— Спрашивай, хозяюшка, — ответил Всеволод слегка удивленно. Не ожидал, что Любава начнет разговор.

— Как княгиня? Говорят, у нее началось.

— Утром было. Сейчас пока ничего. Квас, говорят, пила.

— Дай ей, Господи, — протянула Любава. Все перекрестились.

— А ваши ребята где? — спросил Всеволод. — Пусть бы с нами посидели, большие ведь.

— Их, государь, до вечера не будет, — улыбнулся Юрята. — Они на реку отправились коней купать.

— Это правильно, — сказал Лука. — Воины растут. А воин своего коня должен содержать в чистоте.

— А позволь и тебя спросить, святой отец, — попросила Любава.

— Спрашивай, доченька.

— Верно говорят, что солнце пропадало?

— Да дай ты гостям поесть спокойно, — строго обернулся Юрята к жене. — Не сердись на бабу глупую, святой отче. Наслушается сплетен и сама не знает, чего ей надо.

— То, доченька, сказки, ты не верь, — ласково ответил Лука.

Воцарилось молчание. Немного еще посидев, Любава встала, поклонилась гостям.

— Пойду я, гости дорогие. Что-то мне не можется. Простите, коль что не так сказала. — И, выйдя из-за стола, уплыла, перед этим не забыв зыркнуть на мужа.

— Ну, Юрята, берегись, — развеселился Всеволод. — Припомнит тебе глупую-то бабу.

Юрята смущенно помотал головой. Встал, налил еще вина князю и себе. Лука вина не пил, понюхал только.

— Ты и вправду, святой отче, не сердись на нее. Как ей сказали бабы про солнце-то, так она сама не своя сделалась. И меня задергала. За здоровье матушки государыни выпить надо, — предложил Юрята.

Выпили во здравие матушки государыни. Юрята, как замечал Всеволод, избегал говорить в его присутствии о детях: наверное, зная давнее желание Всеволода иметь сына, не хотел понапрасну тревожить душу. А теперь вот заговорил:

— Выпьем, княже, за сына твоего!

— Да погоди ты с сыном-то! — досадливо поморщился Всеволод. — Еще сглазишь.

— Руби мне тогда правую руку, государь. — Юрята протянул могучую руку над столом. — Вот увидишь, что я правду говорю. Мне сегодня сон приснился. Я даже Любаве его не рассказывал.

— Ну-ка, что за сон? — с любопытством посмотрел на Юряту князь.

Но тут за окнами послышался стук копыт — сыновья приехали. Слышно было, как привязывают коней возле крыльца, поднимаются, переговариваясь, смеясь чему-то. Открыли дверь, вошли оба — и замерли, увидев великого князя, сидевшего за их домашним столом, вдобавок, как им показалось, с недовольным видом. Бориска первым опомнился, склонился до пола, Добрыня — вслед за ним.

— Ну, здравствуйте, отроки, — шутливо-строго сказал Всеволод. — Молодцы, прямо к обеду пожаловали.

— Здравствуй, великий государь. Здравствуй, святой отец, — растерянно пробормотали оба, не зная, как себя вести. Юрята любовно хмурился, оглядывая сыновей.

Уж это не мальчишки были. Добрыня ростом, наверное, отца уже догнал, плечи раздались, руки крупные, с красными кистями — полоскался в воде, а она еще холодная. Светлые волосы перетянуты ремешком, сзади заплетены в короткую косу. Бориска пониже и потоньше, но на верхней губе пух чернеется, глаза совеем взрослые, умные, и острижен коротко. Оба румяные, запыхавшиеся, в простых полотняных сорочках, холщовых портках, заправленных в легкие сапоги. И оба при оружии, перепоясаны: Добрыня — коротким мечом в кожаных, с медным наконечником ножнах, Бориска — изогнутой саблей в тусклом серебре.

— Ох, хороши у тебя сыны, хозяин, — похвалил Лука. — Воины!

— Молодые еще, святой отче. Без оружия никуда не ходят. В баню — и то норовят захватить. Благословишь их, отец епископ?

— Надо благословить, надо, — еще больше подобрел Лука. — Ну, отроки, подходите-ка.

Оба приблизились к епископу и встали послушно перед ним на колени. Лука их уже не раз благословлял и причащал, так что они не робели. Другое дело — великий князь. Мальчикам хотелось глядеть на него не отрываясь. Лука благословил их, и они встали.

— Вот, сыны, какой у нас праздник нынче, — торжественно произнес Юрята. — Гости к нам пожаловали, каких и во всем свете не сыщешь. Позволишь им с нами пообедать, государь? — спросил он у Всеволода. — Они, поди, голодные.

Великий князь разрешил, улыбаясь. Он не испытывал к приемным детям Юряты чувства умиления, как княгиня Марья, но теперь почему-то ощутил тепло в душе, глядя на них. Может, подействовало то, как уверенно подручник пообещал ему сына? Великому князю стало даже приятно смотреть на них и думать, что у него будет сын, и станет он когда-нибудь таким же большим, и — кто знает — не будет ли один из этих ладных юношей его воспитателем и защитником, каким был Юрята для великого князя?

Добрыня и Бориска сели у дальнего края стола, ели, стараясь не спешить, но иногда забывали, подгоняемые молодым голодом. Поглядывали на Всеволода. Их успокаивало, что великий князь, как и они, ест много и с удовольствием.

— Чего так рано вернулись-то? — спросил Юрята. — На весь день отпрашивались.

— А нам сердце подсказало, что гости у нас, — невинно сказал Бориска. Добрыня вмиг покраснел, напрягся, сдерживая смех, не решаясь прыснуть.

Всеволод захохотал. Отметил про себя, что давно так не смеялся — свободно, легко. От этого стало еще веселее. Лука тоже оценил шутку и даже вытер заслезившиеся от смеха глаза. Юрята, привыкший уже к Борискиным выкрутасам, только покачал головой. Ох, не доведет когда-нибудь Бориску язык до добра.

— Сердце, говоришь, подсказало? — спросил, отсмеявшись, великий князь. — Ну что же, верно оно вам подсказало. Юрята! Налей-ка им вина. Ничего, что молодые, сегодня можно. Пусть за моего сына выпьют.

На этот раз Бориска промолчал, подождал, пока отец — невиданное дело — нальет им вина. Поднял кубок, словно это было для него привычным. Добрыня повторил за ним тоже. Поднялись оба. Поклонились сначала отцу, потом великому князю и Луке.

— За твоего сына, государь, — с непонятно откуда взявшейся сердечностью сказал Бориска. Добрыня не сказал ничего, только кивнул. Оба осушили кубки до дна.

— Ну, теперь закусывайте скорее, — благодушно велел Всеволод. Ему стало хорошо здесь, в доме Юряты, и он пожалел, что не бывал в гостях у подручника раньше. Для великого государя в гости ходить — непростое дело. К иному боярину зайдешь, так он потом перед всеми нос задирает, будто у князя в особой милости. А другие завидуют. У Юряты по-другому. Славно здесь и уютно. А покойный князь, Юрий Владимирович, отец Всеволода, сын Мономаха, говорят, и к простым людям заходил, и пировал с ними, не чинясь и не считая это умалением своей княжеской гордости. Позавчера, кстати, годовщина смерти его была, вспомнил Всеволод. Двадцать восемь лет.

Ребята жевали, после выпитого вина еще больше раскраснелись, сидели свободнее. Разговор пошел поживее.

— На охоту хотите отправиться со мной? — спросил Всеволод.

Конечно, они хотели. Давно уж просили отца, чтоб замолвил словечко перед государем. Но отец отговаривался, что малы, мол, еще. Вот, подумал Всеволод, другие своих отпрысков так и норовят подпихнуть поближе к князю, а Юрята — он не такой.

— Что же ты, хозяин? — спросил великий князь. — Стрелять-то они как — умеют?

Умеют. И с коня на полном скаку, и с бега, и так, а Бориска даже из-под конского брюха мог стрелять, а это почти никто даже в большой дружине княжеской не умеет. И копье могут кидать метко.

— А мечом, государь, их твой Немой учит владеть. Особенно его. — Юрята показал на Добрыню. — Он уже и показать кое-что может.

— А пусть покажет, коли может, — подхватил Всеволод, Ему все любопытнее становилось разговаривать с Юрятичами.

Добрыня покраснел, встал из-за стола, поклонился, вышел. Юрята объяснил Всеволоду, что пошел в кладовую — репу выбирать, если еще осталась прошлогодняя. Для одной такой хитрости репа ему нужна.

Лука сидел, блаженно улыбаясь: старика понемногу начинало клонить в сон.

Но тут в дверь постучали. Вошел отрок Власий.

— Княже! — воскликнул он истово. — Там, говорят, началось!