я молча вывела свою подпись на документах.
— Ксения, доброе утро! — бодрый голос матери Тимура вырвал меня из раздумий.
Я резко обернулась в сторону женщины, так неожиданно появившейся у меня за спиной. Как она смогла пройти мимо меня, осталось загадкой.
— Доброе утро.
Керимова тепло мне улыбнулась, и я не почувствовала в ее улыбке фальши. Она действительно была рада меня видеть.
— Мы были у главврача, — ответила она на мой незаданный вопрос. — Виктор сейчас спустится к нам. Ты заскучала?
— Нет, — я неопределенно пожала плечами. — Ничего страшного.
— Вот и славно. Тогда давай пока пойдем к машине. Это все твои вещи? — Керимова указала на небольшую сумку, которую я повесила на край перил.
— Да. Больше ничего нет.