— Этого вы не решитесь сделать! — тяжело дыша, прохрипел Мильбург. Это карается законом. — Он сделал последнюю попытку спастись: — Вас посадят в тюрьму!

— Тем лучше, — сказал Линг-Чу, — вся жизнь — тюрьма. Но петлю на шею вам наденут и вздернут на виселице.

Он снял со смертельно бледного Мильбурга подушку, чтобы тот наблюдал за всеми его манипуляциями. Китаец совершал ритуал с большим увлечением. Он подошел к стенному шкафчику и вынул оттуда маленькую коричневую бутылочку, которую поставил рядом с кроватью. Сел на кровать и стал разговаривать со своим пленником. Линг-Чу плавно говорил по-английски, хотя иногда делал маленькие паузы в поисках нужного слова. Он был высокопарен и педантичен, говорил медленно, делая ударение на каждом слове.

— Вы не знаете китайцев. Вы никогда не жили в Китае? Я не хочу сказать, что вы несколько недель провели в одном из портовых городов в хорошей гостинице. Как ваш мистер Лайн. И, конечно, пребывание в Китае ничего ему не дало.

— Мне ничего неизвестно об этом, — прервал его Мильбург, чувствуя, что китаец связывает его с приключениями Лайна в Китае.

— Хорошо, — Линг-Чу хлопнул себя плоским лезвием ножа по руке. — Если бы вы жили в Китае, в настоящем Китае, тогда вы, быть может, имели бы представление о нашем народе и его особенностях. Считается, что китайцы не боятся ни смерти, ни боли, но это, понятно, преувеличено. Я знал многих преступников, боявшихся и того, и другого.

На миг его тонкие губы искривились в улыбке, как будто воспоминания доставляли ему удовольствие. Затем он вновь стал серьезным.

— С точки зрения европейца, мы все еще очень необразованны, но мы впитали древнюю культуру, которая гораздо выше западной. Это я и собираюсь втолковать вам.

Когда Линг-Чу приставил к его груди острие ножа, Мильбург онемел от ужаса. Но тот держал нож так легко, что несчастный едва ощущал его прикосновение.

— Мы ценим права личности не так высоко, как европейцы. Например, заботливо объяснял он Мильбургу, — мы не слишком нежно обращаемся с нашими пленными, когда знаем, что можем получить признание от преступника.

— О чем вы говорите? — содрогаясь, спросил управляющий, которому вдруг пришла в голову ужасная мысль.

— В Англии, а также в Америке преступника после ареста подвергают только продолжительному допросу. При этом он имеет возможность врать, сколько хватит фантазии. И никто не знает, говорит он правду или лжет.

Мильбург тяжело дышал.

— Теперь вы поняли, куда я клоню?

— Я не знаю, чего вы хотите, — дрожащим голосом ответил пленник, — знаю лишь, что собираетесь совершить ужасное преступление.

Линг-Чу сделал ему знак замолчать.

— Я совершенно точно знаю, что делаю. Послушайте. Примерно неделю тому назад ваш шеф, мистер Торнтон Лайн, был найден мертвым в Гайд-Парке. На нем были только рубаха и брюки, и кто-то положил ему на грудь шелковую рубашку, чтобы унять кровь. Он был убит в квартире молодой женщины, чье имя я не могу правильно произнести, но вы знаете, о ком я говорю.

Мильбург неподвижно уставился на китайца и слабо кивнул.

— Вы убили его, — раздельно произнес Линг-Чу, — потому что он знал, что вы его обокрали, и вы боялись, что он передаст вас полиции.

— Неправда! — заревел управляющий. — Это ложь! Говорю вам, что это неправда!

— Сейчас узнаем, так ли это.

Китаец сунул руку в карман. Мильбург широко раскрытыми глазами наблюдал за ним. Тот вынул только серебряный портсигар, взял папиросу и молча курил, не сводя глаз с пленника, потом поднялся, подошел к шкафу, взял оттуда довольно большую бутылочку и поставил ее рядом с маленькой коричневой.

Линг-Чу докурил сигарету и бросил окурок в пепельницу на камине.

— В интересах всех участников, — медленно и спокойно сказал он, — чтобы правда вышла наружу. Это в интересах моего почтенного господина Ли-Иена «охотника за людьми», а также и в интересах почтенной девушки.

Китаец взял нож и склонился над полумертвым от ужаса Мильбургом.

— Ради Бога, отпустите меня! — закричал несчастный, и его слова потонули в рыданиях.

— Это не принесет вам большого вреда, — китаец молниеносно провел ножом четыре линии по груди Мильбурга. Острое кинжалообразное лезвие, казалось, едва дотрагивалось до кожи пленника, но красные следы от порезов ясно выступали на теле. Пленник чувствовал только щекотку, потом легкую щиплющую боль. Линг-Чу положил нож на стол и взялся за маленькую бутылочку.

— В этом сосуде экстракт из нескольких растений, причем здесь больше всего испанского перца, его особая разновидность, которая растет только в нашей стране. В этой бутылке, — он показал на большую, — особое китайское масло, которое мгновенно успокаивает боль, вызываемую перечной настойкой.

— Что вы делаете?! Вы — собака, дьявол!

— Маленькой кисточкой я буду медленно смазывать порезы перечной настойкой, — он коснулся груди Мильбурга своими длинными пальцами. — Очень медленно, миллиметр за миллиметром. Тогда вы почувствуете боль, какой никогда не испытывали. Вы всю жизнь будете помнить об этом: она пронзит вас с ног до головы. Я часто думал о том, как это просто — узнавать правду, и если вы вообразите, что лишаетесь рассудка от боли, то ошибетесь.

Китаец медленно откупорил бутылочку, обмакнул кисточку в жидкость, и Мильбург с ужасом увидел, как он вытащил ее из горлышка. Линг-Чу внимательно наблюдал за пленником, и когда этот большой человек открыл рот, чтобы закричать, быстро воткнул ему в рот платок, который с невероятной быстротой вытащил из своего кармана.

— Погодите же, погодите! — прохрипел, глотая слова, пленник. — Я должен вам сказать кое-что, что ваш господин должен знать.

— Очень хорошо, — холодно произнес Линг-Чу и вынул платок из его рта. Итак, теперь говорите, но только правду.

— Что я должен вам сказать? — спросил управляющий, на лбу которого от страха крупными каплями выступил пот.

— Вы должны сознаться, что убили Торнтона Лайна — это единственная правда, которую я желаю выслушать.

— Но, клянусь вам, что не убивал его! Клянусь! Слышите, я говорю правду — воскликнул Мильбург, обезумевший от страха.

Линг-Чу подмигнул ему.

— Нет, погодите, погодите же, — заскулил тот, когда Линг-Чу снова взялся за платок. — Вы знаете, что случилось с мисс Райдер?

— Что случилось с мисс Лайдель? — быстро переспросил Линг-Чу. (Китайцы не выговаривают звук «р»).

Чуть дыша, Мильбург рассказал о встрече с Сэмом Стеем. И, запинаясь, пересказал слово в слово весь свой разговор с ним. Линг-Чу, сидя рядом, внимательно слушал. Когда пленник кончил, он отставил бутылочку в сторону и закупорил ее.

— Моему господину угодно, чтобы маленькая молодая женщина была в безопасности, — сказал он. — Сегодня вечером он не вернется, поэтому я сам должен пойти в госпиталь. С вашим допросом можно еще подождать.

— Отпустите меня! — воскликнул Мильбург. — Я хочу помочь вам.

Линг-Чу покачал головой.

— Нет, вы останетесь здесь, — он угрожающе улыбнулся. — Сперва пойду в госпиталь, и если все в порядке, я снова вернусь к вам. Тогда мы посмотрим, в чем вам следует сознаться.

Китаец достал из шкафа чистое белое полотенце, покрыл им лицо своей жертвы и брызнул на него несколько капель из третьей бутылочки, которую он также взял на полке. Мильбург потерял сознание и не мог ничего вспомнить, пока не увидел над собой удивленное лицо Тарлинга.

Глава 34

Сыщик развязал узлы, которыми был привязан к кровати управляющий. Этот большой, сильный человек был бледен, как мел, и весь дрожал. Он не смог сесть без посторонней помощи. Тарлинг с Уайтсайдом внимательно наблюдали за ним. Сыщик исследовал надрезы на груди и облегченно вздохнул, установив, что Линг-Чу еще не успел приступить к пытке, которая так часто доводила китайских преступников до грани безумия. Он нимало не сомневался в том, что именно Линг-Чу доставил сюда Мильбурга и привязал его.

Уайтсайд поднял разорванную в лохмотья одежду, которую китаец сорвал с пленника, и положил ее рядом с ним на кровать. Тарлинг почувствовал вопросительный взгляд помощника.