Колю, кстати, всегда удивляло: как сам начальник может столь долго выдерживать все эти заседания, находясь в достаточно бодром состоянии духа и тела на виду у зрительного зала…
….На новом месте Николаевого трудового поприща, слава Богу, эти недоразумения отсутствовали. Именовалось поприще Радио БУМ.
История столь звучного названия выглядела следующим образом. В 1992 году на частоте 105, 9 фм в Москве, бывшие комсомольские функционеры Вася и Петя открыли довольно миленькую станцию, где звучал исключительно классический рок и работали веселые ди-джеи. В те времена, вообще эфэмовские станции только-только появлялись и слушать их было, можно сказать, модно. Людей просто на просто возбуждало все, что нес неведомый им парень, либо девушка из эфирной бездны. Достаточно было сказать что-то типа: «А вот сейчас я поставлю вам офигительную песенку 1963 года, которая называется…которая называется … Да и хрен с тем, как она называется, битлы в эфире, дорогие друзья!». Подобные «косяки» воспринимались слушателями как оригинальные импровизационные остроты и с упоением пересказывались друг другу при встрече.
Однако шло время, появлялись все новые и новые станции, соответственно с новым форматом, и честное, замечательное, но, к сожалению, неконкурентоспособное радио 105,9 фм потихоньку стало загибаться. Ди-джеи придумывали новые программы, в студию приходили интересные гости, появилось забойное утреннее шоу, но, увы, рейтинг понизился, количество рекламы резко сократилось, то же самое произошло с зарплатами, и, соответственно, с коллективом: отечественные шансон и попса, были гораздо более востребованы российским народом, чем старый добрый рок.
И все бы брякнулось окончательно, если не появление веселого розовощекого дяденьки по имени Бад Паркер, примчавшегося на российские просторы из далеких североамериканских прерий.
Бад был родом из древней ковбойской семьи, имел два поместья в Аризоне и являлся представителем крупного медиа-холдинга, пожелавшего захватить несколько частот в московском эфире.
Провернули все быстро: за какие-то два часа американец получил офис, оборудование и необходимые документы, Вася и Петя по семь штук баксов каждый, а сотрудники — полную свободу действий в армии российских безработных и нищих.
Обмывали сделку резво, заехав в ресторан «Прага» в обществе трех очаровательных украинок. Оплачивал все расходы щедрый мистер Паркер. Пили за красоту, демократию и процветание радиобизнеса в России, тосты в основном толкал словоохотливый Вася, напоминавший порой своим красноречием и витиеватостью выражений первого советского президента. Начав уставать на втором часу выступления, он, незаметно для Бада, толкнул захмелевшего Петю в бок и зло шепнул ему на ухо:
— Давай, тоже вякни чего-нибудь! Осрамимся же перед иностранцем!
— Понял, — Петро кивнул, разлил водку по рюмкам, поднялся и многообещающе протянув, — Ну-у…, — быстро закончил, — бум!- и опрокинул содержимое рюмки в белозубый рот.
— А что есть «бум»? — уточнил не прекращающий улыбаться мистер Паркер.
Петя откровенно захрапел, и Василий в очередной раз поднял брошенное знамя.
— «Бум», — значит «будем»! — пояснил он, — Будем здоровы, будем счастливы! Так у нас, русских говорят. Сокращенно, чтобы не утруждать себя длинными выражениями в состоянии алкогольного опьянения!
— О! Бум! Бьютефул! — заорал, пьяный Бад и через день станция с точно таким же названием появилась в московском эфире на частоте 105,9 ФМ….
А через пять лет, уже на станции, появился Коля Жданов, устроившись туда не то чтобы по блату, но по протекции.
В октябре 2001 года ему позвонил однокашник по институту Серега Птицын, с которым они вместе «зажигали» в КВН-е. Сразу же после окончания ВУЗа, Серый забросил диплом историка на антресоли и с головой окунулся в бизнес: торговал краской, полиэтиленом, сникерсами и прочими товарами, однако существенной прибыли со всего этого не поимел, мигом вспомнил о других своих талантах и окунулся в отечественный радиобизнес. Подобно колобку, он перекатился с М-радио на «Европу», а затем очутился на «БУМе». Его всегда отличала решительность и уверенность в себе: он без всяких тяжких раздумий менял места работы, спорил с начальством и никогда ни у кого не просил прощения, даже если был не прав. Объяснялось данные особенности характера наличием врожденной наглости и папы-банкира, который в силу известных всем причин, всегда был готов протянуть сыну руку помощи с зажатой в ней крупной денежной купюрой.
Причина звонка институтского дружка была в сущности плевой. Он покупал квартиру и очень просил узнать: не состоят ли в близких родственных связях с хозяином лица, отдыхающие в местах не столь отдаленных, либо проходящие курс лечения в психиатрических лечебницах. Иными словами: есть ли другие граждане, обладающие правом собственности на эту квартиру, помимо гражданина продавца? — хотелось узнать Сереге.
Коля адресовал эту просьбу участковому, на чьей территории находилась сия жилплощадь, и через два дня тот торжественно сообщил, что квартира «чистая», за что был награжден ценным подарком в виде пятилитровой бутылки виски.
Друзья же отметили это событие в раскинувшемся под открытым небом кафе «Утес» расположенном напротив метро «Бауманская». В центре террасы, на которой размещались столики, бил небольшой эстетичный фонтан, вокруг сидели жизнерадостные люди разных полов и благосостояния, а на эстраде возвышался, словно шарик мороженного в высоком блюдце, толстенький кавказец в десятый раз на бис исполняющий хит Ефрема Амирамова — «Молодая». Порой ему даже подпевали сидящие у метро бомжи.
И когда, выпив вторую кружку пива, Коля стал жаловаться Сереге на черную неблагодарность начальства, на долбанную «палочную» систему, на постоянные нападки со стороны прокуратуры и прочие тяготы милицейской жизни, презирающий излишнюю сентиментальность Птицын, со свойственной ему прямотой рубанул:
— Ну и чего ты булки мнешь? На что надеешься? На то, что тебе в ментовке медаль дадут или грамоту почетную?!
Коля смущенно ответствовал:
— Серег, ну…как тебе сказать. Привык уже, что ли. Вроде вот в очередь обещают поставить на жилье. Пенсия опять же у нас раньше…
— До пенсии еще дожить надо, Коля! А ты как живешь? Вон — ботинки одни и те же третий год носишь! А куртку эту дряхлую … в сэконд-хенде купил, наверное?
— В нем, — признался Коля.
— Вот то-то … Так что нечего фигней страдать, нам как раз ночной ди-джей нужен. Поработаешь, какое то время, а потом — на другой сегмент перейдешь! Там, глядишь, утреннее шоу замутим, а? Задумайся, Колюнь!
Колюня задумался. Работа в милиции начинала его тяготить. Не потому, что она ему не нравилась, нет. Работу как таковую Коля любил, просто очень часто его выводили из себя мероприятия ей сопутствующие, либо вынуждено идущие с ней бок о бок: строевые смотры, частые сборы по тревоге, в связи с грядущей проверкой из министерства внутренних дел, необходимость укрытия мелких, а порой и тяжких преступлений по причине сохранения хорошей картины отчетности, и, естественно, тяжелое материальное положение.
На четвертом году работы многие его знакомые, которые пришли в милицию вместе с ним, а то даже и раньше, обзавелись машинами, заделавшись крышами, либо докучливыми взятковымогателями.
Ни того, ни другого Коля делать и не умел и не хотел.
Как это не покажется смешным в наше время, но он был порядочным милиционером, и вообще, отличался от многих коллег кардинально. Если большинство оперов его отдела расслаблялось под Мишу Шуфутинского и отдыхало в обществе дешевеньких дам легкого поведения (точнее не дешевых, а бесплатных, ибо пойманные на компромате, те вынуждены были «отрабатывать натурой»), то он слушал хорошую рок-музыку, старался читать хорошие книги, пытался даже посещать театральные премьеры, встречался с относительно интеллигентными девушками, что соответственно накладывало определенный интеллектуальный опечаток на его работу. Подозреваемых он (в большинстве случаев) не бил, а прежде чем ударить, старательно разбирался, отвечая на вопрос: а есть ли за, что. Раскалывая преступников, он выстраивал всевозможные комбинации, подлавливал собеседника на словах, ошарашивал их собранными уликами, извлекая неожиданно, подобно козырь из под манжета, блефовал, демонстрируя якобы осведомленность, прибегал (с помощью сочувствующих коллег) к тактике «добрый — злой», иными словами — любил работу, упивался ею, зачастую забывая о материальной составляющей.