Так что вот — при таком отношении к народу, к рабочим, какое вырисовывается из приведенной выше мозаики взглядов, никакой иной демократии, кроме как «управляемой», российская интеллигенция вкупе с не потерявшим своей чести номенклатурным классом построить не могла. (Класс этот, надо полагать, и друг культуры!)

На закуску приведу еще два «эксклюзивных» высказывания. Вскоре после приезда на Запад мне довелось участвовать в собрании группы либеральных эмигрантов в редакции парижской газеты «Русская мысль». Зашел, разумеется, разговор о будущем России, и ленинградский поэт Василий Бетаки (постоянный автор «Русской мысли» и «Континента») сделал следующее заявление: «Рабочие всегда опора коммунизма или фашизма, и в будущей России их надо загнать вниз, на галеры! Дать им туда телевизоры и прочие блага, но держать их внизу!».

Я вспомнил об этом «демократическом» высказывании много лет спустя, когда прочел слова Егора Гайдара, сказанные им в Верховном Совете незадолго до его разгона: «Правительство только должно обеспечить социально слабым слоям выживание, понимаемое очень просто: чтобы не умерли с голода и чтобы не убивали».^[59]

Это было сказано в оправдание уменьшения минимального прожиточного уровня в 2,5 раза, чтобы сократить расходы государства. Как видим, наш главный либерал обошелся и без погрузки на галеры «телевизоров с прочими благами»!

И еще одно основополагающее мнение — Владимира Буковского. В передаче на «Свободе» он рассказывал о своих впечатлениях от жизни на Западе, в Великобритании, где он поселился. Лейтмотивом его выступления была мысль-наблюдение, что в Англии нет настоящего капитализма, а существует какой-то неудобоваримый гибрид капитализма с социализмом. Буковский привел тому несколько примеров, один из которых врезался мне в память. (Этот текст был им потом опубликован). Буковский купил дом, но забыл вовремя заказать для него топливо. Приближались холода, и Буковский, спохватившись, связался с фирмой, поставляющей топливо для частных домов. Но там ему ответили, что на ближайший месяц весь график поставок мазута уже забит. Тогда Буковский предложил большую, чем обычно, плату за топливо. Но фирма отказалась пойти на это: «Мы не можем оставить без топлива кого-либо из наших клиентов, уже его заказавших!». Буковский предложил еще больше денег — не помогло. «И это у них называется капитализмом!» — возмущался Буковский.

Вот вам и истоки российского капитализма! Наши либеральные диссиденты, очевидно, представляли себе капитализм по советской контрпропаганде, меняя только знак минус на плюс.

Характерной особенностью либералов было и почти полное отсутствие какого-либо конструктива во взглядах на будущее России. Почти все статьи и книги либералов были посвящены анализу советского прошлого и настоящего в духе Бердяева, «Вех» — анализу, иногда не лишенному интереса, а чаще представляющему собой переливание из пустого в порожнее.

Не будет преувеличением сказать, что все эти люди шли вперед — с повернутыми назад головами. Примером такого рода является сборник статей «Самосознание», выпущенный в Америке группой либералов, под редакцией П. Литвинова, Б. Шрагина и Меерсона-Аксенова.

Характерным для этих людей было и отсутствие интереса к тому, что происходит в мире вне границ Советского Союза, в том числе и в его восточноевропейских сателлитах.

Все это, как теперь хорошо видно, оказалось характерным и для большинства российской интеллигенции. Иначе и быть не могло: эмиграция и ее страна — сообщающиеся сосуды.

Соответствовали интеллектуальным и моральные качества большинства либеральных эмигрантов. Они, к примеру, комплексно проявились в случае с гибелью Амальрика!

Либералы, в отличие от авторитарных националистов, были совершенно не способны к объединению и созданию относительно многотиражной прессы. Каждый в этой среде считал себя генералом, и никто не соглашался быть хотя бы полковником, каждый видел себя превыше всех.

Конечно, если бы среди именитых либеральных эмигрантов нашелся энергичный человек, приискал бы богатого спонсора (как это удалось, к примеру, Максимову) и создал солидный журнал или газету, то вокруг него стали бы налипать, роиться и другие либеральные эмигранты. Куда денешься, когда печататься хочется — иметь место под солнцем известности? Но, как я уже говорил, таких энергичных не нашлось.

В конце 70-х годов я предложил Шрагину объединиться для создания журнала, так как в Германии у меня забрезжил какой-то грант. Шрагин с радостью согласился. Потом к нам присоединился и выехавший на Запад, в Рим, Валентин Турчин. При этом, чтобы не ущемлять ничьих амбиций, я предложил каждому по очереди возглавлять редакцию, через один или два номера. Но когда Турчин переехал на постоянное жительство в Штаты, Шрагин уговорил его отделиться от меня. В свое оправдание Шрагин написал мне, что моя «интерпретация русского национализма, увы, отдает едва прикрытым русофобством». Либерал Шрагин не постыдился использовать против меня жупел русских нацпатриотов! И Турчин, умный человек, поддался уговорам Шрагина.

Шрагин с Турчиным отделились от меня. Но вскоре затем отделились и друг от друга: Шрагин стал пытаться подмять Турчина под себя. Журнал лопнул, не открывшись.

Позже, уже в начале 80-х либеральные эмигранты попытались объединиться и в Европе: супруги Синявские, Эткинд, Любарский и кто-то еще, не помню. В Америке им, главным образом под имя Синявского, был обещан грант для журнала. Однако Любарский улетел в Америку и там исхитрился забрать этот грант в свое единоличное пользование (!) — для своего журнала «Страна и мир». Его бывшие компаньоны были вне себя от гнева, называли это воровством и, естественно, отказались сотрудничать в журнале Любарского. В результате журнал стал весьма серым явлением, несмотря на большие журналистские способности самого Любарского. В одиночку хорошего издания не создать.

«Кинутые» Любарским либералы попытались создать малотиражный журнал на узкой базе семейного издательства Синявских. Назвали журнал гордо: «Трибуна» — и декларировали свободный доступ на эту трибуну людям разных взглядов и групп. В редколлегию журнала вошли Синявский, Эткинд и Егидес из Европы и Литвинов со Шрагиным из Америки.

В предисловии к первому номеру члены редколлегии писали:

«И тут получается самое страшное. Наша эмигрантская печать подвергает цензуре произведения, которые на ее вкус слишком «левые». Наши соотечественники сегодня часто идут в тюрьму за идеи, статьи и книги, которые равно отвергаются и советским официозом, и эмигрантским официозом. И тот и другой пытаются создать впечатление, будто ни этих идей, ни этих статей и книг не существует» (Б. Шрагин).

«Нынешняя печать (эмиграции) не признает элементарных принципов гласности. Она имитирует терпимость, будучи в основе своей свирепо нетерпимой. Она публикует лишь то, что соответствует ее представлениям. ...Новое издание («Трибуна») должно предоставить свои страницы этим другим голосам, которые до сих пор были обречены на молчание» (Е. Эткинд.)

И в «Трибуне» один раз (в №3) напечатали даже мою статью о борьбе «Солидарности» за самоуправление. (Вопреки сопротивлению Эткинда, который уверял коллег, что статья очень плохо написана!)

Но «Трибуна» просуществовала не больше полугода. В шестом номере супруги Синявские (или Розанова?), не советуясь с другими членам редколлегии, поместили статью П. Егидеса, содержавшую грубые нападки на Льва Копелева, который, видимо, чем-то ущемил амбиции Розановой и Егидеса. После этой публикации Павел Литвинов, который был зятем Копелева, вышел из редколлегии, вслед за ним вынужден был уйти и Шрагин. И «Трибуна» приказала долго жить.

На этом либералы полностью иссякли.

Скажу попутно еще несколько слов о супругах Синявских. Это была очень странная пара. Сам Синявский после разрыва с Максимовым занял, как я уже говорил, вполне пристойную политическую позицию, смело выступал против Солженицына, Максимова, НТС, за что был подвергнут ими остракизму. Но в то же время в эмигрантском «быту», так сказать, поведение супругов было часто попросту аморальным. Вот как я писал об этом в письме к Людмиле Алексеевой: