Тарлинг поднял голову и посмотрел на Уайтсайда.

— Это разгадка тайны желтых нарциссов, — медленно сказал он.

— Во всяком случае, весьма простое объяснение. И рассеивается подозрение против нашего друга Мильбурга.

Через неделю после этого двое — мужчина и женщина, — медленно шли вдоль дюн по берегу моря. Они молча прошли целую милю.

— Я так быстро устаю, не присесть ли нам? — неожиданно сказала Одетта Райдер.

Тарлинг сел рядом с ней.

— Сегодня утром я прочла в газете, что ты продал фирму Лайна.

— Совершенно верно, — ответил Джек. — По многим причинам мне не хотелось бы продолжать это дело. И я не хочу больше оставаться в Лондоне.

Она сорвала травинку.

— Ты снова уедешь за море?

— Да, но на этот раз не один.

Одетта удивленно посмотрела на него.

— Да, я говорю о себе и об одной девушке, которой объяснился в любви в Гердфорде.

— Я причинила тебе так много неприятностей… Я думала, что ты сказал так из-за того, что я была в безнадежном положении.

— Я признался тебе только потому, что люблю тебя больше жизни, милая Одетта.

— И куда же мы поедем? — кокетливо спросила она.

— В Южную Америку. А потом, в прохладное время года, в Китай.

— Но почему в Южную Америку?

— Ну, во-первых, потому что это экзотические края, а, во-вторых, дорогая, там цветут прекрасные цветы, которые называются желтые нарциссы.

И Тарлинг крепко поцеловал в губы свою суженую.

Джон Ле Карре

Звонок мертвецу

(в бумажной книге - отрывок; здесь - полностью)

1. Краткое введение к биографии Джорджа Смайли

Когда в конце войны леди Энн Серкомб вышла замуж за Джорджа Смайли, она подавала его своим изумленным друзьям из Мэйфер как человека на редкость ординарного. Когда же два года спустя она ушла от него к кубинскому мотогонщику, то объявила с загадочным видом, что если не уйдет сейчас, то тогда останется с ним всю жизнь. Говорят, что виконт Соули специально приехал по этому случаю в свой клуб, чтобы высказаться на тот счет, что, мол, кот выпрыгнул из мешка. Его афоризм даже некоторое время был в моде и пользовался известным успехом, но до конца он был понятен лишь тем, кто лично знал Смайли.

Невысокого роста, полный и спокойно-уравновешенный, он, казалось, вечно тратил деньги попусту, одеваясь в совершенно отвратительные костюмы, висевшие на его коренастой фигуре, как кожа на усохшей жабе. Соули, в частности, так и высказался: «Серкомб законно сочеталась с лягушкой-быком в зюйдвестке». А Смайли, не подозревая о данной ему характеристике, ходил себе вразвалочку, словно уверен был в том заветном поцелуе, что превратит его в принца.

Кто он был такой — богач или бедняк, священник или простолюдин? И где только она его такого откопала? Внешняя диспропорция — красавица леди Энн и невыразительный коротышка муж — делала загадку этого мезальянса совершенно необъяснимой. Светская молва, рисуя, как правило, своих персонажей в черно-белой палитре, награждает их для удобства общения на раутах всяческими прозвищами, в которых светятся их грехи и иногда мотивы поступков. Однако Смайли, не отмеченный печатью престижной школы, происхождения, гвардейского полка или известного торгового дома, ни бедный и ни богатый, так и не был удостоен какого-либо ярлыка, вот и ехал поначалу в служебном вагоне светского экспресса, а вскоре после развода и вовсе затерялся среди забытого багажа, на полке вчерашних новостей.

Сама же леди, отправляясь вслед за своей высокооктановой звездой на Кубу, как-то раз вспомнила о Смайли и с неохотой себе призналась — вынуждена была признаться, — что если и был в ее жизни настоящий мужчина, то это был Смайли. Где-то она была даже рада тому, что продемонстрировала это обстоятельство перед Богом и людьми честным замужеством.

Ну, а уж как отъезд леди сказался на самочувствии покинутого супруга — это общество совершенно не интересовало, поезд, как говорится, ушел. Однако любопытно все-таки было бы, наверное, посмотреть на реакцию Соули и ему подобных, если бы они тогда увидели Смайли: его мясистое, украшенное очками лицо, наморщенный от сосредоточенного чтения малоизвестных и второстепенных немецких поэтов лоб, его пухлые влажные руки, вцепившиеся как раз в свое последнее спасение, в книжные страницы. Наверняка Соули лишь слегка пожал бы плечами и произнес по-французски очередной афоризм: «Уехала поразвлечься, будем ожидать новых приключений». До него вряд ли когда-нибудь могло дойти, что своим побегом леди Энн вырвала у Джорджа Смайли целый кусок его жизни.

И осталось для Смайли в жизни только одно, так же, впрочем, мало совместимое с его внешностью, как и его любовь к женщине и страсть к непризнанным поэтам, — речь идет о работе Смайли, ибо он был офицером разведки. Ему нравилась эта профессия, милосердно снабдившая его коллегами, столь же неброскими внешне, как и он сам, и такого же негромкого происхождения. Она же ему подарила то, что ему больше всего нравилось в жизни: возможность исследовать тайны человеческого поведения и находить удовольствие в своих собственных умозаключениях и выводах.

Еще в двадцатые годы, когда Смайли, закончив не слишком знаменитую школу, неуклюже переваливаясь и моргая, очутился в монастырском заточении столь же не слишком знаменитого оксфордского колледжа, он мечтал о легендарных университетских братствах и о жизни, посвященной раскрытию тайн литературы Германии семнадцатого века. Но его наставник, знавший характер Смайли лучше, чем сам юноша, мудро увел его от почестей и лавров, вне всякого сомнения предназначенных ему в будущем. Однажды чудным июльским утром Смайли, смущенный и изрядно порозовевший по этой причине, сидел перед комиссией Комитета по академическим исследованиям в зарубежных странах — организации, о которой он почему-то никогда ранее не слыхал. Джибиди (его наставник) как-то странно охарактеризовал тогда это мероприятие: «Пускай эти люди тебя проэкзаменуют, Смайли, может статься, ты им подойдешь. Платят они достаточно мало, чтобы ты смог очутиться в приличной компании».

Смайли был недоволен и недовольства своего не скрывал: Джибиди, всегда такой точный и откровенный, сейчас явно пытался напустить тумана. В приступе легкого раздражения он согласился отложить на время свой ответ на предложение, сделанное ему университетским обществом «Олл соулз», до того как увидится с «таинственными людьми» Джибиди.

Ему не представили ответственных членов комиссии, но добрую половину из них он и так знал. Среди них были Филдинг, медиевист из Кембриджа, Спарк из Колледжа восточных языков, и Стид-Эспри, однажды ужинавший за Почетным столом в тот вечер, когда Смайли тоже был гостем Джибиди. Что ж, Смайли вынужден был признать, что компания экзаменаторов была впечатляющей. То, что Филдинг выбрался на свет из своей библиотеки, больше того, из Кембриджа, одно это свидетельствовало о многом — да что тут говорить, это уже было само по себе чудо. Впоследствии Смайли вспоминал об этом экзамене, или, если хотите, своего рода интервью, как об экзотическом стриптизе: каждое точно выверенное движение, каждый вопрос и тем более ответ снимали очередной покров, очередную тайну с той или иной части загадочной организации. В конце концов Стид-Эспри, бывший, по всей видимости, председателем экзаменационной комиссии, сорвал последнюю вуаль, и правда предстала перед юношей во всей своей ослепительной наготе. Ему предлагалось место в той конторе, которую за неимением лучшего названия Стид-Эспри, краснея, обозначил как Сикрет Сервис.

Смайли попросил время на обдумывание предложения. Ему дали на это неделю. Никто ни слова не сказал о деньгах.

В тот же вечер он остановился в Лондоне в каком-то приличном заведении и отправился в театр. У него было как-то странно легко на сердце, и это его беспокоило. Он отлично знал, что примет предложение, что мог бы ответить утвердительно уже там в конце интервью. От этого шага его удержали инстинктивная осторожность и, может быть, понятное и простительное для него желание пококетничать с Филдингом.