36. Я тут едва удержался от смеха, когда Харикл восхвалял бессловесных животных и скифские пустыни: ведь от чрезмерного увлечения спором он чуть было не пожалел о том, что родился эллином. При этом он не понизил голос, чтобы скрыть свои слова, как человек, который сказал не то что хотел; нет, крича во все горло, громким голосом заявил он: «Не сходятся друг с другом самцы ни у львов, ни у медведей, ни у кабанов: лишь стремление к самкам властвует над ними». А что в этом странного? Ведь существам, лишенным разума и неспособным мыслить, недоступно то, что люди избирают разумным суждением. Если бы Прометей или какой-нибудь другой бог наделил их человеческим разумом, то не обитали бы они в одиночку в горах и не поедали бы друг друга, а, воздвигнув, как мы, святилища, жили бы каждый в своем доме с домашним очагом посредине и создали бы государство с общими законами. Что же удивительного, если животные, которые по их собственной природе осуждены провидением не получить благ, доставляемых разумом, лишены вместе со всем остальным и влечения к мужскому полу? Самцы львов не живут друг с другом — но ведь они и не занимаются и философией. Не сходятся друг с другом медведи-самцы — но ведь им неведома вся красота дружбы. А человеческий разум и знания, из частых опытов выбрав лучшее, признали любовь к мальчику самой верной.

37. Так не собирай же, Харикл, россказни гетер нашей распутной жизни и голословно не издевайся над нашей скромностью. Не путай небесного Эрота с Эротом-младенцем, а подумай — правда, поздно тебе с это переучивать в твоем возрасте, но подумай хоть теперь, если не подумал раньше: ведь Эрот — бог двойственный, и не одинаково вдохновляет он нас и будоражит наши души. Один Эрот, как я думаю, мыслит совсем по-детски, и рассудок не в силах управлять его нравом; он наполняет души людей неразумных; больше всего его занимает страсть к женщинам. Он — друг мимолетного необузданного желания — заставляет человека в безрассудном порыве гнаться за предметом вожделения. Другой Эрот — отец Огиговых времен,438 чистым и священным предстает он пред нашими взорами. Повелитель непорочных влечений, он вдыхает кротость в душу каждого, и мы, получившие в удел милость этого бога, преданы лишь тем наслаждениям, которые сочетаются с добродетелью. Ведь в самом деле, по словам трагического поэта, двойственным дыханием дышит Эрот, и мы под одним названием объединяем несходные страсти. Стыд тоже — божество двойственное, приносящее нам и пользу и вред:

Так нет ничего странного и в том, что страсть получила то же имя, как и добродетель, так что любовью именуют и разнузданное наслаждение, и целомудренную связанность.

38. Харикл сказал: «Ты ни во что не ставишь брак, ты изгоняешь из жизни весь женский пол; как же сохранимся тогда мы, люди?» Да, нам можно было бы позавидовать, если б мы, как говорит мудрейший Еврипид,440 избавленные от сношений с женщинами, приходили бы в храмы и святилища и там за серебро и золото покупали бы детей для продолжения рода. Необходимость наложила нам на плечи тяжелое ярмо и силой принуждает нас следовать ее велениям. Так изберем разумом прекрасное, и пусть только полезное подчиняется необходимости. Пока дело касается детей — пусть сохраняют значение женщины; но во всем остальном — прочь, знать и не хочу! Кто же в здравом уме мог бы перенести женщину, которая с раннего утра прикрашивается с помощью неестественных ухищрений? Ее подлинный вид безобразен, и лишь искусственные украшения скрадывают природную неприглядность.

39. Тот, кто взглянул бы на женщин, когда они только что встали с ночного ложа, решил бы, что они противнее тех тварей, которых и назвать утром — дурная примета.441 Поэтому и запираются они так тщательно дома, чтобы никто из мужчин их не увидел. Толпа старух и служанок, похожих на них самих, обступает их кругом и натирает изысканными притираниями их бедные лица. Вместо того чтобы, смыв чистой струей воды сонное оцепенение, тотчас взяться за какое-нибудь важное дело, женщина разными сочетаниями присыпок делает светлой и блестящей кожу лица; как во время торжественного народного шествия, подходят к ней одна за другой прислужницы, и у каждой что-нибудь в руках: серебряные блюда, кружки, зеркала, целая куча склянок, как в лавке торговцев снадобьями, полные всякой дряни банки, в которых, как сокровища, хранятся зелья для чистки зубов или средства для окраски ресниц.

40. Но больше всего времени и сил тратят они на укладку волос. Одни женщины прибегают к средствам, которые могут сделать их локоны светлыми, словно полуденное солнце: как овечью шерсть, они купают волосы в желтой краске, вынося суровый приговор их естественному цвету. Другие, которые довольствуются черной гривой, тратят все богатства своих супругов: ведь от их волос несутся чуть ли не все ароматы Аравии. Железными орудиями, нагретыми на медленном огне, женщины закручивают в колечки свои локоны; излишек волос спускается до самых бровей, оставляя открытым лишь маленький кусочек лба, или пышными завитками падает сзади до самых плеч.

41. Затем пестрые сандалии затягивают ногу так, что ремни врезаются в тело. Для приличия надевают они тонкотканую одежду, чтобы не казаться совсем обнаженными. Все, что под этой одеждой, более открыто, чем лицо, — кроме безобразно отвисающих грудей, которые женщины всегда стягивают повязками. Зачем распространяться и о других негодных вещах, которые стоят еще дороже? С мочек свисают грузом во много талантов эритрейские камни; запястья рук обвиты змеями — если бы это были настоящие змеи, а не золотые! Диадема обегает вокруг головы, сверкая индийскими камнями, как звездами; на шее висят драгоценные ожерелья, и до самых ступней спускается несчастное золото, закрывая каждый оставшийся обнаженным кусочек голени. А по заслугам было бы железными путами связать им ноги у лодыжек! Потом, заколдовав себе все тело обманчивой привлекательностью поддельной красоты, они румянят бесстыдные щеки, натирая их морской травой, чтобы на бледной и жирной коже заалел пурпурный цветок.

42. А как проводят они время после таких приготовлений? Сразу же уходят из дому, чтобы поклоняться всяким богам, гибельным для мужей (некоторых из них несчастные мужчины не знают даже по имени, — всем этим Колиадам и Генетиллидам, а то и Фригийскую богиню чтят они, совершая шествия в память ее несчастной любви к пастуху.442 Тайные Празднества без мужчин, подозрительные мистерии, которые — почему бы не сказать прямо? — развращают душу. По приходе оттуда, дома — тотчас же долгое умывание и обильная, клянусь Зевсом, еда, и при этом — великое жеманство перед мужчинами. Насытившись при всем своем обжорстве так, что им никакая пища уже в горло не лезет, они кончиками пальцев отщипывают от каждого стоящего перед ними блюда кусочки, все пробуют и при этом рассказывают о своих ночах, проведенных с мужчиной, о постели, полной женской неги, так что каждый, встав с нее, нуждается в немедленном омовении.

43. Таковы признаки их постоянного времяпрепровождения. А если бы кто-нибудь захотел в подробностях узнать и более серьезную правду, тот и в самом деле проклял бы Прометея и произнес слова Менандра: