Одному из князьков дали двух коней — одного под седло, другого — чтобы везти подарки, наскоро насовали в мешки беличьих и куньих шкурок, пару кубков серебряных, саблю изукрашенную — и пустили в степь добираться до Елтука, проводили даже. Другого князька пока оставили при себе, на всякий случай. С утра поили его как следует, и он весь день, бессмысленно улыбаясь, слонялся по двору, сидел на лавке в гриднице, тянул какие-то свои волчьи песни, а то пытался приставать к дворовым бабам.

Недели через две приехало посольство от Елтука и тот, первый, князек с этим посольством. Елтук-оба согласен, сказало посольство, воинов у него много, и без войны им скучно. Но только такое условие: весь сайгат[25], что возьмет половецкое войско, у него и останется, весь полон русский — также, и начальником над половцами будет Елтук же, а русским князьям над ним не быть.

Почешешь в затылке! Выходило так, что никому не подчинявшаяся сила впускалась на русскую землю беспрепятственно и, вместо того чтобы стать орудием в руках Глеба, грозила и ему самому. А отказаться от половецкого участия в походе было уже поздно, этот Елтук, видно, понял, что дела в Рязанской земле неважные, защиты рязанцам ни от кого не будет. Хочешь не хочешь, а теперь называйся союзником поганому.

Да и чего жалеть? Чернь владимирскую, которую Елтукова орда потащит на арканах через свои степи — продавать на басурманских базарах? Богатства княжеского? Да пропади она совсем, эта чернь, — смерды, их бабы и отродье. А из княжеских богатств, поди, и нам кое-что достанется. Думали с дружиной три дня, томили послов, в гридницу на совет не допускали, хотя давно все уже было решено. На четвертый день объявили согласие. Поганое посольство тогда сообщило, что в таком случае великий хан Елтук-оба приведет свое войско осенью, а еще вернее — с первым снегом. С тем и отбыли.

Итак, дело было начато. Нехорошее дело, черное. Собрали дружину боярскую, вместе с большой дружиной Глеба и полком Ростиславичей набралось около трех тысяч конных воинов. Ждать до осени не стали. Главное — победить, а кто победит — тот и прав будет. Для начала двинулись по общему договору на Москву.

Этот небольшой, но заманчивый для них городок взяли на удивление легко — и спалили дотла. Жители бежали в села, их травили, как зайцев. Прошлись по окрестным селам, много дыму пустили. Вокруг Москвы — глухие леса на сотни верст, надо было решать, куда идти дальше. Мстислав настаивал — прямо на Владимир, но Глеб, да и дружина его не решались. Так и пошли обратно в Рязань: еще и хотелось дружинникам поскорее привезти домой добычу. Пробыли там до осени, а со снегом, как и обещал, прибыл Елтук со своей ордой. Телег, повозок, волокуш для будущей добычи — сайгата — привез видимо-невидимо. В княжеском дворце приняли поганого, попировали, посовещались, ударили по рукам и — на Владимир.

Великий князь Всеволод остаток лета и осень употребил на то, чтобы усилить свою дружину. Исправно была собрана дань с полюдья, запаслись кормом для коней. Численность войска, которое в один день могло быть собрано и двинуто в поход, превышала двадцать тысяч человек. Укреплялись городские стены, на дорогах, по которым возможно было продвижение врага, ставились засеки. Но выступать в поход Всеволод не торопился, хотя приближенные и склоняли его к этому. После известия о разорении Москвы, казалось, великий князь немедленно должен был кинуться на врага, найти его и разбить. Так поступали все и всегда. Нынешняя же деятельность Всеволода напоминала не военную, а, скорее, хозяйственную. Это начинало злить многих близких ему людей. Но Всеволод не торопился.

Сейчас, когда болота набухли черной холодной водой, а ручьи превратились в глубокие реки, начать поход означало предоставить исход всего дела изменчивой судьбе. А на судьбу полагаться он не мог. Но если враг сам найдет его, что ж..

Поздней осенью, недовольный действиями Всеволода, к Глебу ушел Петр Дедилец. Брат его Мирон валялся у великого князя в ногах, отрекаясь от брата и злых дел его, клянясь в верности. Медлить с походом становилось опасным. Не был ли угрюмый Петр Дедилец первой ласточкой, за которой и другие улетят к противнику? Что, если и другие примут осторожность и тонкий расчет Всеволода за его неспособность к войне или трусость? Великий князь не прогневался на простодушного боярина Мирона, но с походом не торопился.

Когда легли снега, пришли добрые вести из Новгорода, Южного Переяславля и Чернигова. Южные князья сообщали, что ведут ему на помощь свои полки. Всеволод мог торжествовать — Русь начинала признавать его. Шли к нему под руку дети Святослава Черниговского, сын брата Глеба Юрьевича — Владимир, князь Переяславский. Господин Великий Новгород, прямо называя Всеволода своим властителем и отцом, обещал прислать полки. Но полков этих не дождались и выступили наконец в поход. Год был на исходе. Без особых трудов взяли первый город, попавшийся на пути, — Коломну.

А с супостатом разминулись! В Коломне Всеволод узнал, что войско Глеба вместе с огромной половецкой ордой прошло на Владимир, но прошло западнее, через Муром. Эта ошибка могла дорого стоить. Пришлось спешно поворачивать назад, часть полков оставив с обозами. В пути получили тяжелую весть: город Боголюбов, монастырь Боголюбовский, окрестные села захвачены, разграблены, жители безжалостно истреблены и уведены в полон.

Слава Богу, Владимир поганым взять не удалось. Но они, похоже, не очень этого хотели — выбирали добычу себе по зубам: монастыри, села боярские. Много пролили крови. Глеб со Мстиславом от орды ни на шаг, словно галки при вороньей стае, крохами добычи пробавляются, подсказывают, куда идти, кого грабить, за спинами поганых прячутся.

Пришлось их поискать, погоняться за проклятыми.

Через месяц сошлись. Встали стеной друг против друга. Меж двух войск текла река Колокша, приток Клязьмы, — глубокая, с крутыми берегами. Река все не замерзала, перейти ее было нельзя. Орда половецкая оказалась в ловушке: чтобы пробиваться обратно в свои степи, надо было переходить реку, бросив все награбленное. Этого им делать не хотелось. Не очень хотелось и воевать с большим войском великого князя. Но, пойдя на уговоры Глеба, поганые поставили обозы «покоем» по русскому примеру и стали ждать, когда лед на Колокше станет достаточно крепким.

Глава 7

После долгой слякоти, оттепелей, мокрого снега, сыпавшегося из низких серых туч, ударили морозы. Тихой ясной ночью выкатились звезды, взошел месяц в серебряной дымке. Ярко горели костры, и дым от них уже не стелился, прибиваемый к земле промозглым ветром, а поднимался в небо сотнями прямых высоких столбов. Были слышны каждый звук, каждое слово, каждый конский всхрап и нечаянный стук железа о железо.

Несмотря на позднюю ночь, оба враждебных стана — Всеволод на правом берегу и Глеб на левом — обнаруживали беспокойное движение. Все понимали, что тонкий речной лед крепчает, твердеет, — а это значит, что единственная преграда для решающей битвы скоро исчезнет, — и готовились.

Всеволод не спал нынче. Днем только чуть подремал в шатре: казалось, выспался за долгие дни безделья на всю жизнь. Все время сидел бы в шатре: невыносимо было глядеть на тот берег, где стоял враг, видеть, как налаживается в Глебовом стане некое подобие хозяйства. Там ездили на звериную ловлю пышными выездами, нарочно возвращались, везя добычу так, чтобы можно было наблюдать с этого берега: завидуйте, дескать, нашей удачливости. Там резали к обеду скот, которого множество было согнано из сел боярских и княжеских, сытно жрали, пили монастырские меды. Ездили к Елтукову стану за девками и бабами, торговались, покупали, тащили к себе в шатры. Кричали с той стороны: «Эй, владимирцы, давай к нам, угостим сладеньким!» Но в последнее время перестали кричать. Чувствовал Всеволод — нет у врага уверенности. Пока были у них мед да брага — храбрились, а теперь, видать, выпили все и притихли. Два дня назад перебрался от них гонец по хрупкому, ненадежному льду. Сказал, что князь Глеб-де готов кончить дело миром, разойтись полюбовно. Предлагал вместе напасть на поганых, душевно печалился о русских пленниках, ими удерживаемых. Будто не сам этих пленников поганым и отдал! Всеволод даже не стал совет собирать, велел гнать гонца обратно. Хотя бы и до лета тут стоять, а покончить с супостатами! Новому воеводе Кузьме Ратишичу велено было строже следить за порядком в войске, выставить больше сторожей, — а что еще можно сделать, когда Господь мороза не посылает? А сегодня вечером прибежал воевода, улыбается: