Изменить стиль страницы

Вскоре депутатов-большевиков исключили из Государственной думы, арестовали, предали суду и сослали в Сибирь.

Борьба против войны беспощадно преследовалась правительствами обоих воюющих лагерей. За борьбу против войны обвиняли в государственной измене, судили военно-полевым судом, расстреливали или осуждали на каторгу.

Поэтому в этом деле требовалась сугубая конспиративность. Большую помощь оказал неизвестный западным товарищам — противникам войны — опыт русского большевистского подполья.

В годы войны Ленину и Крупской жилось очень туго: плохо было с деньгами, плохо с заработком. Как ни скромны были их привычки, на жизнь еле хватало, а порой и не хватало. Нервы были истрепаны, со здоровьем, особенно у Крупской, неважно.

У другого опустились бы руки. Но Ленин был всегда собран, напряжен, полон веры в грядущее, в ум и революционную честь рабочего класса.

В одном из своих произведений, посвященных отношению рабочего класса к войне, он вкладывал в уста матери-пролетарки такие слова, обращенные ею к подрастающему сыну:

«Ты вырастешь скоро большой. Тебе дадут ружье. Бери его и учись хорошенько военному делу. Эта наука необходима для пролетариев — не для того, чтобы стрелять против твоих братьев, рабочих других стран, как это делается в теперешней войне и как советуют тебе делать изменники социализма, — а для того, чтобы бороться против буржуазии своей собственной страны, чтобы положить конец эксплуатации, нищете и войнам не путем добреньких пожеланий, а путем победы над буржуазией и обезоружения ее».

Массу времени и сил отдавал Ленин сплочению противников войны, а также связям с Россией, с русским подпольем, жестоко пострадавшим от арестов. Одна задача была труднее другой. Каждая требовала особого подхода, своих особых решений.

В этих труднейших условиях Владимир Ильич не только успевал переделать всю многообразную текущую работу, но занимался научным исследованием, плодом которого была книга «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Опираясь на глубокий научный анализ новейших явлений, происходивших в капиталистическом обществе, Ленин пришел к непреложному выводу, что капитализм вступил в последнюю стадию своего развития — империализм. Капитализм гниет, разлагается, умирает. Мирная эпоха его истории закончилась. Наступила новая эпоха — эпоха войн и социалистических революций.

Как-то Владимир Ильич принял участие в совещании с группой большевиков, приехавших из Парижа. Выходя с совещания и надевая пальто, он напевал по-французски песенку, которая кончалась словами:

Настал великий час,
Теперь вы служите народу…

— Что это за песня? Откуда это? — заинтересовался кто-то.

— Ай-ай-ай, — рассмеялся Владимир Ильич, — а еще парижане, и не знаете, что эта песня — отражение нашего тысяча девятьсот пятого года. Это «Привет 17-му полку!» французской армии, который в тысяча девятьсот пятом году отказался стрелять в бастующих рабочих, за что его солдаты были сосланы в Африку.

Ленин жил тогда на улице, примыкающей к бернскому лесу. Стояла тихая лунная ночь. Было свежо. Все шли молча.

Остановившись на минуту, Ленин сказал:

— Самое пылкое воображение не может представить более прекрасных уголков природы, чем швейцарские горы и русские леса. Посмотрите на эту чудесную картину!

Запрокинув голову, Владимир Ильич воскликнул, показав на самую яркую из звезд:

— Вот звезда, которая освещает нам путь к революции! Это — наша путеводная звезда. И она смотрит на Восток!

Там, на Востоке, была Россия — истекающая кровью, стонущая под жандармским сапогом, голодная, холодная, звенящая кандалами, до поры до времени словно притихшая, но помнящая 1905 год и горящая огнем священной ненависти к своим угнетателям.

Миллионы солдат гнили в окопах. По железным дорогам ползли эшелоны раненых. Из теплушек тянуло запахом крови, слышались звуки гармоники, приглушенный голос выводил песню:

Во густых хлебах яма черная,
Во сырой земле — гробова доска.
За бугром лежу да за насыпью.
Эх ты, лютая невтерпеж-тоска.
Уж как первая моя думушка
Ты чужа земля — акстрияцкая.
Во густых лесах, во глубоком рву,
Ты черна земля — яма братская.
Тяжче грому бьют пушки медные.
Во глубоком рву — ясны огоньки.
А вторая, ох, дума-думушка —
Ты развей тоску, темна ноченька!
Градом-тучею пули стелются
По-над кручею над Карпатскою.
Не сказать вовек, не поведаю
Третью думушку я солдатскую.
Во глубоком рву наточу я штык,
Во глухи леса уйду-скроюся.
Да тому ль дружку — штыку вострому
Я спокаюся да откроюся.

… О чем же была эта дума, о которой солдат хотел поведать наточенному, острому штыку?

Это была дума о революции…

Империалистическая война принесла России тяжелые военные поражения, стоившие жизни сотен тысяч солдат. В стране царила чудовищная разруха, разорение, голод. Сельское хозяйство приходило в упадок. На фабриках и заводах внедрялась военная дисциплина и увеличивался рабочий день.

Все это озлобляло против царизма рабочую, солдатскую и крестьянскую массу. В воздухе снова повеяло бурей. Снова зазвучал набатный колокол приближающейся революции.

Баллада о большевистском подполье i_061.png

Знаменосцем, застрельщиком классовых битв выступил рабочий класс. Со второй половины 1915 года непрерывно нарастала стачечная волна. Вслед за рабочим движением начало расти и крестьянское. То тут, то там происходили крестьянские волнения. Письма из родных деревень, рассказывавшие о бедственном положении солдатских семейств, усиливали брожение в армии.

1916 год принес дальнейшее углубление и расширение масштабов борьбы. В Петрограде, Иваново-Вознесенске, Москве, Твери, Туле, Донбассе прокатилась волна политических стачек.

Яркий пример тому — забастовка рабочих угольных и ртутных рудников Горловского и Щербиновского районов Донбасса, вспыхнувшая в апреле 1916 года, о которой рассказывает один из ее руководителей Н. И. Дубовой.

Наум Ипатьевич Дубовой принадлежал к числу тех сознательных, активных пролетариев, которыми так красна история нашей подпольной партии.

Он родился в 1875 году. Отец его был бедным крестьянином, мать — батрачкой. В семье было семь едоков, и Науму пришлось в девять лет пойти в пастухи: пасти гусей, овец и свиней.

Так он проработал в помещичьих экономиях до тех пор, пока его не забрили в солдаты, а вернувшись с солдатской службы, поступил паровозным кочегаром на Донецкую железную дорогу.

«До двадцати одного года я был неграмотный, — рассказывает Н. И. Дубовой в автобиографии. — Только на двадцать втором году моей жизни я взял в руку карандаш и книжку и выучился немножко писать и читать и немножко арифметическим задачкам».

Поступив кочегаром на железную дорогу, он сблизился со слесарями, кузнецами, котельщиками. «Среди них, — пишет он, — оказались такие товарищи, что пригласили меня на массовку. В 1903 году я был принят в партию. Благодаря хорошим товарищам стал политически развиваться, стал понимать, каким образом рабочий может защищать себя от произвола и насилия».

Пережив аресты, высылки, снова аресты, Н. И. Дубовой в годы войны оказался на ртутных рудниках в Щербиновском районе.